Испытания госпожи Трейт
Шрифт:
Энтони, замерший в каменной неподвижности на несколько этих мгновений, откинулся на спинку рабочего кресла — и мои ногти мазнули по его шее. Поднял голову и посмотрел на меня. Серые глаза сейчас были темными. Я смотрела в них, и в душе просыпалось что-то незнакомое — шальное, пьянящее, дерзкое.
— Оливия, — голос Уолтера звучал на полтона ниже и в два раза выразительнее, однако вопрос прозвучал строгий, в стиле настоящего важного человека: — Что ты делаешь?
— Я? — переспросила я и, окончательно ошалев, присела на стол, со скучающим
— На мое больное воображение, — пробормотал Тони.
С трудом сдержав неуместное для выбранной линии поведения хихиканье, я состроила ответную строгую физиономию и снисходительно сообщила ему сверху вниз:
— Скудное у тебя какое-то воображение, — и, подумав добавила: — Энтони! Слабень…
Договорить я не успела, успела только тоненько взвизгнуть от неожиданности — меня сдернули со стола.
Больше никаких внятных (да и невнятных, если быть честной) звуков издать не удалось: мужские губы накрыли мои с такой изголодавшейся жадностью, что под этим напором я сначала закаменела, совсем как Тони — на мою ласку, а потом…
А потом запрокинула голову, прогнулась в талии и обвила руками шею, снова зарываясь пальцами в густые гладкие волосы.
Без внутренних предохранителей все ощущения сделались в несколько раз острее.
И пусть я все так же терялась, и не знала, что мне делать, и куда деть руки, и как правильно ответить, и вообще…
Все это как-то перестало иметь значения.
То, что имело значение — это голодные, напористые поцелуи вперемешку с легкими и манящими, мужские руки, гладящие мою шею, рушащие прическу, а потом — с силой сдавливающие мою талию, впечатывающие меня в чужое, твердое тело. И от этого всего кружится голова, и внутри все горит, и снова появляется это зовущее, тянущее чувство.
И правильность решения наконец становится очевидной.
Мне ведь хорошо с ним. Правда, хорошо. И пусть это хорошо будет. Даже если ненадолго.
А потому, когда Уолтер вдруг остановился, отстранился и попытался снять мои руки со своих плеч, я испытала только разочарование. И вместо того, чтобы застыдиться своей распущенности, сама потянулась к нему — никуда не убежит твоя работа, а мне надо! Сейчас!
— Лив, не надо, — Тони уклонился и чуть сильнее сжал мои запястья. — Иначе…
— Иначе что? — с вызовом поинтересовалась я.
— Иначе мы не дойдем до ресторана.
— А я не голодна, — нахально заявила я, глядя ему прямо в глаза.
Тони не выдержал обмен взглядами первым: прикрыл глаза, вдохнул, выдохнул…
А потом поставил меня на пол и расправил одежду. Придирчиво изучил, отклонившись на спинку кресла, и остался удовлетворен увиденным. А потом, поднялся и, не сказав ни слова, стремительно вышел из кабинета.
Я осталась стоять — растерянная и, кажется, отвергнутая.
Однако едва успевшая подняться паника — я пошла на все это только для того, чтобы он от меня удрал?! — захлебнулась,
— Вы на сегодня свободны, до завтра мне ваши услуги не понадобятся. На выходе не забудьте только занести подписанные договоры господину Доулу.
Уолтер вернулся в кабинет, подошел ко мне и, развеивая остатки сомнений, снова поцеловал, на этот раз — крайне многообещающе, а потом ухватил за руку и потянул прочь.
— Идем.
И я пошла.
— Господин Уолтер, вам подать машину? — спохватилась секретарь, не успевшая еще покинуть свою приемную. На меня и мою руку, лежащую в уолтеровской ладони, она не смотрела, но я все равно ощущала ее любопытное внимание всеми фибрами женской души.
— Нет, не нужно, — отмахнулся Энтони, утягивая меня в коридор.
Я бросила на его спину удивленный взгляд — куда мы потащимся пешком на ночь глядя?
Но решила не озвучивать этот вопрос, чтобы подзуживающее любопытство заглушало вернувшийся нервный страх.
Мы спустились вниз, получили еще с десяток «до свидания, господин Уолтер» и «доброй ночи, господин Уолтер» от встречных добросовестных работников (а кто еще будет оставаться на работе после окончания рабочего времени?), распрощались с охраной, вышли на улицу…
…перешли ее и вошли в дом напротив.
Консьерж, лифтер, восьмой этаж…
Я смотрела на все происходящее круглыми глазами. Уолтер загадочно молчал, бросая на меня слегка насмешливые и предвкушающие взгляды.
Звякнули ключи, распахнулась дверь, и Энтони сделал приглашающий жест в темноту.
Я шагнула внутрь, особенно ярко ощущая, как бешено колотится сердце.
И оказалась в квартире.
Щелкнул выключатель, освещая небольшой коридор с пустынной вешалкой на которой висело одно-единственное пальто и полкой для обуви, на которой стояла одна пара ботинок. Из коридора было видно зал с большим диваном, столиком и — огромным панорамным окном, в котором светились все те же огни, которые я недавно рассматривала из офиса «Ястреба». Административное здание корпорации с ярко сияющим в ночи логотипом отсюда тоже наверняка было видно.
Энтони коснулся моих плеч, чтобы снять спешно наброшенное на них пальто, и я послушно выпуталась из рукавов.
— Что это за место?
— Моя квартира. Не всегда удобно таскаться в особняк, и когда рядом с работой построили эту многоэтажку…
Таскаться в особняк или таскать девиц в особняк?
Мысль, наверное, довольно ярко отпечаталась на моем лице, потому что Энтони вдруг рассмеялся.
— Лив, я не буду врать тебе, что я сюда никогда никого не водил, но квартира куплена правда не для этих целей. Я люблю свое дело, но иногда оно занимает слишком много времени и хочется сэкономить даже те минуты, которые уходят на дорогу до офиса. А иногда просто нет никакого желания ночевать на диване собственного кабинета, когда заканчиваешь в три утра, а на следующий день в семь нужно снова быть на месте.