Истинный д`Артаньян
Шрифт:
Узнав, что король вновь отдал тот же приказ, Фуке стал энергично протестовать. «До какой крайности, — воскликнул он, — хотят довести человека и так растоптанного страшными врагами, которым бесконечно доверяют в делах! Как может он серьезно заниматься своей защитой, если во время визита адвокатов он должен быть окружен „подозрительными личностями?“
Несчастный Фуке понимал, что упорно добивающийся его погибели клан подстерег, обложил его со всех сторон и хочет заставить замолчать. Стена молчания, возведенная д'Артаньяном вокруг его тюрьмы, еще сильнее подчеркивала это ощущение подавленности. Никаких сомнений в том, что тюремщик принимает участие в выполнении плана,
В течение двух недель адвокаты, разделяющие точку зрения своего клиента, настаивают на своем отказе говорить при свидетелях. В Палате, куда были перенесены дебаты, решение короля вызывает длительные дискуссии. Привыкшие к низкопоклонничеству следователи явно возмущены, но не осмеливаются откровенно восстать против короля. Один из них, несомненно, более смелый, нежели остальные, пытается сделать торжественное внушение Людовику XIV — его сразу же одергивает услужливый канцлер Сегье. Тогда д'Ор-мессон предлагает компромисс: заключенному будет разрешена дополнительная встреча с советниками на следующий день после каждого нового «уведомления». Вместе с тем д'Артаньян будет присутствовать при всех встречах. 11 июля это предложение было принято 17 голосами. Д'Ормессон понимал, что такое ограничение прав защиты несправедливо, однако можно ли было сопротивляться прихоти юного солнца, лучи которого уже начали ослеплять? Фуке и двум его тугоухим адвокатам пришлось смириться.
Другой докладчик г-н де Сент-Элен предложил, чтобы д'Артаньян, как человек, не участвующий в судебном разбирательстве, присутствовал при беседах, «однако расположившись в углу комнаты». Расположившись в углу комнаты! И плохо же он знал нашего гасконца! Любопытный по природе, отличающийся беспокойным характером, достойный тюремщик принимал свою задачу близко к сердцу, пожалуй, даже слишком близко. А вдруг Фуке своим отрешенным видом и показной набожностью просто хочет усыпить его бдительность? Мушкетер не только настаивал на том, чтобы присутствовать при визитах двух адвокатов, он желал все слышать и все понимать, даже рискуя вызвать бурю протестов. Ни одно слово не должно ускользнуть от его внимания! Да, он хочет все видеть своими глазами, прочитывать все, что пишет подсудимый, просматривать бумаги двоих старцев, совать нос во все составляемые документы.
— Господин д'Артаньян! — вскричал возмущенный Фуке. — С вашей стороны было бы куда честнее прямо сказать, что мои враги хотят помешать мне защищаться.
Д'Артаньян холодно ответил, что выполняет приказ. Вмешались Лост и Озане. За всю свою карьеру они ни разу не видели ничего более отвратительного. В переданной судьям жалобе они горько сетовали на бестактного типа, «который желает все видеть, все слышать и полностью лишает свободы». «Подобные действия, — добавил со своей стороны Фуке, — несовместимы с гуманностью, с разумностью и другими королевскими достоинствами, необходимость которых провозглашает Его Величество». Д'Артаньян поспешил усмирить бурю и честно сказал заключенному:
— Сударь, я обязуюсь хранить в тайне все, что касается вашего дела, но, если вы заговорите о чем-либо другом, я буду обязан сообщить об этом Его Величеству.
27 июля, встретив д'Ормессона во дворе замка Фонтенбло, д'Артаньян объявил ему, что собирается вести себя во время совещаний самым порядочным образом, добавив при этом, что ни за что не отступит от этого и что «богатства целого королевства не соблазнят его на отступление от своего обещания».
Явно
14 августа король, двор и обвиняемые вернулись в Париж. В связи с этим д'Артаньян еще раз продемонстрировал свое великодушие. У него был приказ нигде не останавливаться; как честный служака, он выполнил приказ, однако, проезжая через Шарантон, он приказал замедлить движение кареты Фуке, чтобы дать несчастному возможность поцеловать, не выходя из кареты, жену и детей, которых тот не видел уже три года.
По возвращении в Париж Палата правосудия разместилась в доме Сегье. Последние допросы заключенного происходили поэтому в Малом Арсенале, в двух шагах от Бастилии, в которую ему пришлось вернуться.
20 ноября г-жа де Севинье, не отрекшаяся от дружеского расположения к суперинтенданту, написала г-ну де Помпон-ну: «Проходя мимо Арсенала, пешком, чтобы иметь возможность поразмяться, он „Фуке“ спросил, что за работы там проводятся. Ему ответили, что рабочие строят бассейн фонтана. Тогда он подошел поближе, высказал свои замечания, а затем, повернувшись с улыбкой к д'Артаньяну, сказал ему:
— Не странно ли вам, что я вмешался? Дело в том, что раньше я неплохо разбирался в подобных вещах.
Те, кто любит г-на Фуке, находят подобное спокойствие достойным восхищения».
27 ноября маркиза сообщила, что видела, как узник выходил из Арсенала под охраной отряда мушкетеров:
«Я должна рассказать Вам, что я сделала. Представьте себе: дамы предложили мне пройтись до Арсенала, чтобы повидать нашего бедного друга. Я была в маске и весьма издалека увидела, что он идет. Рядом с ним был г-н д'Артаньян, а сзади, в 30-40 шагах, — 50 мушкетеров. У него был весьма задумчивый вид. Что до меня, то, когда я его увидела, у меня задрожали колени, а сердце забилось так сильно, что это было совершенно невыносимо. Проходя мимо нас по дороге к темнице, д'Артаньян подтолкнул его и обратил на нас его внимание. Тогда он поприветствовал нас, и на его лице появилась знакомая Вам улыбка. Не думаю, чтобы он узнал меня; однако уверяю Вас, мне стало не по себе, когда я увидела, как он входит в эту маленькую дверцу».
В четверг 4 декабря допросы были завершены. На следующий день д'Артаньян, желая предупредить возможную бурную реакцию своего подопечного, явился с визитом в его камеру в 8 часов утра. Он нашел его у огня со священной книгой в руке, глубоко спокойного и полного самообладания.
— Сказать по правде, сударь, — признался он Фуке, — вы меня постоянно удивляете. Я думал, что сейчас, когда при ближается вынесение приговора, вы будете заниматься со ставлением последних соображений по этому поводу.
— Моя карта бита, — ответил Фуке. — Мне остается лишь молиться Богу и ждать приговора. Каким бы он ни был, я приму его с тем же спокойствием духа, в котором вы видите меня сейчас. Я готов ко всему.
13 декабря в 3 часа утра в парижском небе появилась комета. «Благоприятный знак! — воскликнули сторонники опального суперинтенданта. — Еще не все потеряно...»
«Поначалу, — пишет добрая Севинье, — ее заметили только женщины, и над ними посмеялись, однако потом ее видели все. Г-н д'Артаньян бодрствовал всю прошлую ночь и тоже прекрасно ее видел».