Испытательный срок
Шрифт:
За мостом стало чуть светлее от ярко освещенных окон больницы.
Она большая, во весь квартал, больница. И вдоль нее тянется чугунный забор на каменных столбах.
Егоров вошел в больничный двор, где было еще светлее.
Из боковой двери две женщины в серых халатах вынесли укрытые простыней носилки.
– Это откуда?
– спросил их мимо идущий мужчина с газетным свертком под мышкой.
– Из десятой?
– Из десятой.
– Неужели Савельев?
– Он.
– Значит, преставился?
–
– Ну, этак-то ему лучше будет, отмучился, - удовлетворенно вздохнул мужчина, тоже, видно, здешний человек, наверно санитар, и, поправив сверток под мышкой, пошел дальше.
"В баню, - подумал Егоров. И еще подумал, глядя на женщин с носилками: - У людей вот такая работа, может, каждый день, и они ничего. А меня ненадолго сюда послали, и я уже чего-то боюсь. А чего бояться-то?"
Егоров хотел спросить этих женщин, где тут мертвецкая, но понял, что носилки несут именно туда, и побрел за носилками.
– Никодим! Никодим Евграфыч!
– закричала одна женщина, державшая носилки.
– Открывай, принимай гостя!
– Чего кричишь? Открыто для всех. И для вас лично, - отозвался откуда-то из-под земли старческий голос.
И над дверями подвала вспыхнула лампочка.
Из подвала вылез на свет старик в брезентовой куртке и в брезентовых же штанах, с тонкой, длинной шеей, как у гуся, и с маленькой, детской головкой в теплой шапке.
– К вам тут вчера привезли аптекаря, - сказал ему Егоров.
– Приказали заморозить. Аптекаря фамилия, - он посмотрел в бумажку, - Коломеец Яков Вениаминович.
– Ничего не знаю, - снял шапку старик и, отряхнув ее, опять надел.
– У меня тут все почти что аптекари. Если велели заморозить, значит, заморожен. Иди гляди...
И повел Егорова по широким каменным ступеням в подвал, куда уже пронесли носилки.
В глубине подвала старик опять зажег лампочку над нишей, откуда пахнуло зябким, мертвенным холодом, и Егоров увидел на помосте восемь в ряд лежащих мертвецов. Три женщины, четыре мужчины и один мальчик, что ли. Не разберешь.
Лампочка светит тускло, она грязная.
– Он вам родной?
– спросил старик.
– Это с какой стати?
– почти обиделся Егоров.
– Я из уголовного розыска.
– А-а, ну, это другое дело.
Егоров думал, что старик, узнав, кто он такой, проникнется к нему особым почтением и станет извиняться, что еще не заморозил аптекаря. Но старик, напротив, утратил к Егорову всякий интерес, выяснив, что он не родственник аптекарю.
– Ищите его, где он тут лежит, - показал старик на весь подвал. И зажег еще одну лампочку. А потом еще одну.
Подвал оказался громадным.
– Где же его тут найдешь?
– растерялся Егоров и поежился.
Здесь, казалось, даже холоднее, чем на набережной. И все-таки откуда-то шло, должно быть, тепло.
– Они как же у вас тут, по номерам?
– спросил Егоров, стараясь не показать растерянности.
– По номерам?
– засмеялся с дребезгом старик.
– Да разве на них наберешься номеров? Их вон сколько тут напихано, накладено! Видимо-невидимо. Ужас...
Однако ужаса старик, должно быть, не испытывал.
Ужас испытал Егоров. Он почувствовал, что его опять подташнивает, как тогда. И от лампочек-в углах шевелятся тени. Кажется, что здесь не только мертвые, но притаились и живые. И эти живые в сговоре со стариком. В сговоре против Егорова. Вот они сейчас его погубят. Очень хитро и страшно погубят.
Егоров пошел к дверям.
А может, ему в самом деле уйти и сказать, что аптекаря не нашли, не могли найти? Пусть придет сюда Воробейчик, если он так любит над всеми подфигуривать. Или Зайцев. Или кто-нибудь еще, кто хочет. Даже зарплату не платили, а уже посылают куда-то.
– Вы что это, вроде как робеете?
– вдруг с ухмылкой посмотрел на Егорова старик.
И весь позор вчерашнего дня снова встал перед Егоровым. И позор этот повторится.
– Отчего это я робею?
– не сразу, а переведя дыхание, спросил Егоров. Ты не робеешь, а я робею?
– Мне-то уж чего робеть, - опять ухмыльнулся старик.
– Мое дело такое, что мне робеть не полагается. Но многие, я замечаю, робеют. Даже из вашего этого самого... из сыскного, словом.
– Я не из сыскного, - твердо и с вызовом сказал Егоров.
– Я из уголовного розыска. Сыскное - это при царе было. Ну-ка, давай показывай, где у тебя самые свежие, кого, допустим, вчера привезли...
– А я их не отбираю. Это не ягода. Вы сами тут разбирайтесь. Мне за отбор денег не платят...
Егоров на мгновение снова растерялся. Как же он тут разберется сам? Ни за что ему не разобраться. Но его внезапно осенила счастливая мысль.
– Тебе ведь, отец, еще вчера приказали заморозить аптекаря. А ты чего делаешь? Чего ты тут выясняешь, кто робеет и кто не робеет? Тебя поставили на дело - делай, а нечего дурочку разыгрывать! Я ж тебе говорю, что я не из шарашкиной конторы, а из уголовного розыска. Показывай мне, где тут аптекарь...
– Пожалуйста, глядите, - вдруг действительно оробел старик.
– Давайте вот этого сымем.
– И он потянул за ноги мертвеца, лежавшего первым от края.
– Женщин тревожить не будем, а мужеский пол оглядим. Не этот? Глядите...
Глядеть на это было самым трудным для Егорова. Но он глядел.
– Нет, не этот.
– Ну, тогда зайдемте с этого краю, - предложил старик, потирая будто озябшие руки.
Егоров не считал мертвецов, но, пожалуй, не менее двадцати перебрал их старик, пока Егоров угадал: