Истина протеста. Дух евангелическо-лютеранской теологии
Шрифт:
Крест Христов – эта невыразимая словами истина стоит в самом центре христианской теологии и благочестия. И протестантская теология по-особому подчеркивает это тем, что отвергает все остальное, все не имеющее отношения ко Христу в качестве откровения, тем что целиком и полностью сосредотачивается на этом откровении Иисуса Христа распятого. В XX веке эта истина была особенно четко провозглашена в знаменитой Барменской декларации, которую приняла на своем Синоде в 1934 году так называемая Исповедующая церковь в Германии, церковь, объединявшая традиционных протестантов, которые противопоставляли себя стремлениям некоторых немецких христиан увидеть в Гитлере и событиях Третьего рейха новое откровение Божье. Текст первого артикула этой декларации звучит так: «Иисус Христос, как Он засвидетельствован в Священном Писании, есть единственное Слово Божье, которое нам надлежит слушать, которому нам надлежит доверять в жизни и смерти и которому надлежит повиноваться. Мы отвергаем ложное учение, будто Церковь наряду с этим единственным Словом Божьим может и должна признавать и другие события, силы, образы и истины в качестве Божьего Откровения и источника своего провозвестия» [7] .
7
Die Barmer Theologische Erkl"arung. Einf"uhrung und Dokumentation / Burgsm"uller A., Weth R. – Neukirchener Verlag, 1983. C. 34 (Перевод мой – A.T.).
Вера
Откровение – это то, что затрагивает, захватывает человека, вызывает у него веру. Вера является ответом на откровение или, лучше даже сказать, оборотной стороной откровения. Ведь без принятия откровения, без ответа на него откровение становится бессмысленным. Тогда ни о каком откровении вообще невозможно говорить. Откровение – это всегда откровение кому-либо. Откровение не может быть без адресата, не может быть устремлено в ничто. Откровение совершается с кем-либо и для кого-либо. Откровение, чтобы быть откровением, нуждается в том, кто его воспримет. Никто из нас не скажет о каком-либо событии: «Оно стало для меня откровением», если это событие его не затронуло, не заинтересовало, если оно прошло незамеченным. Откровение всегда совершается для человека. Человек, воспреемник откровения, является его необходимой частью, необходимым элементом.
Итак, говорить об откровении, не рассматривая при этом веру, говорить об откровении без веры просто бессмысленно. Речь об откровении – это всегда речь веры, речь изнутри веры. Вне моей веры в то или иное откровение этого откровения для меня просто не существует. Я его не воспринимаю как откровение.
Более того, Лютер мог так говорить и о Самом Боге. В своем Большом Катехизисе, в комментарии к первой заповеди, он пишет так: «Словом “бог” обозначается то, от кого мы ожидаем всяческих благ, и в чем мы ищем прибежища во всех скорбях, так что выражение “Иметь Бога” означает не что иное, как уповать на Него и веровать в Него от всего сердца. (…) только убежденность и вера сердца воздвигают как Бога, так и идола.
Если ваша вера и ваше упование правильны, то и ваш Бог также истинен. И, с другой стороны, если ваше упование ложно и ошибочно, то вы не имеете истинного Бога. Ибо вера и Бог существуют только вместе. Итак, я утверждаю, что то, чему вы отдаете свое сердце и на что вы возлагаете свое упование, является, по существу, вашим Богом» [8] . Вера и Бог существуют только вместе, вера воздвигает Бога. Бог без веры немыслим. Теперь, после того, что мы видели, размышляя об откровении, эти слова должны быть нам более понятны. Вера является неотъемлемым элементом откровения, а вне откровения никакого Бога нам не дано. Бог – не как продукт отвлеченных теоретических размышлений и умозаключений, не как «что-то» или «кто-то», кто есть «где-то там», а как Бог Живой, как живая, обращенная к нам, открывшаяся нам реальность – существует для нас только в Своем откровении и потому – только в нашей вере. Вопрос о том, существует ли Бог объективно – это ложный вопрос. Он пытается загнать Бога в рамки наших привычных субъектно-объектных отношений. Но эти рамки тесны для Бога. Если мы говорим о Боге, то мы не можем ограничиться только «объективным» языком. Более того, такой язык будет заведомо ущербен. Всякая речь о Боге, лишенная элемента субъективной заинтересованности, затронутости, бессмысленна и пуста. Это все равно, что размышлять о том, что такое «друг»: одно дело «голое» значение этого слова как его можно найти в словаре и совсем другое – друг как конкретный близкий вам человек.
8
Книга согласия. Вероисповедание и учение Лютеранской церкви, – Duncanville, USA, 1998. С. 447–448.
Объективно говорить о Боге смог бы только тот, кто сумел бы встать над Богом. Ни мы и никто другой этого сделать по определению не может. Мы все, как говорят в народе, «под Богом ходим».
Именно поэтому вера является одним из определяющих религиозных понятий. И не случайно, что именно в протестантизме одним из важнейших принципов становится: sola fide – только вера! Однако и этот принцип, верность которому, по крайней мере на словах, провозглашают все протестанты, на деле часто оказывается именно в протестантизме роковым образом искажен. Поэтому нам необходимо получить более ясное представление о том, что же такое вера в подлинном протестантском понимании.
Часто многие проповедники считают, что о вере говорить нечего, что вера – это нечто вполне понятное, нечто, что само собой разумеется. Если спросить такого проповедника, что же такое вера, он, скорее всего, ответит вроде: «Вера – это уверенность в том, что мы нашим разумом не знаем и понять не можем, уверенность в том, чего мы не видим». На самом деле, такое определение или описание отнюдь не лишено смысла, если понять его правильно, однако в том смысле, какой в него обычно вкладывают, оно никуда не годится: вера здесь – это принятие чего-либо на веру. Простой пример: нередко в популярных христианских брошюрках можно прочесть призыв к неверующим: «Уверуйте в Бога. Да,
Пожалуй, в большинстве хороших протестантских догматик и во множестве популярных книжек, написанных неплохими богословами, вера объясняется как доверие. И это уже куда более достойное объяснение, чем то, о котором мы только что говорили. Это объяснение веры как доверия заслуживает того, чтобы обсудить его подробнее.
Согласно такому объяснению, верить – это значит безусловно положиться на кого-то или на что-то, безусловно довериться ему. Слово «безусловно» очень важно, но им мы займемся позже. Пока ограничимся главным словом этого определения, словом «довериться». Такое объяснение может открыть нам многое в сущности веры. Здесь вера уже не принятие на веру каких-то положений, а некое отношение к кому-либо или чему-либо, то есть речь идет не просто о принятии каких-то фактов, а о живой связи с кем-то или с чем-то. Причем эта связь имеет яркую эмоциональную окраску. Доверять кому-либо – это значит определенным образом к нему относиться, ожидать от него чего-либо. От атомов, как таковых, мы ведь не ожидаем ничего, мы к ним абсолютно безразличны. Понятая как доверие вера, кроме того, совсем не должна означать абсолютной, железной уверенности в чем-то. Такой уверенности, которой иные проповедники требуют от своих прихожан, на самом деле, в природе не существует, разве что у душевнобольных и у самых последних фанатиков. Доверие может и должно нести в себе элемент риска.
Итак, мы видим, что объяснение веры как доверия является вполне удачным. Его вполне можно принять и руководствоваться им. Однако, на мой взгляд, это определение имеет и слабые стороны. Прежде всего, слово «доверие» подразумевает нашу активность. Доверие, по крайней мере в обыденном языке, означает, что это мы доверяем кому-то или чему-то, что это наше решение. В то время как вера – это все же дар Божий, это нечто, не находящееся в нашем распоряжении. Да, вера – это то, что исходит от нас, в этом смысле слово «доверие» достаточно удачно, но все же это то, над чем мы не имеем власти. Вера – это то, что рождается в нас не по нашей воле, но пробуждается откровением Бога.
Поэтому еще лучше, на мой взгляд, описать состояние веры восходящими к Паулю Тиллиху словами «безусловная захваченность». Захваченность подразумевает, что нечто затронуло, захватило меня, что оно обладает для меня неизмеримой ценностью, что я живу этим, что я при этом к этому не равнодушен, что это вызывает у меня живую эмоциональную реакцию, что я ориентирую на него всю свою жизнь. Слово «безусловное» является здесь важным дополнением. Безусловно – означает, что речь идет об абсолютной ценности. О ценности, от которой зависят моя жизнь и смерть, даже больше чем жизнь и смерть. Речь идет о том, что пребывает над жизнью и смертью, что дает жизни и смерти свой смысл. Речь идет о том, ради чего жить и для чего умирать.
В качестве такой ценности у разных людей могут выступать разные вещи. Для кого-то такой ценностью может стать какая-то идея. Он будет жить этой идеей, он умрет ради нее. Для кого-то такой ценностью станет его родина, или его семья, или его социальная или религиозная группа, или успех в жизни. Безусловная захваченность подразумевает, что человек будет готов все отдать ради того, что его так захватило, но и ожидает от этого всего самого высшего, что только он может себе представить.
При этом нужно еще раз уточнить: безусловное отнюдь не всегда и не обязательно должно означать самое интенсивное, самое яркое. Если я верю в Бога, это отнюдь не означает, что я постоянно думаю лишь о Нем, что я, идя по улице, не могу удержаться от того, чтобы кричать во весь голос о своей вере и славить Бога, что я по вечерам просто не могу заснуть от мысли, как замечателен Бог, а по утрам моим первым побуждением будет скорее вскочить с кровати и упасть на колени для страстной молитвы. Безусловная захваченность не означает, что я захвачен чем-то настолько, что просто не могу думать о чем-либо другом. Если бы дело обстояло так, то простая влюбленность стала бы конкурентом такой вере. Однако так происходить не должно, так и не происходит. Безусловное не обязательно означает самое интенсивное или самое сильное. Оно означает, что то, что меня захватило, всегда имеет для меня наивысшую ценность – даже перед лицом самых сильных переживаний. Вернемся к уже упомянутому примеру. Может быть, я по уши влюблен в кого-то, я не могу думать ни о чем другом, как об этом человеке. Но это не значит, что она или он становится моим богом. Наоборот, я могу истолковать мою влюбленность как дар Божий, я могу благодарить Бога за нее или, наоборот, просить меня от нее избавить. В любом случае я встраиваю ее, эту мою влюбленность, в мою веру, а не наоборот. Если я поступаю так, то моя вера в Бога, пусть она эмоционально будет выражена совсем не ярко, будет все же моей безусловной захваченностью. Безусловное, таким образом, означает нечто, что сохраняет свою силу в любых условиях, даже в условиях сильнейших эмоциональных и жизненных потрясений. Безусловное не означает, что оно должно быть сильнее любой другой, самой сильной нашей эмоции. Такого иногда, правда, требуют фанатики. Но фанатизм следует отвергнуть, как нечто бесчеловечное. Безусловное означает, что оно сохраняет свою силу и тогда, когда другие эмоции или мысли захлестывают нас, что оно не зависит от нашего актуального состояния, то, что останется даже тогда, когда все наши иные увлечения пройдут, когда все наши иные надежды разрушатся.