Истинная пара: третьим будешь?
Шрифт:
Наш домовой был меньше табуретки, а подворный и того мельче! Был ещё и полуденник, и жена его, полуночница, банник тоже… Вся нечисть, которую я когда-либо знала, не вырастала выше колена! А этот — вымахал!
— Моя мама из джиннов, — ответил, словно нехотя, Берёзкин. — А папа был домовой. Они не жили вместе. А я с мамой так-то…
— Пояснил насчёт шароваров, — пробурчала.
— Но, собственно, мне никогда не нравилась жизнь в лампе. Вот, после папиной смерти я решил побывать на его родине. Мне тут приглянулось, остался. Живу вот.
— Ну
— М-м-м, мама говорила… На каком-то международном семинаре по повышению квалификации.
— Берёзкин, вы в это верите?
Рассмеялась тихонько, а джинно-домовой пожал плечами, открывая тяжёлую дверь избушки:
— Сомневаться в маминых словах нет резона. А вот и вода.
Ведро влетело вслед за нами и само устроилось на полу возле печки. Как мило! Эх, а моя сила улетучилась безвозвратно… Но зато я нашла свою любовь и истинную пару! Только Валера не из тех, что соглашаются на матриархат, поэтому… Будущее наше под вопросом.
— Ещё чем-то вам помочь, достопочтенная ведьма? — с лёгким поклоном спросил Берёзкин. Я покачала головой:
— Я сама управлюсь. Садись, попей чайку.
— Негоже нам, домовым, с хозяевами за столом.
— Ой всё! Во-первых, тут больше никого нет, а во-вторых, будем считать, что сейчас ты джинн. Расскажи, что ты умеешь, кроме как управлять вёдрами с водой.
Я налила в большую щербатую кружку травяного чая и подвинула к Берёзкину. Тот, сомневаясь, заколебался, но всё же сел, взялся за ручку кружки. Пожал плечами:
— Джинны, живущие в лампах, исполняют желания. Но я свободен от лампы — откупился. Поэтому желания — это не ко мне. А так… Работал курьером одно время. Хорошая работа, много разных мест можно увидеть. Потом понял, что мне интереснее с животными. Здесь благодать — живности через край! Лечу потихоньку, за выводками слежу, охотников отвожу, ежели не в сезон стрелять собрались.
— Здорово, наверное, тут, — вздохнула я. — Но не для меня… Мы люди городские, хотя и работу по хозяйству знаю.
— Чего ж приехали сюда? За этим, как его… Дзеном?
— Рыжая! Это ещё кто такой?
Валера стоял у двери, как был — голый, измазанный кровью, с двумя тушками растрёпанных птиц в руках. И взгляд у него был совсем не приветливый.
— Простите, — Берёзкин встал, с достоинством поклонился оборотню. — Я здешний домовой.
— А точно не леший? — буркнул Валера, словно спрашивая меня взглядом — врёт или не врёт? Я кивнула, отпивая чай, потом налила ещё порцию в чашку с розочками и подвинула стул:
— Садись, я заварила горицвет и багульник.
— Звучит угрожающе.
— Не ворчи. Это восстановит твои силы.
Валера прищурился, хотел что-то сказать — даже рот раскрыл, но снова его закрыл и присел, бросив тушки Берёзкину:
— Раз ты домовой, займись делом!
Тот ловко поймал птичек и повертел их в руках, потом тихо сказал мне:
— Похоже, ваш друг не знает, как обращаться к домовым. Мне стоит его простить
— Прости его, Берёзкин, — усмехнулась я. — Будь добр, хозяин, помоги птицу ощипать.
Приподнявшись, поклонилась низко, и Берёзкин кивнул:
— Вот это совсем другое дело, достопочтенная ведьма.
Он унёс тушки за печку, и я снова удивилась — такой большой, высоченный, а скрылся в углу, как мышонок под метлой. Валера профейспалмил:
— Ничего себе! Может, ему ещё и ноги облобызать?
— Хозяин дома большую силу имеет. Задобришь — поможет, забудешь поблагодарить — такого наворочает, что век не разгребёшь!
— Какое счастье, что у нас нет домового!
Я выпрямилась. Точно. У Хортовых нет ни домового, ни кухонницы, ни дворового, ни бабки-нянюшки. Вот чего мне не хватало с первого дня пребывания в особняке! Этот маленький народец, служивая нечисть, очень сильно помогает в жизни, позволяя забывать о всяких мелочах вроде открытых окон в грозу или пыли под шкафом. А у барсов пусто. Никто не заботится, чтобы из картошки глазки выдернуть, цветочки протереть влажной тряпкой, муравьёв отогнать от лужайки…
— Великий Шабаш, как вы живёте без нечисти? Что сделали с домовым? Неужели прогнали или обидели? Если он ушёл… Неудивительно, что у вас все такие нервные!
— Домового всяк обидеть может, — раздался глухой голос из-за печки.
— Ладно там уже! — чуть повысив тон, ответил Валера. — Я в душе не чаю, то случилось, и, если честно, мне совершенно плевать! Лучше скажи, рыженькая, твой новый друг-приятель может нас отсюда вызволить?
— Домовой к дому привязан, — вздохнула я, допивая чай. — Но я попробую его уговорить.
— Попробуй, малыш, — Валера пересел ко мне на лежанку и поцеловал в шею, а потом покосился на печку и спросил шёпотом: — Это что же он, всё видел ночью?
С сомнением глянув на вылетевшее из угла чёрное перо, я пожала плечами:
— Может, и видел, только, думаю, ему всё равно.
— Достпопчтенная ведьма может ли разжечь огонь в печи?
Берёзкин вынырнул из угла, неся уже ощипанных птичек, положил их на стол, не глядя на нас. Я выдохнула, нежась в объятиях Валеры:
— Разожги ты, а я приготовлю еду. Мне так не хочется вставать сейчас
— Вам и вставать не надо, — пробормотал домовой. — Прямо оттуда можете…
— Не могу, я из рода проклятых ведьм, и вчера меня весьма успешно лишили сил! — я со смехом пихнула в бок моего истинного барса, а тот коротко взрыкнул:
— Ты же не сопротивлялась!
— А вы попробуйте, достопочтенная, — с нажимом сказал Берёзкин, всё ещё глядя в пол. — Сдаётся мне, что не всех сил лишили.
Я фыркнула, но всё же подняла руку, сказала от балда:
— Шипи, шепчи, печь топчи!
И щёлкнула пальцами. Огонёк вспыхнул на щепках, разгораясь, осветил заревом зев печки, перекинулся искрами на полполешка. Я повела ладонью, чуть сдвигая деревяшки в центр, и удивилась вслух: