Источник

Рэнд Айн

…отвечая всем тем, кто полагает всех критиков чудовищами, чьей единственной целью является уничтожение легко ранимого таланта, наша рубрика хотела бы поблагодарить Питера Китинга за предоставление нам редкой — о, какой редкой! — возможности показать нашу радость в исполнении нашего подлинного долга, который состоит в открытии юного таланта, — разумеется, когда есть что открывать. И если Питеру Китингу случится прочесть эти строки, мы не ожидаем от него благодарности. Благодарить должны мы».

Только когда Китинг принялся читать статью в третий раз, он обратил внимание на несколько строчек, написанных красным карандашом и уместившихся возле

заголовка:

«Дорогой Питер Китинг,

загляните на днях ко мне в редакцию. Мне хотелось бы узнать,

как вы выглядите. Э.М.Т.»

Он выпустил вырезку из рук, и она слетела на стол, а он в каком-то блаженном оцепенении стоял над ней, запустив пальцы себе в волосы. Потом он повернулся к своим эскизам здания «Космо-Злотник», развешанным на стене между громадными фотографиями Парфенона и Лувра. Он вгляделся в его пилястры. Китинг никогда не думал о них как о культуре, расцветающей в широких массах, но, решил он, такой взгляд вполне оправдан — как и все прочие похвалы.

Затем он схватил телефонную трубку. Ему ответил высокий монотонный голос, принадлежавший секретарю Эллсворта Тухи. Он договорился о встрече с Тухи на завтра, в половине пятого.

В последующие часы его рутинная работа наполнилась ощущением небывалого подъема. Казалось, слова Эллсворта Тухи смогли превратить его обыденную деятельность из обычной плоской фрески в благородный барельеф, одним мановением придав ей третье измерение.

Гай Франком завел привычку время от времени выходить из своего кабинета без всякой видимой причины. Сдержанные тона его рубашек и носков неизменно гармонировали с сединой в висках. В такие минуты он стоял молча и благожелательно улыбался. Китинг промчался мимо него в чертежную и, заметив его присутствие, не остановился, а лишь замедлил свой бег для того, чтобы сунуть в складки его носового платка цвета мальвы, торчавшего из нагрудного кармана, шуршащий клочок газеты:

— Почитай в свободное время, Гай. — А когда уже почти исчез в соседней комнате, прибавил: — Ты не против пообедать со мной сегодня, Гай? Подожди меня в «Плаза»*.

Когда Китинг возвращался с обеда, его остановил молодой чертежник, который высоким от возбуждения голосом спросил:

— Скажите, мистер Китинг, а кто же это стрелял в Эллсворта Тухи?

Китинг с трудом выдохнул:

— Кто — что сделал?

— Стрелял в мистера Тухи.

— Кто?

— Это я как раз и спрашивал. Кто?

— Стрелял… в Эллсворта Тухи?

— Да, я прочел об этом в газете у одного парня в ресторане. Не было времени купить самому.

— Он… убит?

— Вот этого я и не знаю. Прочел, что вроде только стреляли.

— Но если он убит, опубликуют ли завтра его колонку?

— Не знаю. А в чем дело, мистер Китинг?

— Отправляйтесь и живо принесите мне газету.

— Но мне надо…

— Принеси мне газету, ты, чертов идиот!

Статья была опубликована в дневных выпусках газет.

«Сегодня утром, когда Эллсворт Тухи покинул свою машину напротив радиостанции, где он должен был выйти в эфир с беседой «Бессловесные и беззащитные», в него стреляли. Выстрел не достиг цели. Эллсворт Тухи остался невозмутимым и полностью владел собой. Его поведение можно назвать театральным только в том смысле, что в нем полностью отсутствовало что-либо театральное. Он сказал: «Мы не можем

заставлять радиослушателей ждать» — и поспешил наверх, к микрофону, где, не упомянув о случившемся, провел получасовую беседу, полагаясь лишь на память, как всегда. При аресте стрелявший ничего не сказал».

Китинг с пересохшим горлом уставился на имя покушавшегося. Это был Стивен Мэллори. Китинг всегда боялся необъяснимого, особенно когда это необъяснимое заключалось не в осязаемых фактах, а таилось в беспричинном чувстве страха внутри него самого. Не случилось ничего, что касалось бы лично его, не считая разве того, что ему бы хотелось, чтобы стрелявший был кем угодно,

но не Стивеном Мэллори; но он и сам не мог бы объяснить, почему ему хотелось этого.

Стивен Мэллори ничего не сказал. Он не дал никакого объяснения своего поступка. Вначале, узнав, что он жил в ужасной бедности, предположили, что его толкнуло на покушение отчаяние из-за неудачи с заказом на скульптуру для здания «Космо-Злотник». Но было неопровержимо доказано, что Эллсворт Тухи не имел никакого отношения к этой неудаче. Тухи никогда не говорил с мистером Злотником о Стивене Мэллори. Тухи даже не видел статую «Трудолюбие». В этой связи Мэллори нарушил молчание и допустил, что он никогда не встречался с Тухи и никогда ранее не видел его лично, а также не знал никого из друзей Тухи.

«Вы полагаете, что мистер Тухи каким-то образом ответственен за то, что вы потеряли заказ?» — спросили его. Мэллори ответил: «Нет». — «Тогда в чем же дело?» Мэллори в ответ промолчал.

Тухи не узнал стрелявшего, когда тот был схвачен полицейскими на тротуаре возле радиостанции. Его имя он узнал только после окончания своей радиопередачи. Выйдя из студии в вестибюль, полный ожидающих его репортеров, Тухи сказал: «Нет, конечно, я не буду возбуждать против него никакого иска. Я хочу, чтобы его отпустили. Кстати, а кто это такой? » Когда ему сказали, взгляд Тухи замер в точке где-то между плечом одного из окруживших его газетчиков и краем шляпы другого. Затем Тухи, который был спокоен даже в тот момент, когда пуля, пролетев всего в дюйме от его головы, пробила стекло во входной двери, обронил только одно слово; и это слово, тяжелое от страха, казалось, скатилось к его ногам: «почему?»

Никто не ответил. Тогда Тухи пожал плечами, улыбнулся и произнес: «Это было покушение на свободу слова — что ж, у юноши отвратительный вкус!» Но никто не поверил этому объяснению, потому что все чувствовали: Тухи сам в него не верит. Во время последовавшего интервью Тухи с юмором отвечал на вопросы. Он сказал: «Я никогда не считал себя столь значительной личностью, чтобы заслуживать покушения. Оно могло бы стать величайшей наградой — если бы так не отдавало дешевой опереттой». Ему удалось создать успокаивающее впечатление, что ничего значительного не произошло, потому что на этом свете никогда не происходит ничего значительного.

Мэллори отправили в тюрьму — ждать суда. Все попытки допросить его ничего не дали. В нескончаемые ночные часы Китинга

лишала спокойствия ни на чем не основанная уверенность, что Тухи чувствует себя сейчас так же, как и он. «Он знает, — думал Китинг, — и я знаю, что в мотивах Стивена Мэллори кроется гораздо большая опасность, чем в его злодейском покушении. Но мы никогда не узнаем о его мотивах. Или узнаем?..» И затем он коснулся самой сути страха — это было внезапное желание защититься на все годы, вплоть до самой смерти, и никогда не узнать, что двигало в этом случае Мэллори.