Истина всегда одна
Шрифт:
Мамед молчал, дергаясь словно припадочный при каждом разрыве.
Рощин ожесточенно стряхнул землю с головы и обвел строгим взглядом штрафников.
— Ну?
— Что, ну? — машинально переспросил Ваня.
Взводный помедлил и угрюмо бросил:
— Да ничего…
Потянулось молчание. Немцы садили густо и часто, взрывы сливались в сплошной рев. Воронку то и дело забрасывало комьями глины и песком.
Взводный помолчал, а потом хрипло бросил.
— Дошли, все-таки… — и сразу же протянул руку к Ивану, а точнее
Ваня опять машинально подтянул автомат к себе.
— Ну как хочешь, — Рощин пожал плечами, глянул на мертвеца и сразу полез в нагрудный карман его гимнастерки.
Вытащил слипшуюся пачечку документов, осторожно разлепил первый листок и ошеломленно ахнул.
— Да ну нахер…
Все дружно уставились на старшего лейтенанта.
Тот еще помолчал и тихо сказал:
— Сокурсник мой, Сашка Белов… в одном взводе в училище учились. За одной девчонкой ухлестывали… — и добавил печально. — Она выбрала его, сука…
— Надо это… — комод снял фляжку с ремня. — Того, помянуть. Дрянная смага, но в голову шибает…
— Откуда? — взводный нахмурил брови.
Демьяненко безразлично пожал плечами, мол, а тебе не похрен, откуда?
Рядом саданула очередная серия разрывов.
Ваня инстинктивно пригнулся, а когда поднял голову, увидел, что взводный уже пьет из фляги, судорожно дергая кадыком.
Глотнув последний раз, он протянул флягу Ване.
Ваня отхлебнул и передал якуту. Тот Мамеду.
Комод, получив ее обратно, встряхнул, жалобно скривился и одним глотком выдул все что осталось.
Никто так ничего и не сказал.
Уже потом, после паузы, взводный бросил.
— Теперь ждем…
Иван помедлил, а потом попытался снять магазин с автомата. Но сразу не получилось, измазанные в гнилой плоти мертвого командира пальцы скользили по защелке.
— Дай сюда, — Рощин выдернул из рук Вани ППД и сам снял магазин. Потом передернул затвор, заглянул внутрь и одобрительно бросил. — Почистишь, смажешь, послужит еще.
И вернул оружие Ивану.
Ваня сразу заграбастал автомат и прижал к груди, словно он был огромным сокровищем и его могли отобрать.
Немного подумав, он вытащил из подсумка мертвеца еще один магазин и сунул его себе в вещмешок.
Минометный обстрел потихоньку начал стихать.
Взводный сверился с часами и нарочито бодро сообщил:
— Скоро наши прикроют, отойдем назад.
Особой уверенности в голосе Рощина не было, но с последним его словом раздался очень знакомый вой реактивных снарядов.
Обстрел со стороны немцев почти сразу прекратился.
— За мной… — взводный выметнулся из воронки.
Ване очень не хотелось вылезать. Все его тело отчаянно протестовало, в голове сильно пульсировала кровь, а инстинкт самосохранения вопил в полный голос: «Куда? Зачем! Совсем сдурел!!!»
Заставить себя получилось, только прикусив до крови губу.
Ваня выпрыгнул и сразу
Оторванная по колено нога в порытом рыжей пылью сапоге…
Голова незнакомого штрафника, с мутными глазами и раззявленной челюстью с высунутым языком…
Непонятное месиво…
Распластавшийся, словно загорает, солдат, полностью целый, за исключением громадной дыры между лопаток, сквозь которую виднелись розовые кости…
— Блять… — едва ворочая языком просипел Ваня. Увиденное не хотело укладываться у него в голове, хотя Иван уже насмотрелся смертей досыта.
— Швыдче, дурко… — в спину Ивана толкнул комод.
Иван побежал, на бегу очень удивляясь, тому что вокруг него бежали живые штрафники, а он уже почти смирился с тем, что кроме тех, кто сидел в воронке с ним, в роте никого не осталось.
В свои окопы бежалось легче и быстрей, Ваня даже подумал, что поставил очередной мировой рекорд.
А потом все закончилось. Закончилось, когда он спрыгнул в траншею. Руки и ноги разом отказались действовать, глаза застила багровая пелена, а в голове билась одна единственная мысль:
— Живой! Твою же мать твою, я живой!!!
Ваня бухнулся на задницу и полностью ушел в себя.
Сколько он так просидел, Иван так и не понял, а пришел в себя от не очень дружественного тычка в плечо.
— Живой? Цел?
Иван открыл глаза и увидел ротного санинструктора Гришку Балакирева. Медчасть штрафной роте не полагалась от слова совсем, зато присутствовал вот этот веселый и румяный здоровяк, словно сошедший с картинки в книге русских сказок. Эдакий Алеша Попович, с санитарной сумкой. Тоже штрафник, правда отчаянно скрывавший причину попадания в роту.
Иван собрался с мыслями и кратко изложил свое состояние души.
— Иди нахуй.
— Живой! — обрадовался Гришка и поспешил дальше по ходу сообщения.
Послав санинструктора, Иван почувствовал себя гораздо легче. Предательская слабость отступила, а в голове сложился относительный порядок. А еще, внезапно захотелось дико есть.
Ваня вспомнил о сале, презентованном еще в спецлагере, и полез в сидор. Правда быстро спохватился и сначала тщательно отмыл руки от мертвечины.
Но только достал сверточек и развернул тряпицу, как рядом нарисовалось три чумазых рожи.
Комод Демьяненко, якут Петр Петров и «диневальный» Аллахвердиев, соответственно.
Душевное возмущение выразилось в одной емкой фразе.
— Ну еб…
— Что тут у тебя? Ого! — Мыкола по-хозяйски забрал сало и мигом искрошил его перочинным ножиком в полупрозрачные ломтики на прикладе своей винтовки. — Ну? У кого хлебушек есть?
Один сухарь нашелся у Мамеда, второй — у самого комода.
Ваня, повинуясь внезапной щедрости вытащил последнюю луковицу, что вызвало приступ неконтролируемой радости у товарищей.