Источник силы
Шрифт:
— А как бы вы отнеслись к тому, чтобы после выздоровления переехать отсюда в пансионат в Хайндхэде?
Какое-то мгновение она молча рассматривала меня своими удивительными светящимися глазами.
— Хайндхэд? — спросила она. — Что это за местность?
— Это вересковая пустошь, — ответил я. — Вереск и сосны, как известно, очень полезны для здоровья.
— О, если бы там было море! — мечтательно воскликнула она. — Скалистый берег на мили вокруг, куда накатываются атлантические волны и с громкими криками прилетают морские птицы. Если это на море, я согласна! Вересковые пустоши — это не мое место, мне нужно море, в нем моя жизнь.
Она резко замолчала, как будто испугалась, что сказала что-то лишнее, а затем добавила:
— Пожалуйста,
— Она опять потеряла сознание, — сказал мой хозяин. — По-видимому, в это время она всегда входит в состояние комы.
Пока мы наблюдали за ней, она сделала глубокий вдох, после чего дыхание ее прекратилось. Это продолжалось очень долго, хотя пульс оставался нормальным, так что я уже готов был предложить искусственное дыхание, когда, после глубокого выдоха, ее легкие опять принялись за работу и дыхание стало глубоким и ритмичным. Если вы внимательно наблюдаете за чьим-либо дыханием, вы обязательно замечаете, что сами начинаете дышать в том же ритме. Поймав себя на том, что я подражаю ее ритму, я обнаружил, что это очень специфический и непривычный для меня ритм. Я когда-то дышал так прежде, и я обратился к своему подсознанию за разгадкой. Внезапно я нашел ее. Это было дыхание плывущего в бурном потоке человека. Без сомнения, остановка дыхания означала погружение с головой. Девушке снилось ее море.
Я был настолько поглощен загадкой, что готов был сидеть всю ночь в надежде найти какие-то доказательства существования таинственного противника, но мой хозяин коснулся моего рукава.
— Нам лучше уйти, — сказал он. — Знаете ли, старшая сестра… — И я последовал за ним из затемненной палаты.
— Что вы об этом думаете? — спросил он нетерпеливо, как только мы вышли в коридор.
— Я думаю то же, что и вы, — ответил я, — что мы имеем дело со случаем стигматов, но это требует более глубокого проникновения в тайну, чем я мог сделать нынче вечером, и, если вы не возражаете, я бы хотел поддерживать с ней контакт.
Он совсем не возражал; он видел свое имя напечатанным в «Ланцете» и был одержим тем сомнительным тщеславием, которое бывает присуще владельцам антикварных безделушек. Это сулило счастливую перемену в монотонном заведенном порядке его жизни и, естественно, он ее приветствовал.
Сейчас все, что последовало за этим, без сомнения, будет приписано простому совпадению. И так как в этих записках описывается ряд таких совпадений, я не думаю, чтобы я обладал достаточным авторитетом, чтобы утверждать что-либо иное. Но Тавернер всегда считал, что некоторые совпадения, особенно те, которые служат разумному Провидению, не столь случайны, как это может показаться, а определяются причинами, незримо действующими на более тонких планах бытия, и только их следствия ощутимы в нашем материальном мире. И те из нас, кто соприкасается с Незримым, как он, и каким, хоть и в меньшей степени, должен стать я, учитывая мое участие в его работе, могут погружаться в скрытые течения этих сфер и таким образом устанавливать контакт с теми, кто вовлечен в подобные поиски. Я слишком часто наблюдал, как Тавернер как будто наугад выбирал людей, чтобы сомневаться в действии некоторых из тех законов, которые он описывал, хотя я не только не понимал, как они работают, но иногда и не осознавал их: только чистому взору открывается Невидимая Рука.
Поэтому, когда по возвращении в Хайндхэд Тавернер предложил мне выполнить некое задание, я решил, что свои планы по изучению стигматов я должен отставить, и выбросил этот случай из головы.
— Роудз, — сказал он, — я хочу вас попросить сделать для меня одну работу. Я
2
Анимизм — вера в существование духов, в одушевленность всех предметов, в наличие независимой души у людей, животных, растений (прим. перев.)
Он передал мне письмо. На нем была надпись: «Для передачи Дж. X. Фрейтеру», а дальше следовало без какого-либо вступления: «То, о чем вы меня предупреждали, произошло. Я действительно утратил способность что-либо понимать, и пока вы меня не вытащите, можете считать меня утопленником и в прямом, и в переносном смысле. Я не могу выбраться отсюда и приехать к вам; может быть, вы могли бы приехать ко мне?»
Призыв завершался цитатой из Вергилия, которая, казалось, имела мало отношения к делу.
Почувствовав, что меня ожидает приключение, я охотно согласился на предложение Тавернера. Это было длительное путешествие, и когда в серые зимние сумерки поезд наконец остановился на конечной станции, западный ветер донес до меня острый соленый запах. Оказавшись на морском берегу и в первый раз увидев море, я всегда испытываю глубокое волнение. В моей памяти сразу всплыла другая одинокая душа, которая любила синие воды, — девушка с лицом с картины Россетти, лежавшая на жесткой больничной койке в мрачной глуши южного Лондона.
Она живо встала в моем воображении, когда я сел в устарелый запряженный лошадьми экипаж, единственное, что в мертвый сезон могли мне предложить на этой станции, и отправился по пустынным продуваемым ветром улицам в приморскую часть города. Когда асфальт и домики с пансионом остались позади и мы по прибрежной дороге направились к наносным отмелям за городом, сквозь надвигающуюся темноту показалась серая полоса бурунов. Теперь дорога начала виться вверх по утесам, и я слышал тяжелое дыхание лошади на подъеме, пока раздавшийся из темноты оклик не положил конец нашему путешествию. В свете фонарей экипажа перед нами возникла фигура, одетая в плащ с капюшоном, и голос, в котором было нечто неуловимое, что всегда выдает выпускника Оксфорда, приветствовал меня по имени и предложил сойти.
Хотя я не видел никаких признаков жилья, я послушно вышел, и кэбмен, лавируя своим экипажем, отправился в продуваемую ветром тьму и оставил меня один на один с невидимым хозяином. Он сам завладел моим чемоданом и мы направились, насколько я мог разобрать, прямо на край утеса, пригибаясь под сильным ветром. Внизу под нами грохотал и ревел прибой, и мне казалось, что мы оба закончим свой путь в морской пучине.
Вскоре, однако, я почувствовал под ногами тропинку.
— Держитесь ближе к скале, — прокричал мой гид. (На следующий день я узнал, почему.) И мы, обогнув край утеса, начали спускаться. Этот путь показался мне бесконечным (как я узнал потом, мы прошли около четверти мили), но наконец я, к своему изумлению, услышал щелчок щеколды. Было слишком темно, чтобы что- нибудь увидеть, но в лицо мне пахнуло теплом, и теперь я знал, что нахожусь под крышей. Я услышал, как мой хозяин возится со спичками, и когда вспыхнул свет, увидел, что нахожусь в большой комнате, видимо, высеченной в поверхности утеса и образующей комфортабельное жилище. Стены, заставленные книжными полками, уютно занавешенные окна, гладкие камни пола, устланные персидскими коврами, и огонь плавника в камине, который удары носков ботинок моего спутника скоро превратили в жаркое пламя. Это было так непохоже на мое мрачное и рискованное прибытие, что у меня захватило дыхание.