Источник
Шрифт:
К двенадцати годам Менахем стал тонким и гибким мальчиком; отец же продолжал оставаться таким же неуклюжим. Иоханан привел рабочих в найденные им места, где те стали вырубать плоские пластины цветного камня и доставлять их в Макор. В каменоломне отцу и сыну довелось увидеть глубинное сердце их земли, когда из нее появлялись осколки камня и приходилось перерубать и отбрасывать корни огромных деревьев, добираясь до ценных слоев цветного камня. Теперь они знали, как выглядит изнутри земля Галилеи, которая открывала им свои потаенные глубины. За пыльной завесой они видели красоту долин, искрящиеся потоки, текущие с холмов или горных перевалов, которых им еще не доводилось видеть, и из этих разнообразных пейзажей Иоханан упорно создавал свою мозаичную
Именно в этом, 338 году Менахем, двенадцатилетний сын каменотеса, впервые обратил внимание на Яэль, дочь мельника, которой исполнилось восемь лет. Это случилось, когда жена ребе, взявшись смолоть четыре мешка зерна и доставить их в Птолемаиду греческому торговцу, не смогла найти человека себе в помощь. Она подумала, не позвать ли Менахема, который сможет перелопатить подсыхающее зерно, а потом смелет его меж каменных жерновов. Ему понравилась эта работа, и, когда отец в очередной раз исчез на горной дороге, отправившись на поиски ускользающего пурпурного известняка, он остался на мельнице, и как-то утром, проворачивая жернова, он поднял взгляд и увидел дочку раввина, которая улыбалась ему. Она была красивой девочкой, со светлыми волосами, затянутыми на затылке в конский хвостик, с веселыми, голубыми, как у ее отца, глазами, и она еще не обрела ту враждебность, с которой к Менахему относились ребята постарше.
– Это в тебя они бросают камни? – невинно спросила Яэль, наблюдая, как он работает.
– Да.
– Как тебя зовут?
– Менахем. Мой отец строит синагогу.
– Тот большой и сильный? – осведомилась она, изобразив косолапую походку Иоханана.
– Он рассердится, если увидит, как ты смеешься над ним, – сказал Менахем. Отношение жителей Макора заставило его обрести особую чувствительность.
Яэль осталась с ним, засыпая его кучей вопросов, и все то время, что ушло на четыре мешка, она смотрела, как работает Менахем.
– Отец по-другому крутит камни, – подсказала она ему. – Отец придерживает мешок коленями. – Наконец, когда с четырьмя мешками для греческого торговца было покончено, она вскарабкалась на них и показала Менахему, где он может помыться.
Он настолько хорошо справился с этой спешной работой, что обрадованная жена ребе решила и дальше иметь с ним дело, и он заменил одного из работников, который был и ленив и непонятлив. Менахем энергично и серьезно взялся за дело, и при нем мельница стала работать почти так же успешно, как и под руководством ребе Ашера. Пару раз перед ним мелькали картины будущего: он станет надсмотрщиком на мельнице, и тогда презрение, с которым к нему относились уличные мальчишки, исчезнет. Эти надежды подкреплялись присутствием Яэль, которая торчала рядом с ним каждый день. Когда он отправлялся на прогулку меж оливковых деревьев, она бежала за ним, но у этой обаятельной голубоглазой девочки внезапно вырвалось:
– Сестра говорит, я не должна играть с тобой, потому что ты бастард.
Менахем не покраснел, потому что мальчишки Макора давно вбили в него понимание этого слова.
– Скажи своей матери, что ты со мной не играешь. Ты помогаешь мне молоть зерно.
– На мельнице мы работаем, – сказала Яэль. – А под оливковыми деревьями играем.
Часто она брала его за руку, когда они прогуливались под густыми кронами. Некоторые из деревьев были настолько дряхлы и изъедены временем, что могли рухнуть от любого порыва ветра, а другие – юными и гибкими, как сама Яэль.
– Мне нравится играть с тобой, – как-то сказала она, – но что такое бастард?
В двенадцать лет Менахем и сам толком не знал смысла этого слова, кроме того, что с ним связана какая-то неприятность, имеющая к нему отношение. А вот в тринадцать – критический
– Сегодня я стал мужчиной. С этого дня за свои поступки несу ответственность я сам, а не мой отец.
Но когда Менахему пришло время сделать этот важный переход от детства к возмужанию, войдя тем самым в сообщество взрослых людей Израиля, ребе Ашер, Божий человек, вернувшийся домой из Тверии, был вынужден известить мальчика:
– Ты не сможешь войти в собрание Господа, и так будет до десятого поколения.
Иоханан начал возмущаться. Он увезет сына в Рим. Он остановит работу над мозаичным полом. Он громовым голосом высказывал и другие угрозы, а его несчастный обреченный сын стоял рядом – высокий стройный юноша тринадцати лет. Мальчик был в том опасном возрасте, когда даже легкое прикосновение птичьего пера может резануть как ножом. Три дня он слушал, как шумно ссорятся его отец с ребе Ашером, и в первый раз перед ним с жестокой ясностью предстали все обстоятельства его появления на свет. Наконец он понял, что значит быть незаконнорожденным и какие жестокие последствия падают не на согрешившего, а на того, кто стал жертвой его греха.
Другие ребята его возраста, с которыми он дрался на улицах, надев новую одежду, представали перед общиной и, смущенные всеобщим вниманием, слушали, как ребе Ашер объясняет им пути Господни. Авраам, сын Хабабли-красилыцика, олух и круглый дурак, который так ничего и не смог усвоить из иудаизма и не понимал, что такое присутствие Бога, запинаясь, продрался сквозь строчки Торы и объявил, что теперь он мужчина. Община приняла этого недотепу, а Менахема – нет, и никогда он не будет членом общины.
Полный отчаяния, он убежал из Макора, и два дня его никто не видел. Ребе Ашер, понимая, какой тяжелый удар пал на мальчика, боялся, что он может покончить с собой, как порой в Палестине поступали бастарды, но Яэль, знакомая с привычками Менахема, отправилась в оливковую рощу и нашла его спящим меж корней дерева-патриарха, под которым они как-то играли. Взяв его за руку, она привела его к своему отцу, который сказал отщепенцу:
– Ты куда больше мужчина, чем все остальные, Менахем. Да, на тебя пала тяжесть закона, но то, как ты будешь нести эту ношу, определит и твою достойную жизнь на этой земле, и радость, которая ждет тебя в другой жизни. Моя жена говорит, что ты исключительно хорошо работаешь на мельнице. Эта работа навсегда останется за тобой, и пусть Бог дарует спокойствие твоему взволнованному сердцу.
– А синагога?… – спросил мальчик.
– Это запрещено, – сказал ребе, но неумолимость этого вердикта, вынесенного тринадцатилетнему мальчику, была столь тяжела, что бородатый мужчина разрыдался и, обняв Менахема, стал утешать его: – Ты будешь жить как дитя Бога… как Божий человек. Мудрецы говорили: «Жесток путь бастарда». – Он хотел сказать что-то еще, но его голос прервался из-за избытка чувств, и они расстались.
Так что тринадцатилетие принесло Менахему трудности, но и наделило его таким пониманием, которым обладал мало кто из взрослых. Он умно и толково управлялся с мельницей, прикидывая, как обеспечить продажу. Скоро он доказал, что лучшего специалиста на этом месте и быть не может. В том, что он, отверженный, работает на ребе, который и отверг его, не было ничего необычного; у красильных чанов отца Авраама работали рабы, которые вообще не были евреями, да и остальные евреи нанимали язычников, которые продолжали поклоняться Баалу и Юпитеру на горах, что стояли за городом. Менахем был рад иметь работу, а ребе Ашер был доволен, что наконец смог найти кого-то, кому мог доверять, и что высокое качество его продукции не пострадает.