Исследования и статьи
Шрифт:
«Шибла слава к Железнымъ врагом, к Риму и к Кафы по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду» [И-1, Тексты, с. 543].
«А глава шибла к Железным вратам, ли къ Караначи, к Риму и х Сафе по морю и к Которнову, и оттоле ко Царюграду» [У, Тексты, с. 538].
«Шибла слава к мору и Ворнавичом и к Железным вратом, ко Кафе и к турком и ко Царуграду» [С, Тексты, с. 553].
Наличие в этом перечне города Тырново (Торнав, Котор. нав), столицы Второго Болгарского царства, захваченного тур. ками в 1393 г., дало основание М. Н. Тихомирову заключить, что «первоначальный текст „Задонщины“ составлен был не позднее этого года» [360] . В. А. Кучкин пошел в этом направлении дальше воспользовавшись отождествлением Г. Н. Моисеевой «Каранача» и «Воронавича» с городом Орначем/Ургенчем [361] , разрушенном Тимуром в 1388 г., который он посчитал возможным использовать в качестве terminus ante quern.
360
Тихомиров М. Н. Древняя Москва…, с. 202.
361
Моисеева Т. Н. К вопросу…, с. 220–221.
«Таким образом, — писал историк, — автору Задонщины упоминать Орнач (Ургенч)
Как известно, любое заключение в отношении ряда компонентов, сделанное на основе истолкования одного из них, должно соответствовать всем остальным. Однако, подобно своим предшественникам, В. А. Кучкин обошел молчанием причину упоминания в этом ряду остальных городов, заставляя предполагать в них, как в Орначе/Ургенче, крупные торговые центры Средневековья, для которых это известие могло представлять определенный интерес. На самом деле, это не соответствует действительности, поскольку ни Рим (в Италии), ни Тырново (в Болгарии) не только в конце XIV в., но и вообще когда-либо такой роли не играли.
362
Кучкин Б. А. К датировке…, с. 118.
Другим аргументом в пользу раннего (в 80-х гг. XIV в.) возникновения «Задонщины», который В. А. Кучкин привел в своей следующей работе [363] , стало «родословие» Ольгердовичей («сынове Олгордовы, а внуки мы Доментовы, а правнуки есми Сколомендовы» [У, Тексты, с. 536]), рассмотренное в свое время Е. Охманьским [364] . То, что данная характеристика восходит к архетипу «Задонщины», подтверждает Кирилле-Белозерский (К-Б) список, где читаются «дети Вольярдовы, внучата Едиментовы, правнучата Сколдимеровы» [Тексты, с. 549]. Выяснив, что Сколоменд был не прадедом, а прапрадедом Ольгердовичей, польский историк решил, что столь подробную (хотя и с ошибкой) информацию автор «Задонщины» мог получить только от самих Ольгердовичей или из их непосредственного окружения, а сами они, в первую очередь Андрей Ольгердович, могли слышать ее от самого Гедимина. Полностью согласившись в этом с Е. Охманьским, В. А. Кучкин уточнил время пребывания литовских князей в Москве и сделал вывод, что «если свою родословную помнил только князь Андрей, то автор „Задонщины“ мог получить эти сведения до 1385 г. и около того же времени внести их в свое произведение» [365] .
363
Кучкин В. А. О термине «дети боярские» в Задонщине. // ТОДРЛ, L. СПб., 1997, с. 347–358.
364
Охманьский Е. Гедиминовичи — «правнуки Сколомендовы». // Польша и Русь. М., 1974, с. 359–362.
365
Кучкин В. А. О термине…, с. 349.
Если бы не наличие специального примечания 11 на с. 349 цитируемой работы, которым В. А. Кучкин восстанавливает свой приоритет в оценке данного факта, всё это можно было посчитать ироническим выпадом в отношении польского историка, поскольку для династов и дворянства в целом рассматриваемой эпохи доскональное знание генеалогии собственной и всех остальных представителей привилегированных классов своего государства было обязанностью и главным предметом образования «с младых лет». Именно на этих знаниях основывались все последующие между ними отношения и «счеты», одинаково при заключении браков, мира, дележа земель, места в процессиях, на приемах, за столом или на поле брани. Естественно, что в Москве XV в., которая постоянно то враждовала, то роднилась с Литвою, узнать родословие великих князей литовских по нисходящим и восходящим линиям для книжного человека, каким являлся автор «Задонщины», не представляло никакого труда. Поэтому остается лишь удивляться настойчивости В. А. Кучкина, которого вряд ли кто заподозрит в наивности, продолжающего использовать подобный «аргумент» для датирования «Задонщины» [366] .
366
Подобный подход к анализу литературного произведения на историческую тему, т. е. виртуальной реальности, с позиций выявления обязательных информаторов-очевидцев (в данном случае, Домента-Гедимина и Андрея Ольгердовича) напоминает заверения В. Чивилихина, что «Слово о полку Игореве» было написано князем Игорем, ибо «кто лучше него мог знать об обстоятельствах этого похода?». В таком случае, история Анны Карениной была рассказана Л. Н. Толстому самой Анной Карениной или же Карениным, Данте действительно побывал в аду, в чистилище и видел рай, и т. д. Не пора ли от этого отвыкнуть, научившись разграничивать анализ исторического документа и литературного творчества?
Но вернемся к перечню городов, который, за исключением «Рима», фигурирует только в списках так называемой Полной редакции и отсутствует в Кирилло-Белозерском списке, чье открытие вызвало непрекращающиеся до настоящего времени и далеко идущие споры между исследователями как о нем самом так и о проблемах, связанных с «Задонщиной» в целом — ее отношении к «Слову о полку Игореве», а также времени и месте ее написания, приурочиваемом А. Д. Седельниковым к Пскову [367] , что теперь вызывает особенный интерес в связи с наблюдениями Л. П. Жуковской над историей Мусин-Пушкинского текста «Слова о полку Игореве» [368] , и пр.
367
Седельников А. Д. Где была написана «Задонщина»? // Slavia, IX, Praha, 1930, S. 524–536.
368
Жуковская Л. Л. О редакциях, издании 1800 г. и датировке списка «Слова о полку Игореве». // «Слово о полку Игореве» и его время. М., 1985, с. 68–125.
Исключительный интерес списка К-Б обусловлен тем обстоятельством, что известен его переписчик, инок Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин, и время его работы — 80-е гг. XV в. Более точно датировать время написания списка К-Б не представляется возможным потому, что лл. 123–129 об. сборника Ефросина, происходящего из Кирилло-Белозерского собрания ГПБ, которые занимает «Писание Софониа старца рязан-ца», как названа здесь «Задонщина», не имеют филиграней и датируются только по бумаге других листов сборника 9/1086 [369] . Тем не менее, список К-Б является древнейшим из известных и, что особенно любопытно, содержит ряд чтений, отличных от более поздних списков, которые не могут быть объяснены только «сокращениями Ефросина» [370] , а потому приобретают принципиальное значение.
369
Каган М. Д., Понырко Н. В., Рождественская М. В.
370
Дмитриева Р. П. Приемы редакторской правки книгописца Ефросина (к вопросу об индивидуальных чертах Кирилло-Белозерского списка «Задонщины»). // «Слово о полку Игореве» и памятники…, с. 281–291.
К их числу принадлежит фрагмент «воды возпиша, весть по-даваша порожнымь землямь, за Волгу, к Железнымь вратомь, к Риму, до Черемисы, до Чяховъ, до Ляховъ, до Устюга поганых татар, за дышущеемь моремь» [Тексты, с. 549–550], который находится в списке К-Б на месте упомянутого перечня городов, куда «шибла слава». Последнее тем более неожиданно, что весь этот фрагмент традиционно полагают «репликой» на соответствующее место текста «Слова о полку Игореве» («дивъ… велить послушати земли незнаеме, Влъзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню»). Между тем, здесь, кроме реминисценций «Слова о полку Игореве» («земли незнаеме» — «порожние земли», «Влъзе» — «за Волгу»), мы находим перефразированное заимствование из «Слова о погибели Русской земли» («до ляховъ, до чаховъ… до Устьюга, где тамо бяху тоймици погании, и за дьгшючимъ моремъ… до черемисъ… а угры твердяху… городы железными вороты» [371] ). Другими словами, здесь имеет место безусловная контаминация мотива «Слова о полку Игореве» («весть подаваша») и топонимов и этнонимов «Слова о погибели…» («ляхи», «чяхи», «черемисы», «Устюг», «дышащее море», «железные врата») при усвоении Устюга (о котором, как видно, автор никогда не слышал) «поганым татарам» и осмыслением городских «железных ворот», которыми «угры… городы твердяху», в качестве топонима «Железные врата», т. е. г. Дербента средневековых русских текстов [372] .
371
«Слово о погибели Рускыя земли и по смерти великого князя Ярослава» // ПЛДР, XIII век. М., 1981, с. 130.
372
См., напр.: [Дмитриев Л. А., Лихачева О. П.] Историко-литературный комментарий. // Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982, с. 385. Предположить в данном случае заимствование перечня народов не из «Слова о погибели…», а из летописной повести 6619/1111 г. («възвратишася русьтии князи въ свояси съ славою великою къ своимъ людемъ и ко всимъ транамъ далнимъ, рекоуще къ грекомъ и оугромъ, и ляхомъ, и чехомъ, дондеже и до Рима проиде на славу Богу» [Ип., 273]) не представляется возможным из-за наличии в перечне списка К-Б «Устюга» и «железных ворот». Наоборот такая параллель «Повести 1111 г.» при ее безусловной интерполированности в текст ПВЛ, ставит вопрос о зависимости ее окончательной редакции от «Слова о погибели…» и о времени такой интерполяции не ранее середины XIII в. (см. по этому поводу в настоящем сборнике: «Датирующие реалии рассказа Ипатьевской летописи о походе 1185 г. на половцев»).
Естественно задаться вопросом: какой смысл вкладывал автор Задонщины в этот перечень ориентиров, выстроенный на рецензии двух поэтических памятников весьма отличного друг от друга содержания? Ответ, как мне представляется, подсказывает сама ситуация, поскольку из «Слова о полку Игореве» заимствована идея «вести», только теперь уже вести о победе, адресованной всем тем «порожным землям», которые испытали последствия поражения от «поганых» («и оттоля Руская земля седит невесела… тугою и печалию покрышася, плачющися, чады своя поминаюты» [Тексты, с. 535]). Этот же факт позволяет объяснить появление в К-Б списке «Рима», поскольку в данном контексте он мог быть заимствован автором «Задонщины» только из текста «Слова о полку Игореве», где «у Рим кричат под саблями половецкими», т. е. испытывают агрессию тех самых «поганых», над которыми «православными князьями» наконец одержана победа. При этом совершенно неважно, насколько для автора «Задонщины» оказывался реален этот Римов/Рим, ибо используемый им текст в новом произведении обретал такую же виртуальную реальность, какой для его современников была вся Священная история, совершавшаяся одновременно как в прошлом, так и «здесь и сейчас».
Поскольку реализация идеи «славы» осталась неизменной и после появления в Пространной редакции «Задонщины» перечня городов, попробуем разобраться, когда и почему перечень списка К-Б при сохранении всего остального текста потребовалось заменить другим, уже не связанным ни со «Словом о полку Игореве», ни со «Словом о погибели…». Вопрос тем более интересен, что данный пассаж характерен только для «Задонщины». Он отсутствует в Пространной летописной повести и во всех редакциях «Сказания о Мамаевом побоище», будучи внесен уже компиляторами XIX в. в текст печатного (лубочного) варианта Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище», содержащего многочисленные заимствования из «Задонщины» [373] . Последнее обстоятельство позволило Р. П. Дмитриевой, задача которой состояла в опровержении постулата Я. Фрчека и А. Мазона, «что Кирилла-Белозерскт вариант „Задонщины“ — древнейший» [374] , предположить наличие в К-Б не только сокращений, сделанных Ефросином в процессе переписки, но также и двух дополнений. Первым из них она посчитала фрагмент «не одина м(а)ти чада изостала, и жены болярскыя мужей своихъ и осподаревъ остали, гл(агол)юще к себе: уже, сестрици наши, мужей нашихъ в животе нету, покладоша головы свои у быстрого Дону за Рускую землю, за с(вя)тыя церкви, за православную веру з дивными удалци, с мужескыми с(ы)ны» [Тексты, с. 550], вторым — «перечень адресатов», обосновывая это бережным отношением Ефросина к фактам и, наоборот, стремлением освободиться от поэтических описаний путем сокращений [375] .
373
«Поиде же весть по всем градом ко Орначу, к Риму и Кафе и к Железным вратом и ко Царюграду».
374
Дмитриева Р. П. Приемы редакторской правки…, с. 291.
375
Там же, с. 286.
Посмотрим, насколько последнее утверждение соответствует действительности.
В своей работе Р. П. Дмитриева следовала Р. О. Якобсону, который выделил списки К-Б и С (а с ними и Печатный вариант) в особый «Синодальный извод» (Син) «Задонщины», отличный от остальных списков (извод Унд) и непосредственно восходящий к архетипу [376] , хотя уже сравнение заимствований в «Задон-щину» из «Слова о полку Игореве», предпринятое В. П. Адриановой-Перетц по всем спискам [377] , и затем более подробно — А. А. Горским [378] , показало несостоятельность разделения списков «Задонщины» на изводы.
376
Дмитриева Р. П. Взаимоотношение списков…, с. 262–263.
377
Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Iгоревiм» i «Задонщина». // Радянське лiтературознавство. Киiв, 1947, № 7–8, с. 135–177.
378
Горский А. А. «Cлово о полку Игореве» и «Задонщина». Источниковедческие и историко-культурные проблемы. М., 1992, с. 101 и 119.