Истинная поневоле. Авторская версия

Эльденберт Марина

– Как у волчиц, – подтверждает Хантер. – Это нормально, не бойся. Если ты имани, значит, твой организм должен быть приспособленным к рождению волчат.

– А если нет? Ведь… – Я осекаюсь, но потом все равно заканчиваю: – Ведь твоя мать умерла при родах.

Повисает короткая пауза, и мне даже кажется, что историк ничего не ответит, но он отвечает:

– Считаю, что нам не стоит это обсуждать.

– Я не хочу обсуждать тебя, я хочу обсуждать себя. Скажи, чего мне стоит бояться? Потому что мне

уже страшно.

Мне действительно страшно. Даже страшнее, чем когда на меня несся оскалившийся волк.

– Вервольфы не просто так зациклены на потомстве, – все-таки говорит Хантер, – и именно поэтому берегут волчиц. У них случаются выкидыши, многие волчата погибают во время родов…

– И волчицы тоже, – заканчиваю за него и меня прошибает ознобом. В спальне жарко, даже душно, но мне невыносимо холодно. Сердце в ушах звучит набатом.

Что, если мой ребенок не выживет? Если не выживу я?

Я, кажется, выпадаю из реальности, потому что прихожу в себя только когда слышу свое имя и ругательства в трубке.

– Чарли, с тобой все будет в порядке, поверь мне. Уверен, Экрот для своего наследника не пожалеет ни лучших врачей, ни внимания и заботы.

– Он не знает, – признаюсь я.

– Что?!

– Доминик не почувствовал, что я беременна. И не знает, что это его ребенок. То, что я в положении, почувствовали только две волчицы.

Судя по донесшемуся из трубки грохоту, у историка что-то свалилось и рассыпалось.

– Это невероятно! – восклицает Хантер со смехом. – Малыш просто чудо.

– И что в этом чудесного?

– Он дитя имани и вервольфа невероятной силы, и он тоже очень сильный. Сильный и хитрый. Он прячется, Чарли. Маскируется, чтобы его не почувствовали мужчины. Волчицы не представляют для него угрозы, они, как и ты, женщины. А вот от Экрота он спрятался, потому что… – Хантер останавливается, и его голос становится спокойным и задумчивым: – Потому что этого хочешь ты? Он чувствует тебя. Почему ты не хочешь рассказывать о ребенке его отцу?

Можно сказать правду, можно солгать, но зачем мне вообще нужно отвечать на этот вопрос?

– Это не имеет никакого отношения к нашему разговору.

– Имеет, и прямое. Чего ты боишься?

Потерять его.

Я знаю о существовании малыша несколько дней, но уже безумно люблю его и больше всего на свете боюсь его потерять.

Но я не собираюсь признаваться в этом Хантеру. Я вообще никому не собираюсь в этом признаваться.

– Давай вернемся к имани, – говорю я.

– А мы от них и не отходили.

– Отходили. Все, о чем я тебя прошу, так это рассказать о том, с чем мне придется столкнуться, будучи беременной от вервольфа. Я хочу защитить своего малыша, а с его отцом как-нибудь сама разберусь!

– Было бы неплохо.

Голос Доминика за спиной заставляет

меня замереть. Пальцы деревенеют, поэтому телефон просто выскальзывает из рук, ударяется о подоконник и улетает на пол. Не знаю, пережил ли он падение, выключился, или Хантер продолжает слушать мое срывающееся дыхание.

Я медленно поворачиваюсь: альфа стоит, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди. С виду спокоен, но этот вид обманчив, потому что глаза Доминика горят желтым, и от сверкающих в них молний по коже бежит холодок. Я узнаю этот взгляд: так он смотрел на меня, когда забирал из дома Хантера.

Доминик плавным движением хищника наступает на меня, и я бессознательно прижимаюсь, прилипаю к подоконнику – дальше мне бежать некуда. Но он останавливается в двух шагах, подбирает телефон, проводит пальцем по экрану, а после швыряет его на постель. Только потом повторяет:

– Было бы неплохо разобраться во всем.

От Доминика веет животной силой и такой же яростью, мы сталкиваемся взглядами, и это приводит меня в чувство.

– Что ты слышал?

– Очевидно, ваш занимательный разговор с твоим недавним похитителем.

– Ты же уходил… Я видела, как ты отправился на пляж!

– Я вернулся.

– Ты меня обманул, – доходит до меня. Показал, что уходит, а сам тихо вернулся!

– И это говоришь мне ты, Шарлин? – Доминик почти рычит, в один шаг преодолевая расстояние между нами. – После разговора с моим врагом. Или после того, как решила не рассказывать мне о моем ребенке?

Я не собираюсь оправдываться. Ни перед кем, а тем более – перед Домиником.

– С чего ты взял, что это твой ребенок?

Альфа усмехается. Жестко.

– Чьим еще он может быть? Я первый мужчина, которого ты подпустила к себе после неудачного брака с Дэнвером, на тебе мой запах. Историк-недовервольф прав, – он опускает взгляд на мой плоский живот, – я не чувствую своего волчонка, но я не идиот, Шарлин. Я чувствую тебя. То, как ты изменилась, стала другой. Новые привычки в еде. Перепады настроения. Визит к доктору. Твоя скрытность. Я не мог в это поверить, но факты – вещь упрямая. Оказывается, мы с тобой совпали даже сильнее, чем я думал.

Доминик тянется ко мне, намереваясь положить ладонь на живот. Я перехватываю его запястье двумя руками. Конечно, во мне нет и сотой доли его силы: альфа может скрутить меня в два счета. Мы это оба понимаем, поэтому застываем друг напротив друга.

– Ты догадался про ребенка и молчал?!

– Я надеялся, что ты мне расскажешь. Видимо, зря.

– Это ничего не меняет, – говорю я.

– Ошибаешься, Шарлин. Это меняет всё. Всё между нами.

Я не понимаю, а когда начинаю понимать, хочется вцепиться ему в горло в лучших традициях вервольфов.