Истинная пара: третьим будешь?
Шрифт:
Правда, когда я попыталась осуществить задуманное, то столкнулась с некоторой проблемой. Ибо девяносто кэгэ тренированных мышц — это вам не печкин дым! Есть, конечно, заклинание для уменьшения веса объектов, но работает ли оно с живыми существами? А чего бы не попробовать…
— Пушинки весишь меньше, — я щёлкнула пальцами и снова попыталась поднять Валеру. К моему удивлению, а пуще того — к радости, получилось! Сгребла совершенно невесомого парня, как ребёнка, в объятья и внесла в домик.
— Ну, ты чего? — очнувшись, пробормотал Валера, очутившись на лежанке, а я ответила, стараясь не показывать, как мне хреново от
— Сейчас будем лапки промывать!
— Само заживёт, — он вяло глянул на свои ладони и откинул голову: — Прикинь, на пять километров по кругу ни людей, ни дорог, ни даже столбов электрических! Куда ты нас запихнула? В далёкое прошлое, что ли?
— Не пугай так! И не я, кстати, а Аксинья.
— Кто такая Аксинья?
— Кролика есть будешь?
— Не уходи от темы! — Валера схватил меня за руку и от толчка чуть не взлетел. Помогло то, что пушинка всё же весит больше воздуха. Со вздохом я сказала:
— Законная отмена не измена.
Валера сразу обмяк и вякнул:
— Что ты творишь, ведьма?!
— Валерочка, а как ты хотел, чтобы я тебя принесла сюда? — ласково спросила, подвигая ему утятницу с половиной зайца. Валера схватил ляжку и мгновенно обгрыз до кости:
— М-м-м, а ничего так получилось!
— Угу, я ещё и вышивать умею, — мрачно ответила я. — И на машинке тоже.
— Да ты что? — мне в тон протянул Валера. — Но лучше всего у тебя получается выводить оборотней!
— Я не нарочно.
Почувствовав внезапную усталость от этой войны фиг знает из-за чего, я улыбнулась — совершенно искренне. Валера тоже растянул губы в улыбке и спросил:
— Кто такая Аксинья?
Вот жеж! Не забыл. Не сбить его с пути…
— Аксинья — ведьма, — ответила я. — Гостья из прошлого. Моя прапра… сколько-то там раз бабушка.
— Ничего себе. И зачем ты её вызвала?
— Ну, как бы это тоже не нарочно! Я полагаю, что так сложились звёзды. И древнее, очень сильное заклинание помогло.
— Подожди… Разве предки не обязаны помогать? — нахмурился Валера. — Или я чего-то ещё не знаю о ведьмах?
Я пожала плечами. Наверное, я тоже не всё знаю. Но одно мне известно точно: ни одна ведьма не причинит вреда другой без очень весомого повода. Аксиньины слова всё ещё крутились в голове, и я всё ещё не понимала, к чему они. «Получи, что хотела». Разве я хотела быть засланной в жопу мира в компании Валеры? Нет! Совершенно точно нет. Я хотела на шабаш. А те мимолётные желания, которые возникали в моём теле при виде деверя… Это просто химическо-магические процессы.
Зачем Аксинья отослала меня туда не знаю куда?
Каким образом лишила «шамшама»?
А самое главное — что мне делать с оборотнем, который женат и брат моего мужа? Потому что сейчас он раздет и снова хочет меня. Это видно даже невооружённым взглядом. Вообще, даже если крепко зажмуриться, это всё равно будет видно. Из космоса будет видно…
— Оденься, что ли… — я бросила ему штаны и отошла к печке. Но Валера догнал меня одним прыжком, развернул к себе и поцеловал.
Противиться я не стала. Хватит. Всё равно на шабаш я не успею, Ромео мне изменял, а Настя изменяла Валере. Может, у них, у оборотней, так принято…
Губы не ласкали — они терзали. Руки не гладили — они сжимали мои груди, словно цепляясь за них, за спасательный круг. Тёмные глаза впились взглядом в мои глаза, а я не могла зажмуриться, чтобы не
— Рыжая… моя! — задыхаясь, произнёс он, оторвавшись от моих губ, а я только тихонько засмеялась. Мне даже сердиться и поправлять не хотелось. Странно, но от Валеры я приняла бы любое прозвище — так ласково, так собственнически он называл меня своей. Просто решил всё за меня, уведомил в самом начале, тогда, на крыше, и не отступил.
Вихрем крутилась спираль возбуждения внутри, и голова кружилась вместе с ней, а я даже не успевала подумать, что мне будет больно. Всё равно! Плевать на всё! Хочу его, хочу всем своим существом, и пусть это лишит меня силы, пусть…
Он уложил меня на лежанку, срывая свитер, задирая рубашку под шею, лёг между моих раздвинутых ног, и меня обожгло его жаром. Я сама потянулась к нему, обхватила руками шею и, как он раньше, впилась в его губы ртом. Пусть будет больно, пусть…
— Рыженькая… ведьмочка моя… — Валера чертил языком магические руны на шее, спускаясь на грудь, сжимая соски и покручивая их, как пуговки на одежде, целовал мой живот, а я задыхалась от желания и невыносимой муки ожидания. Цветы словно вырвались на свободу, просыпаясь от спячки и заполоняя всю кожу — не бледные, не вялые, крепкие, красивые! Колокольчики иван-да-марьи шаловливо потряхивали головками, листья вычерчивали затейливый узор, шелестя и переплетаясь, а я гладила их бархат на плечах Валеры. Когда его губы скользнули в моё лоно, щекоча, исследуя, открывая путь, я оказалась способна только на стон:
— Ну же!
— Ты хоть посопротивляйся, а то у меня когнитивный диссонанс, — фыркнул Валера прямо мне в клитор, от чего я чуть не задушила его коленками.
— Вот ещё! Думаешь, я дурочку ломаю? Я тоже хочу, может быть!
— Что же ты к Ромке не приставала?
Язык проник в самую дырочку, раздвигая, и я вцепилась пальцами в край матраса. Великий Шабаш, сегодня я умру! Правда, от наслаждения и уже не девственницей!
Я умирала несколько раз.
Первый — когда он вошёл в меня, совсем немного, тесно толкаясь в узком проходе, когда меня затопила резкая боль в промежности, а потом ушла, оставив лишь непривычное ощущение наполненности. Валера целовал меня, шептал какие-то нежные словечки, выдумывал новые прозвища, а я, зажмурившись, упивалась ранее неведомым удовольствием. Когда я только познавала, что может происходить внутри меня, когда он пришёл к финалу, откинув голову, рыча диким зверем в апогее охоты, когда цветы на нашей коже вдруг вспыхнули серебром и золотом, одарив обоих жарким восторгом, и медленно исчезли.
Второй — когда, немного передохнув, мы решили закрепить пройденный материал, и тут уж Валера распоясался по полной программе, причиняя мне всё больше и больше наслаждения. Мы попробовали разные позы, но мне больше всего понравилось сидеть на нём верхом и насаживаться на член самой, видеть его беспомощный взгляд, умоляющий не останавливаться и одновременно не спешить. Понравилось видеть, как кривятся в судороге губы от последней бесплодной попытки удержать спусковой крючок. Видеть, как искажается лицо в гримасе страсти и экстаза… И умирать вместе с ним от того же самого.