Испытано на себе
Шрифт:
Однако ярости и жажды убивать хватило бы на большое людское войско.
Свора бросилась к очерченному рунным клинком вокруг человека кругу, бросилась — и с визгом было отступила; кое-кто самый ретивый уже корчился на окровавленном, вымазанным какой-то зеленой мерзостью мху — животы распороты, кишки наружу. Однако застрявший в собственной крыше див завыл, заверещал и загукал на совершенно неведомом языке, и тварюшки, вереща, дружно кинулись вперед. Уродливые тельца лопались, едва они оказывались над зачарованным кругом, мутная дымящаяся кровь выплескивалась длинными языками, словно магия в единый миг выжимала из созданий все
Человек застонал, потом зарычал ничуть не хуже болотного дива. Зашатался, срывая завязки плаща и слепо отбрасывая в сторону. Словно газыри, на куртке тянулся ряд вставленных в кожаные гнезда флаконов, пальцы слепо вцепились в один, крайний, непроглядно-черный, сорвали осургученную пробку. Рука широко размахнулась, за склянницей тянулся веер тяжелых маслянистых брызг — совершенно черных.
Капли на лету начинали преображаться, трансформируясь в подобие трехзубых гарпуньих насадок, во множество таких насадок. На лезущих через отпорный круг бестий обрушился настоящий колючий дождь — каждый «гарпун» намертво пришпиливал к земле пять, шесть, а то и семь созданий. Вороненые острия впивались в тело, круглая плоская пятка давила, плющила и впечатывала в твердь.
Не минуло и пяти ударов сердца, как все было кончено. Человек стоял посреди широкого серо-красно-черного пятна. Крысокарлы были мертвы, все до единого, и болотный гад только и мог в изумленном молчании пялиться на свершившееся побоище. Он, похоже, забыл даже о боли.
Маг, однако, не забыл. Оправился он не сразу, долго тер лицо, промывал глаза снадобьем из плоской фляжки, а когда наконец взглянул на завязшую тварь, та распорола тишину таким визгом, что впору было оглохнуть.
— Сладко? — прохрипел человек; теперь его голос звучал уже почти как у болотной твари. — Сладко? А будет еще лучше. Я тебе это о… обещаю. — Он скривился, хватаясь за бок.
Див выл. Боль в этом вое раздирала кости, щепила их, добираясь до темно-алого мозга, кожа на лысом черепе твари начала лопаться, трещины истекали густой коричневой жижей.
— Ну помогли тебе твои поскребыши?.. — продолжал меж тем хрипеть человек. — Не помогли. И ни в жисть не помогут. Хоть я на них и потратился… — Он потряс опустевшим флаконом. — Так что говори слово.
— А… отпустишь?.. — донеслось до человека в промежутках между взвизгиваниями.
— Отпущу. — Лицо мага дернулось. — Но из этих мест изгоню. Довольно ты тут порезвился. Спрысну тут вот этим… — подрагивающие пальцы выудили из газырей еще один флакон. — Не вернешься. Давай, говори. Крыть тебе больше нечем.
Уродливая башка дива повертелась еще из стороны в сторону. Но внизу трудилась какая-то уж больно едучая магия — и, не выдержав, тварь наконец заорала, засвиристела, завыла на добрый десяток голосов. Непосвященное ухо просто не поняло бы ничего.
— Славно, славно. — Человек перевел дух, кадык дрогнул. — Не соврал… надо же. Ладно. Молодец. — Губы чародея задрожали, растягиваясь в некое подобие ухмылки. Наверное, ему самому она казалась торжествующей.
— А-атпустишь? — с надеждой промямлило существо.
— Угу, — кивнул чародей. Шагнул ближе к диву, левой рукой вытягивая из газыря новую стеклянницу. — Башку подними. Мне ошейник твой ослабить надо.
Желтолицый с готовностью задрал круглый подбородок, открывая глотку, всю в морщинистых складках, усеянных
Правой рукой человек молча врубил широкое лезвие тесака диву под подбородок. Удар получился так себе, боевые искусства среди талантов чародея явно не числились. Клинок рассек гортань и позвоночный столб, острие вышло наружу. Оскалившись волком, человек налег на рукоять, проворачивая оружие в ране.
Див засипел, коричневая кровь вскипела, запузырилась по краям раны, хлынула потоком на жердяную крышу хатки, и ветви мгновенно задымились. Глаза дива вылезли из орбит, челюсть клацнула — последняя судорога мускулов, расположенных не как у человека. Но ни прохрипеть, ни пробулькать, ни прошипеть излюбленное у нечисти предсмертное проклятие он не успел. По круглым глазам кто-то словно мазнул мутью. Башка запрокинулась, жуткая рана открылась, словно рот в последнем отчаянном крике.
Чародей вновь подобрал оброненный раньше череп погубленного болотником ребенка, аккуратно завернул в белый плат и спрятал. Рассовал по вставкам фиалы. Долго и нудно выводил на земле не один, а сразу три концентрических круга — наверное, требовалась нешуточная защита.
Глубоко вдохнул, сорвал перчатки, нервно вытер вспотевшие ладони. Облизнул пересохшие губы. И — точно так же, как див, — загукал, заверещал, завыл, оглашая затопленный лес словом убитого болотника.
Земля затряслась, заходила ходуном, с треском ломались стволы поваленных сосен, точно их крошила невидимая великанская рука. Из бочагов выметнулись бледные головы гидр, шеи мотались из стороны в сторону, белесая плоть лопалась, словно перезревшие дыни, и стражи островка умирали, так и не исполнив свой долг. На месте хатки болотника взвился настоящий смерч, вверх летели дерн, сучья, комки земли, изодранные пласты мха. Тело самого дива распалось серым пеплом, кости и плоть мгновенно истлели, словно пролежав так много даже не дней, а лет.
Чародей скорчился внутри своего защитного круга, невольно нагибая голову и прикрывая руками затылок. Летящие во все стороны сучья с обломками отскакивали от невидимой стены; где-то далеко, на соседней островине за моховым мостом тоскливо взвыл еще какой-то гнусаво-гнусный голос, словно оплакивая смерть собрата.
А когда все стихло, на месте жилища дива осталась широкая яма, настоящая воронка, быстро насасывающая воду. На дне — два цвета: белый и золотой. Белые кости жертв и золото алчно собиравшейся и бесполезно копившейся добычи.
Монеты, круглые и квадратные, с дырочками и восьмиугольником, полумесяцы и связки необработанных мелких самородков. Кубки, небольшие чаши, оправленные в серебро и золото рога, кулоны, цепочки, женские и мужские серьги, и так далее, и тому подобное.
Мужчина даже не посмотрел на сокровище — немалое, чтобы вывезти всю эту груду, потребовалось бы пять или даже шесть вьючных лошадей. С большим бережением достал из-за пазухи оплетенную бутылочку на серебряной массивной цепи. Долго бормотал, ворожил, водил руками над разверстым золотым зевом; лес оцепенел, ветер умер, застыла вода, словно скованная льдом посреди летнего тепла; и над золотом, над монетами, браслетками, фибулами, налобниками, бляхами, колечками — начал медленно подниматься легкий туман. Мало-помалу он стягивался в одну точку, густел, складываясь в подобие гротескной фигурки размером с мизинец. Стала заметна круглая голова, выпученные непропорционально большие глаза…