Испытательный срок (сборник)
Шрифт:
Входит раскрасневшийся вспотевший Водянков. Он здоровается, хозяйственно сморкается, щурит от света глаза.
– Беседываете?
– Да вот разговорились, - улыбается Жур, кивая на старика.
– Давно не виделись. То он в тюрьме сидит, то я лежу в больнице...
– А у нас получилось все как надо, - рассказывает Водянков. Буросяхина только что отвезли, со всей компанией...
– Буросяхина?
– спрашивает старик.
– Его, дедушка, его, собственной персоной, - разглаживает пальцами пышные усы Водянков.
– Правда, оказал сопротивление,
"Где-то было что-то интересное, - огорченно думает Егоров.
– А мы тут просидели". И смотрит в широкую щель, как за перегородкой перед зеркалом худощавый мужчина в пенсне дрожащими руками застегивает на затылке готовый галстук-"бабочку".
– Ну куда же вы теперь пойдете? Еще ночь. Они ведь к дедушке, они нас не затрагивают, - успокаивает мужчину женщина в цыганской шали.
– Да и вас разденут по дороге. Тут опасно. А у вас вон какое богатое пальто...
– Знал бы, не поехал, - никак не может застегнуть крючок на затылке мужчина.
– Ведь как я не хотел сюда ехать! Это меня этот скотина Аркадий Алексеевич уговорил. Стоеросовая дубина. Уверял - приличное помещение...
– А чего особенного?
– будто обижается женщина.
– У нас и не такие люди завсегда бывали. И все спокойно...
Егорова отвлекают от этой картины выстрелы, вдруг захлопавшие, кажется, у самого дома. Егоров смотрит на дверь. А Зайцев бежит к двери.
– Зайцев, не торопись, не на пожар, - негромко говорит Жур, не подымаясь с места.
Жура, должно быть, не удивляют и эти выстрелы. А стреляют, похоже, прямо в дверь.
"Как в ловушке мы", - думает Егоров. Но странное дело - страха не испытывает.
Дверь открывается.
В коридорчик не входит, а вваливается парень в кожаной тужурке, с лицом, измазанным чем-то черным.
Это, наверно, шофер автобуса.
– В самое ухо, - вздыхает он.
И когда подходит к лампе, видно, что это не черным, а красным измазан он - кровью. Кровь льется ему за ворот.
– Ах, дурак!
– наконец сердится Жур.
– Почему же я дурак?
– обижается шофер.
– Да не ты... Зайцев, перевяжи его... Умеешь? Это вот дедушкин сынок дурак, - кивает на старика Жур.
– Это его работа. Ни в какую Читу он не уехал. Он старается сейчас отогнать от дома. Надеется еще перепрятать с папашей оружие. Значит, сведения правильные...
– Это что, вы насчет стрельбы думаете?
– спрашивает старик.
– Это, вы думаете, мой сынок Пашка стреляет? Нет, это не Пашка. Благородное даю вам слово, не Пашка...
– Именно благородное слово, - усмехается Жур.
– У тебя все слова благородные.
Зайцев не умеет делать перевязку. И Егоров не умеет. Но он помог шоферу снять тужурку.
Перевязку делает Водянков, зубами разорвав индивидуальный пакет.
А Жур отдергивает черный занавес.
– Здравствуйте, - говорит он мужчине в пенсне, уже застегивающему жилетку.
– Прошу предъявить ваши документы.
– Я не обязан вам предъявлять, -
– Я, во-первых, случайно сюда... случайно попал. Меня ввели в заблуждение. Я ни за что бы сюда не поехал. А во-вторых...
– Егоров, обыщи его.
Жур брезгливо поморщился и прошел дальше, за перегородку.
А Егоров смутился больше этого случайного посетителя. Как это вдруг обыскивать такого почтенного гражданина? Но делать нечего.
– Ну-ка, гражданин, поднимите, пожалуйста, руки.
На Егорова пахнуло запахом духов, хорошего табака и самогонки.
Человек в пенсне оказался нэпманом, совладельцем фирмы "Петр Штейн и компания. Мануфактура и конфекцион".
Егоров вспомнил тот красивый магазин на Чистяревской, куда они заходили с Катей покупать сорочку. И не купили. Егоров больше не чувствовал почтения к этому человеку. Он сперва подумал, что это какой-нибудь профессор или доктор. А это нэпман, хозяйчик, частник...
– Держите, гражданин, ваши документы. А это у вас что?
– Это зажигалка в форме браунинга. Можете ее взять себе...
Егоров легонько нажал курок, пистолет фыркнул, зажегся огонек. Егоров удивился: правда, зажигалка.
– Возьмите ее, - опять предложил нэпман.
– На что она мне?
– сказал Егоров и отдал зажигалку нэпману, хотя в самом деле занятная была зажигалка. Никогда такой не видел.
– Молодой человек, я надеюсь все-таки, что эта наша встреча останется между нами, - улыбнулся тонкими губами нэпман.
– Я тем более семейный человек. Мне будет неприятно.
– И все еще дрожащими руками раскрыл бумажник.
– Вот, пожалуйста, вам. Никто не видит. Это за ваше молчание. По случаю нашего такого малоприятного знакомства. В таком месте...
– Ну что вы, ей-богу, одурели, что ли?
– отвел его руку Егоров.
– Для чего это?
Жур приказал отпустить нэпмана.
– А он мне деньги давал, чтобы я помалкивал, - засмеялся Егоров, когда нэпман ушел.
– И ты взял?
– спросил Жур.
– Ну, для чего?
– Значит, ты взятки не берешь?
Тут только до Егорова дошло, что этот нэпман ведь правда предлагал ему взятку. Егоров покраснел; Он готов был сломать нэпману пенсне, переломать все кости. За кого этот нэпман принимает его, комсомольца Егорова? И как он сразу не догадался, что это ведь и есть взятка? Он думал, что взятки дают как-то по-другому...
Егоров выбежал на лестницу. Но по лестнице поднимались Воробейчик и еще какой-то парень в дорогой пыжиковой шапке и в борчатке с мерлушковым воротником, с таким же мерлушковым, как на шапочке и на воротнике у Ани Иващенко, которую Егоров встретил вечером, несколько часов назад. Но теперь ему казалось, что это было очень давно.
Воробейчик подталкивал парня, а парень оглядывался и огрызался.
За ними шли еще два человека, незнакомых Егорову.
– Вот он, гроза морей, - втолкнул в коридор парня Воробейчик.