Испытание
Шрифт:
Выстрел. Прямой выстрел в мое сознание.
– Почему это Бога нет? – Но возмутило меня не само утверждение, а понимание того, что эти слова произнес еще совсем маленький ребенок. Ребенок!
Тягучая минута тишины. За и против.
– Почему? – не сдержался от переспроса.
– Я его звал, просил, просил забрать меня быстрее. Чтобы мама не мучилась,
Забрал? Он сказал забрал?
Я замер, не дыша. Жадно выпучил глаза до боли. Боялся моргнуть.
Я видел отчаянный людей, сломленных, я слышал больные речи самоубийц, слышал прощальные напутствия приставленных.
Я сам из тех, кто видит в жизни лишь черно-серые полосы.
Но это же еще РЕБЕНОК!
Ему положено верить в СКАЗКИ, в ЧУДО, в ВОЛШЕБСТВО…
Для него мир еще должен быть… прекрасным!
– Я смирился с тем, что для меня в этом мире нет места. Я ошибочно попал сюда. Не вовремя. Я должен уйти. Просто, не могу понять, почему Он медлит...
Хрип, свист, заикания. Слова давались с трудом, с болью, мучениями…
Адской болью, эхо которой отдавалось в моей голове. Вместе с ним задыхался и я…
Я не знал, что ответить на его слова. Почему-то я, трехсотлетний вампир, сейчас чувствовал себя глупым, недалеким, не видавшим жизнь, истинную сторону бытия, юнцом, сидящим на смертном одре мудрого учителя.
И лишь теперь, мыслитель приоткрыл занавес к святым тайнам…
Узревшему, внявшему страшную истину существования, мне теперь ничего не остается, лишь как нервно сглатывать переживания и шок, принять прозрение, как кару или дар.
Принять?
Луи-Батист, да будь ты трижды проклят, если этот бред - истина!
Нет!
Всё это - чушь! Полная, безрассудная ЗАУМЬ!
Нет места? Ха! Если и есть такое понятие в этом мире, то какого лешего я еще существую?
Если этот ребенок, чистый, не запятнанный чужими бедами и смертями, не имеет права на жизнь, тогда почему я доселе здесь?
Нервно вздрогнул.
– Я – не Бог, но я докажу тебе, что ЧУДО существует.
Глава Пятнадцатая
***
(Мария)
С трудом, пытками, но все же выкатилась в своем тарантасе на улицу.
«Прогулки на свежем воздухе»… Или глупая попытка сбежать от стен. Сбежать от себя. От мыслей.
Авось так быстрее пройдет час-два. И то легче. Легче…
Намерзнусь – и сон быстрее возьмет. И так пройдет день.
… неделя
И если повезет, вся жизнь…
Хотя, была бы моя воля, я бы всегда спала. День-ночь. Сутки сутками.
Но, увы, теперь даже сон редко меня радует. Почти всегда кошмары. Обрывки. Ужасы.
Лишь пару раз за последнюю неделю тихий, мирный… без сновидений.
Идеальный вариант. Полное забытье… Полное…
Как всегда покатилась по аллейке, в самый край – поворот за здание, и в углу, где уже не дует, как раз под яблоней,… я и куняю, мерзну, по пару часов каждый день.
Укромное местечко. Спряталась ото всех, от чужих взглядов, от людей,… но они… передо мной, как на ладони… рассмотреть всех: те, кто приходит проведать хворых в больнице, гуляющие у входа пациенты, снующие бессмысленно туда-сюда. Медсестры, врачи в «курилке».
Мимо проплывающая жизнь…
Целый мир… возле,
но меня там… нет.
Одна…
Тяжелое одиночество.
Прошло уже два месяца, как я здесь. Как мой мир остановился… Пропали, исчезли из него все декорации. Я… одна… в пустом зале. Ни зрителя, ни актера. Один лишь режиссер с плохим сценарием. Никто не хочет играть в мою пьесу. Никто…
Обрывки чужих разговоров, чужих жизней, чужих судеб…
Вот и вся забава. Вот и вся музыка в этом, глухом, пустом мире…
Я узнала ее. Недалеко от меня, в «курилке», собралось несколько медсестер, а с ними и девица, хворая, судя по больничному халату, выглядывающему из-под куртки… Та самая Виктория, с которой я постоянно воевала еще в школе. Она была на год меня старше,… и даже не припомню сейчас, за что завязалась наша «война», неприязнь, ненависть…
Но постоянные состязания, стычки, ссоры, уколы и палки в колеса…
Моя гордыня, упертость, ох как вы тогда ярко зажигались, как взрывались, порождая гневное возмездие и неприступные, холодные атаки равнодушием.
Увидела. Конечно, конечно, узнала. Обернулись и медсестры на меня. Захихикали.
Что же, смейся. Смейся над моим горем. Победила? Победила ты?
Мечтай.
Не ты победила.
Я сама сдалась…
И снова короткие, косые взгляды, глупое хихиканье.
– Какой ужас.
– Да она такой дурой была…
Я насильно натянула маску равнодушия. Отвернулась.
Эй, стоп, Мария! Не сдавайся. Не сдавайся хоть в этом!
Резкий разворот головы – и гневный, презрительный, упертый взгляд на… врагов?
Заметили, пристыдились, резко, как от кипятка, отпрянули взглядом, отвернулись.
Смех стих.
СУКИ. Смешно? СМЕЙТЕСЬ. Чужая боль – всегда смешно. Неправда ли? Или смех попытка скрыть страх, страх перед тем, что такое может случиться и c вами? Что же, тогда смейтесь, уроды, СМЕЙТЕСЬ!