Испытательный срок
Шрифт:
— Это, Дашенька... Это, можно сказать, ключ, — говорил Максим. — И этим ключом можно завести очень интересную игрушку. Ты любишь заводные игрушки? Ну, я имею в виду, в детстве любила?
Даша пожала плечами. Она слышала, что такие были. Но видеть их (и тем более любить) просто не могла. Вот если бы она родилась лет на пятьдесят раньше...
— Это такая игрушка, — голос Макса звучал все более мечтательно, — от которой может стать очень плохо нашим врагам...
— Гоблинам? — спросила Даша.
Макс запнулся. Взгляд его сделался растерянным.
—
— А она как-нибудь называется? — без особого интереса спросила Даша.
Макс пристально посмотрел на нее, помолчал едва ли не целую минуту, а потом медленно, с расстановкой произнес:
— Ты просто запомни эти слова: Прялка Мокоши. Просто запомни. Ручаюсь, скоро об этом услышат очень и очень многие. А ключ от нее — вот здесь. — Макс осторожно, чтобы не стереть надписи, провел ладонью по стене, вздохнул и продолжил: — Этим можно Прялку запустить или остановить. Дать ей задание или отменить его. Можно даже ее сломать... Хотя неизвестно, будет ли от этого лучше или хуже... Ладно, не будем сейчас об этом!
— Кто-то идет, — насторожилась Даша, отстраняясь от Макса.
Макс прислушался, кивнул и пристально поглядел на Дашу.
— Ты стой пока здесь, — прошептала она, — а я вниз спущусь. Ну их на фиг, сплетников этих...
Макс еще раз кивнул, посмотрел на растворяющуюся в сумраке подвала Дашу и снова уставился на стену с надписями. И в глазах его опять появилось восхищение.
— Макс, что ли?..
— Что ли, — согласился Игнатьев. — А тебе чего здесь надо?
— Ха! — усмехнулся Мошков, спускаясь по лестнице. — Да ничего не надо, так просто. Иду, смотрю — дырка. Я — туда. Опаньки — Макс! Собственной персоной! Как она, жизнь-то? А?
Макс посмотрел на Мошкова сверху вниз. Мошков стоял рядом, всего в полуметре от Игнатьева. И в глазах его отчетливо читался живейший интерес. Только вот непонятно — к чему...
— Чё это такое? — Мошков ткнул пальцем в стену. — Чего-нибудь нужное, что ли?
— Наверное, заклинания этого мага, — пожал плечами Макс. — Не знаю. А тебе зачем?
— Да вот смотрю, — сказал Мошков, — что ты все на эти закорючки пялишься... Думаю, вдруг что-нибудь нужное, что-нибудь важное. А кто-нибудь возьмет и типа сотрет это все на фиг! Ну, дурак какой-нибудь вроде меня... Обидно же!..
Максим дернулся, словно от удара. Мошков заметил это, и лицо его расплылось в довольной усмешке.
— Надо бы переписать это все, — деловито предложил Мошков. — А то мало ли чего. Верно, Макс?
— Чувствую, Прыжок, будут с тобой еще проблемы, — медленно произнес Максим. — Ох будут!..
— У кого это, интересно? — с деланым любопытством спросил Мошков. — У группы нашей или у тебя лично? Если ты за свою задницу беспокоишься, могу тебя уверить: проблемы у нее обязательно будут. Не такая у тебя задница, Макс, чтобы я ей проблемы не доставлял. А если о группе переживаешь, то...
—
Мошков замолк на полуслове. Оба они — и Игнатьев, и Мошков — вздрогнули от этого неожиданного окрика, донесшегося из темноты подвала. Даже Игнатьев в первый момент не понял, кто это кричит.
— Чего вам тут надо? Чего вы тут собрались? Другого места нет? — Дарья стояла в самом низу лестницы, лицо ее попадало в узкую полоску ленивого дневного света, перечеркивающую лоб девушки на манер повязки. И даже отсюда, с лестницы, можно было легко разглядеть, какие у Дарьи злые глаза. Взгляд ее метался от Мошкова к Игнатьеву и остановился на последнем.
— Максим! Твоя смена кончилась? — поинтересовалась Дарья ледяным голосом. — Тогда — свободен!
Макс недоуменно посмотрел на Дарью, потом на Мошкова, пожал плечами и направился вверх по лестнице. Мошков же остался на месте, с любопытством разглядывая поднимающуюся к нему снизу Дарью.
— Ты!..
— Только тронь, — улыбаясь, предупредил Мошков. — Пристрелю.
— Слушай, хватит, а? — неожиданно уставшим голосом произнесла Дарья. — Пожалуйста! Хватит!..
— А?! — Мошков опешил.
— Толик, я тебя очень прошу, не надо так больше. Ладно?..
Мошков оторопело смотрел на Дарью.
Голос у нее сделался вдруг очень тихим, добрым и одновременно слегка тоскливым. Словно она не с Мошковым говорила, а с большой, глупой и непослушной собакой. Которая вечно творит то, что не надо. И которой непременно необходимо объяснить, что можно делать, а чего нельзя. И совершенно нет никакой уверенности в том, что собака эта хоть что-нибудь поймет... А если вдруг и поймет, то наверняка не послушает...
— Дашка, ты чего?! — оторопело пробормотал Мошков.
Дарья уже стояла рядом, и глаза ее смотрели прямо в глаза Мошкову. Но жесткость и даже жестокость этого взгляда совершенно не вязалась с голосом, которым говорила Дарья. Вязался этот взгляд лишь со словами, со смыслом произносимого ею.
— Толик, я прошу тебя, — говорила она. — Не трогай больше Макса. Иначе я тебя убью. Не задевай его, не надо.
— Почему это?.. — растерянно спросил Мошков.
— Ты уже сказал все, что нужно, — говорила Дарья. — Давно сказал, еще до того, как мы сюда отправились. Еще там, в вашем лежбище, где нашли летопись. Ты уже все сказал, что надо, — повторила она. — И тот, кому это надо, все уже понял и принял к сведению. А цепляться и дальше к Максу — глупо. И ненужно.
— Я ему не верю, — заявил Мошков.
— Я тоже, — сказала Дарья. — И не делай так, чтобы я подумала, будто вы с ним в сговоре. Будто ты специально прикалываешься над ним, чтобы отвести от Макса подозрения.
— Чего?! — Мошков от удивления открыл рот.
— Того самого, — сказала Дарья. — Я слежу за ним. Я не хочу, чтобы ты мне мешал. Потому что, если ты будешь мне мешать, я тебя убью. Ты понял меня, Толя?
— Ага... — Мошков рассеянно кивнул. — А Макс... А чего это он тут... на лестнице тут... вот здесь... — Мошков ткнул пальцем в узоры на стене.