Испытание
Шрифт:
— Судя по всему, это имеет отношение ко мне, Иван Михайлович? — спросил Дубенко, перебирая в памяти свое поведение на новом месте.
— Немножко, Богдан Петрович. Вы безусловно энергичный человек, но со всем справиться не сумеете. Вот у вас имеется заместитель, инженер Тургаев, замечательный, по-моему, товарищ... Не ошибаюсь?
— Нет.
— Можно за него поручиться?
— Можно.
— А вот вы его начинаете подавлять. Говорят, человек был без вас решительный, распорядительный, волевой, а вы прибыли, и он завял.
—
— Заметил.
— Ну, и глаз у вас, Иван Михайлович, — удивился Дубенко, — но Тургаев не так, как надо, развернул монтажные работы.
— Понятно. Дайте ему курс, подтолкните, и пусть работает. Если его больше интересует конструкторская работа, выстройте ему опытный цех, я, как уполномоченный Государственного Комитета Обороны, разрешу — и пусть строит новую машину.
— После окончательного монтажа, пожалуй, это можно будет сделать.
— Вот сегодня вы зря волновались с разгрузкой, — продолжал Угрюмов. — Занялся этим Кунгурцев и пусть занимается. А вы сами на платформы бросались, станки тащили и, кажется, в словах не стеснялись.
— Не стеснялся, — признался Дубенко, — кого-то из своих инженеров здорово почистил... Через него «Сип» — точнейший станок — чуть не перекинули.
— Горячность, оставшаяся, очевидно, от Запорожской Сечи, — Угрюмов улыбнулся. — На нашем морозе горячкой не возьмешь — все равно остудит. Ну, это все между прочим... Говорим по-товарищески... делимся опытом работы, Богдан Петрович. Еще одно дело... Кто такой Белан?
— Вы узнали про Белана? — удивленно воскликнул Дубенко.
— Да что про него узнавать, — почесывая затылок, сказал Угрюмов, — прогнали вы его, накричали...
— Немного не так...
— Все пустяки. Конечно, каждый больше прав перед самим собой, чем перед другими. Но то, что Белан с таким трудом и мытарствами дополз сюда и именно на свой завод, много говорит в его пользу. Сейчас он сидит у меня в купе. По-моему, его надо будет использовать, и прежде всего — на транспорте. Поручите ему через две недели сдать узкоколейку, со всеми сооружениями и подвижным составом...
— Восемь километров дороги? Не сделает...
— Сделаю...
Дубенко и Угрюмов обернулись. В дверях салона стоял Белан, крепко сжав в кулаке ушанку. Черные кудри его рассыпались, глаза горели.
— Сделаю, — повторил он, шагнув вперед и обращаясь к Дубенко.
— Во-первых, здравствуйте, товарищ Белан, — сказал Дубенко и протянул руку. Тот крепко потряс ее. — Во-вторых, не хорошо жаловаться начальству.
— Я не жаловался, Богдан Петрович, — вскричал Белан, — я пришел проситься на работу по специальности, — он улыбнулся, обнажив ослепительно-белые зубы.
Угрюмов с деловым любопытством наблюдал эту сцену.
— Вы с Рамоданом говорили? — спросил Дубенко Белана.
— Рамодан не возражает, Богдан Петрович!
— Через две недели узкоколейка будет сдана?
— Будьте уверены...
—
— Будьте уверены, Богдан Петрович. Я заверну на все сто. Спасибо, товарищ Угрюмов.
— Ну, я здесь при чем? — пожал плечами Угрюмов. — Ему можно уйти? — обратился он к Дубенко.
— Да.
— До свидания, товарищ Белан.
Белан бросил на свои кудри шапку, взбил пятерней чуб и, по-военному повернувшись на каблуках, исчез.
— Мне приходилось видеть много людей, — сказал задумчиво Угрюмов, — к Белану я отнесся с предубеждением. Но он, разбойник, мне понравился!
Колчанов, все время звонивший по телефону, доложил о выполнении приказания. Против каждого задания были поставлены количество материалов, сроки поставок, цены. Угрюмов взял бумажку, полузакрыв глаза, прочел ее.
— Дай ручку, — попросил он Колчанова.
Подписав бумажку, передал ее Дубенко.
— Здесь то, что вас волновало, Богдан Петрович. Только на хозяев нажимайте. У нас уральцы — разбойники, не любят с добром расставаться... Я говорю насчет рельсов и паровозов. На них Белана направьте!
— Его Шевкопляс называл резвым мужем, — заметил Дубенко.
— А кто такой Шевкопляс?
— Мой бывший начальник, директор завода.
— Что же, не справился? Сняли?
— На фронте он сейчас. Командует полком.
— Полком? Как его имя? Иван Иванович?
— Угадали.
— Угадать нетрудно. Вы, вероятно, давно не читали газет. Ваш Иван Иванович Шевкопляс теперь Герой Советского Союза. Понятно, а? Ну-ка, Колчанов, принеси газетку, у меня на столе. Там, кажется, и физиономия его увековечена. Немцы и румыны называют его полк — полком «Черной смерти». В газете его расписали.
Колчанов принес газету, и Дубенко смотрел на лицо Шевкопляса, на улыбающиеся помолодевшие глаза, беленькую полоску воротничка кителя, орден Красного Знамени на груди. Он работает на штурмовых машинах, сделанных на их заводе. Машины «Черная смерть». Шевкопляс! Он делом развеивает миф о непобедимости германского оружия.
— Таким парням нужно подавать самолеты, Дубенко! Как вы думаете? — сказал Угрюмов.
— Нужно делать, товарищ Угрюмов!
— Ну, что же, за дело. Восьмого декабря я приеду на торжество выпуска первого самолета «Черная смерть».
— Приезжайте, Иван Михайлович.
— Кончит Белан дорогу, посылайте людей в леса. Используйте дерево, не брезгуйте уральским лесом, он тоже может здорово помочь разгрому фашистов.
ГЛАВА XXIX
— Валюшка! Почему при каждой тряске нашего быта выплывают одни и те же аксессуары: печка-буржуйка, трут и огниво, гороховый суп, консервная банка вместо чашки, коптилка вместо керосиновой лампы? — Дубенко подбросил совок угля в печку, в комнате распространился характерный запах коксующего угля.