Испытательный срок
Шрифт:
Он восхищался Водянковым, который "сразу наколол наводчика".
– Наводчиком оказался племянник сторожа соседнего со сберкассой дома.
– Рыжий, вроде меня, и наших лет с тобой парнишка, но дурак, - смеялся Зайцев.
– Когда Водянков начал допрашивать его дядю, он хотел тут же подорвать когти. Бросился к окошку, но я тут же сшиб его с ног. Знаешь, тем приемом? Вот так... А потом, когда мы его вели, он сразу же раскололся, раскис. Говорит: "Я год был безработным, прямо все продал с себя, поехал к дяде, познакомился тут с одними ребятами..."
– А может, он правда был безработным, - предположил Егоров.
Зайцев прищурился.
– Ты что, его жалеешь? Воров жалеешь?
– Не жалею, - смутился Егоров. И опустил глаза в пустую тарелку.
– Но все-таки, когда посмотришь на это, как сегодня в дежурке, неприятно...
– Все равно надо кончать эту публику, - решительно заявил Зайцев. И постучал ножом по тарелке, подзывая официантку.
– Вечером просто нельзя пройти по саду Розы Люксембург. Вырывают у женщин сумки. Даже у моей девушки - помнишь эту Раю?
– чуть не вырвали...
Егоров опять вспомнил женщину, которая будто бы убила нэпмана, и мальчишек, вырвавших у нее сумку.
– А с твоим характером, я тебя предупреждаю, тебе будет худо, - сказал Зайцев.
– Характер тебе придется менять.
– Ну да, - согласился Егоров. И в задумчивости стал постукивать ребром ладони о край стола, как рекомендует господин Сигимицу.
Это превращалось в привычку.
7
Утром они решили навестить Жура в больнице. Но когда они явились в уголовный розыск, чтобы спросить разрешение на отлучку и узнать точный адрес, Воробейчик им сказал, что Жур ходит где-то тут. И они сию же минуту увидели Жура.
Высокий, плечистый Жур изрядно похудел, побледнел. Веселые глаза его запали. Но, увидев практикантов, он заулыбался.
– Ну как, ребята, вас еще не подстрелили? А я вот досрочно встал на текущий ремонт.
– И он пошевелил правой толстой забинтованной рукой, висевшей на черной повязке.
– Такие дела, такая работа...
Он долго перелистывал журнал происшествий. Потом сказал дежурному по городу Воробейчику:
– Ты мне больших дел не давай. Я еще числюсь на больничном листе. У меня рука. Но дай что-нибудь такие не очень хлопотное, чтобы с ребятами съездить.
– И кивнул на Егорова и Зайцева.
– Огневые, видать, ребята.
Эта случайная и еще на заслуженная похвала не обрадовала, а, пожалуй, встревожила Егорова. "Огневые"! Зайцев - эта правда, огневой. А про себя Егоров не решился бы такое сказать.
И даже чуть струхнул. Вот сейчас начинается самое главное. Они поедут, как говорят тут, на дело, где надо будет действовать в опасных условиях, и сразу обнаружится, что Егоров не годится. "Хотя почему это вдруг?
– про себя обиделся Егоров.
– Еще ничего не известно. Посмотрим".
– Тут у меня есть одно дело, такое вроде ученическое, - сказал дежурный по городу.
– Аптекарь какой-то не то отравился, не то удавился. На Поливановской улице, номер четырнадцать. Против приюта для глухонемых...
– Вот, вот, это подходяще, -
– Надо только вызвать Каца.
– Кац тут, - сказал дежурный.
И вскоре пришел Кац, худенький старичок с маленьким чемоданчиком.
– А как же с оружием?
– спросил Зайцев.
– Нам надо бы хоть какие-нибудь пистолеты. Так-то, пожалуй, с голыми руками, будет неудобно...
– Да они сейчас ни к чему, - улыбнулся Жур.
– Но если есть нетерпение, можем достать...
Зайцеву он вручил браунинг, а Егорову наган.
Зайцев подошел к окну и стал передергивать затвор.
– Ты погоди, - остановил его Жур.
– Как бы ты не ахнул в окно.
– Да нет, я умею, - сказал Зайцев.
– Мне уже сегодня Водянков давал точно такой. Это же, кажется, бельгийский, первый номер, если я не ошибаюсь...
– И Зайцев сунул пистолет в карман.
А Егоров не решился поступить так же. Он опасливо держал револьвер в руке до тех пор, пока Жур не объяснил ему, как нужно обращаться с таким оружием. Жур посоветовал носить наган под пиджаком на ремне, вот с этой стороны, как у самого Жура.
Егоров легко приспособил наган, положил в кармашек за пазухой, как орехи, десяток патронов и готов был к любым действиям. Но его знобило. И он не мог понять, отчего его знобит. От простуды или от предчувствия опасности? И во рту была нестерпимая сухость. Все время надо было облизывать губы, а они от этого потом потрескаются. Неужели он правда простудился? А вдруг он сляжет как раз в эти дни, когда он еще не служащий и не безработный? Вот будет приятный подарок Кате...
– Ну, пошли, товарищи, - позвал Жур.
– Главное в нашем деле - не робеть. В любое время. Мы, как говорится, ребята хваткие. Семеро одного не боимся. И на печке не дрожим.
На улице было по-прежнему слякотно. Хваленая сибирская зима долго не могла установиться в том году. Накрапывал мелкий дождь.
Жур прошел несколько шагов по тротуару. Потом поднял левую руку и подозвал извозчика.
– Познакомьтесь, - сказал он уже в пролетке, когда все уселись.
– Это судебный медик Илья Борисович Кац. А это, - показал он на Зайцева и Егорова, - это мы еще поглядим, что из них будет.
– И засмеялся.
На Поливановской у дома номер четырнадцать, где внизу аптека, толпились любопытные.
Два смельчака даже взобрались на карниз и заглядывали в тусклые, забрызганные дождем окна.
– Ты нас, уважаемый, тут подожди, - приказал Жур лохматому извозчику. И вошел в дом.
На узкой деревянной лестнице было темно. Пахло мышами и лекарствами. Мышами - сильнее.
Жур открыл дверь в коридор, набитый людьми.
– Здравствуйте, - сказал так громко и приветливо, точно здесь собрались исключительно его знакомые.
– Что это у вас случилось?
– Да вот, - указала болезненного вида женщина на коричневатую запертую дверь.
– Наш сосед, аптекарь Коломеец Яков Вениаминыч, разошелся с Супругой. И, видимо, переживал.