Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом
Шрифт:
Пётр I застал свое государство в полной готовности к совершению великих преобразований. Одаренный могучим и предприимчивым гением, он двинулся в путь, уже приготовленный для него, и не довольствовался медленным движением, как его предшественники, а с горячностью и нетерпеливостью устремился к своей цели [724] .
Но в то же время представления о переломном характере реформ первой четверти XVIII века как о социальной и культурной революции, совершенной Петром, оказались чрезвычайно устойчивыми, они были также актуализированы в русском общественном сознании спором западников и славянофилов, которые акцентировали ситуацию «разрыва» в начале XVIII века в положительном или отрицательном смысле. В.Г. Белинский в работе с характерным названием «Россия до Петра Великого» отстаивал тезис о резком разрыве в отечественном прошлом, произведенном реформами Петра, и подчеркивал роль личности царя-преобразователя:
724
Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. Т. VI. СПб., 1881. С. 340.
Пётр Великий есть величайшее явление не нашей только истории, но и истории всего человечества; он божество, воззвавшее нас к жизни, вдунувшее душу живую в
Показательно, что популярный публицист упрекал современников в излишнем внимании к древнему периоду русской истории вместо изучения истории XVIII века – ибо русская история начинается, по его мнению, с эпохи Петра. В 1843 году выходит труд Н.А. Полевого «История Петра Великого», в которой автор уподобляет Петра мифическому герою, богоподобному существу, который «вдохнул жизнь в вещество» и был провиденциально предназначен для России: «Он родился предназначенный, он совершал предопределение Божие…» [726] .
725
Белинский В.Г. Россия до Петра Великого // Собрание сочинений: в 9 т. Т. 4. М., 1979. С. 9.
726
Полевой Н.А. История Петра Великого. М., 1899. С. 431.
Таким образом, мы видим сосуществование двух тенденций – периодическую актуализацию мифологизированных представлений о XVIII веке, мифа о Петре Великом, с одной стороны, и стремление к преодолению этого мифа, формирование нового типа исторического сознания, нового режима историчности, – с другой.
Например, Александр Иванович Тургенев (1784–1845), учившийся в Гёттингене у Шлёцера, стремился «открыть» XVIII век русскому обществу; в течение нескольких лет он работал в архивах и библиотеках Парижа, Лондона, Ватикана, отыскивая и копируя источники по русской истории этого столетия. Важно заметить, что в образе XVIII века, сложившемся у Тургенева, сочетаются представления, связанные с детскими воспоминаниями, культурные стереотипы и новые «профессиональные» соображения, возникшие в результате работы историка с историческими источниками. Все эти компоненты образа минувшего столетия выявляются через сравнение дневниковых записей, писем (предназначавшихся для печати и частного характера) и исторических сочинений Тургенева. Прежде всего он выделяет две «блестящие» эпохи XVIII века – Петра I и Екатерины II, что отвечает сложившейся традиции связывать эти два имени в русской истории. Причем для Тургенева эти эпохи принадлежат не истории вообще, т. е. прошедшему времени, но истории новейшей (эти же периоды отмечаются как значимые затем и во многих воспоминаниях представителей русского образованного общества XIX века, и эта двойная связка-отсылка становится своеобразным историографическим штампом).
Эпоха Петра воспринималась Тургеневым как время начала европейской истории страны, «когда Россия грозно и величественно вошла в систему держав европейских и стала наряду с первейшими» [727] . Однако после тщательного знакомства с донесениями европейских дипломатов Тургенев обращает внимание на длительность и сложность процесса европеизации России, связывая его также с царствованием Елизаветы, когда «Россия впервые по-настоящему и бесповоротно вошла в число великих держав. До того времени эта еще совсем недавно варварская империя, даже не понимавшая, на что употребить свои огромные силы, оставалась как бы вне цивилизованного мира» [728] . Сходные мысли видим и в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, когда он замечает, что после смерти Петра I «преобразованная Россия казалась тогда величественным, недостроенным зданием» [729] . Заметим, что А. Тургенев являлся внимательным читателем сочинений Карамзина, и многие сюжеты истории России трактовал схожим с ним образом.
727
Тургенев А.И.Хроника русского. Дневники (1825–1826 гг.) М.; Л., 1964. С. 104.
728
Тургенев А.И.Российский двор в XVIII веке. СПб., 2005. С. 133.
729
Карамзин Н.М. История государства Российского. Кн. 3. С. XVI.
В то же время в характеристике эпохи Екатерины II Тургенев часто обращает внимание на сохранение «азиатских» черт в жизни русского общества, считая ее царствование не более чем комедией, разыгрываемой для Европы и развлечения подданных. Однако, критикуя царствование Екатерины II, Тургенев дает ей следующую характеристику в письме к Вяземскому: «умная и опередившая не свой, а нашвек Екатерина. …Как ни говорите, а в бессмертной Екатерине было в самом деле что-то бессмертное, и Пушкин недаром любил ее…» [730] . Положительно окрашены в записках Тургенева события русско-турецкой войны; Репнин, Румянцев, Суворов представлены как знаковые персонажи той эпохи и русской истории вообще: «…из какого-то мрака сияют для меня имена сии, переживая даже век Наполеона и Каннинга» [731] . Записки Тургенева не только не воспроизводят стереотип о «блестящем веке» Екатерины, а напротив, демонстрируют критическое отношение к этому периоду русской истории и далеко не восторженное видение истории XVIII столетия в целом. При этом ключевой фигурой исторических представлений остается Пётр Великий, а его преобразовательная деятельность часто характеризуется как революционная. О революционере на троне писал и Вяземский: «Царствование Петра заключает в себе несколько революций, изменивших старый склад и, так сказать, ветхий русский мир» [732] . Метафора революции при оценке преобразований Петра получила широкое распространение и в последующих исторических сочинениях, она закрепилась и в историографии, и в историческом сознании в целом.
730
Тургенев А.И. – Вяземскому П.А. (30 апреля 1837 г., Москва) // Тургенев А.И. Политическая проза. М., 1989. С. 223.
731
Тургенев А.И. Дневники апрель – май 1834 г. // ОР РНБ. Ф. 326. [Архив Е.П. Казанович]. № 59. Л. 10.
732
Вяземский П.А.Взгляд
Восприятие XVIII столетия как эпохи революционной было тесно связано не только с переменами в русской истории первой четверти XVIII века, но прежде всего с коренными преобразованиями во Франции, которые во многом и сформировали представления о сущности и роли революции в историческом процессе. Великая французская революция XVIII столетия стала одним из тех событий, которые не только повлияли серьезнейшим образом на всемирную историю, поразили воображение современников и потомков, но и заложили определенную политическую и историческую традицию, сформировав в значительной степени модель революции в целом и скорректировав основополагающие представления об историческом процессе. Франция, Париж, революция соединились в историческом сознании и русского просвещенного общества первой половины XIX века. Французская революция для русских приобрела особое значение не только из-за своего «разрушительного» характера, но и вследствие французской культурной ориентации русского образованного общества, придававшей особый смысл событиям именно французской истории, идеям Просвещения. Французская революция как ключевое событие европейской истории XVIII столетия являлась постоянным элементом дискурса русских интеллектуалов первой половины XIX столетия. Ее события и персонажи были своеобразными мнемоническими топосами, соединявшими прошлое и настоящее. Тот же Тургенев, который многие годы провел во Франции, но не терял связи с Россией, в своих корреспонденциях 1820–1830-х годов о событиях в Париже и собственных впечатлениях не раз вспоминал о французской революции 1789 года, включая тем самым прошлое в пространство настоящего. Основой для этих «воспоминаний» являлись «Письма русского путешественника» Карамзина, ставшие не для одного поколения русских интеллектуалов источником формирования представлений о европейской истории и культуре, хотя непосредственно события французской революции 1789 года занимают в них незначительное место [733] . Обращение к революционным событиям во Франции актуализировало для А.И. Тургенева и само пространство Парижа (Гревская площадь, Марсово поле), и встречи с их очевидцами, что также формировало определенные личностно окрашенные «воспоминания» о революции. Можно предположить, что именно воззрения на французскую революцию сфокусировали особенности восприятия недавнего прошлого среди русского образованного общества, а сочи нения, посвященные событиям 1789 года, стали важным фактором формирования исторических представлений в целом.
733
См. также: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. – Примеч. ред.
Среди таких исторических трудов обратим внимание на «Историю французской революции» (1824) Франсуа Минье, не утратившей своего значения на протяжении всего XIX века. Об отношении в России к труду Минье ярко свидетельствует написанное уже на рубеже XIX–XX веков предисловие К.К. Арсеньева, известного либерального публициста из круга «Вестника Европы», к очередному изданию русского перевода книги. Арсеньев называет среди достоинств сочинения Минье не только объективность, но и сжатое, ясное, точное изложение, наглядность и самобытность, серьезность и глубину мысли. Вследствие этих отличительных особенностей, по мнению автора предисловия, «книга Минье не потеряла своего значения и до сих пор, несмотря на всю массу исторических трудов, последовавших за нею» [734] .
734
Минье[ Ф.]. История французской революции. СПб., 1901. С. II
Это сочинение было хорошо известно А.И. Тургеневу, который неоднократно перечитывал его, обращаясь к событиям французской революции как во время своего пребывания во Франции (что делало это особенно актуальным), так и во время посещения Карлсбада и Дрездена, обсуждая прочитанное с братом С.И. Тургеневым и В.А. Жуковским [735] . Подтверждение этому находим в дневниковой записи А.И. Тургенева от 30/18 сентября 1826 года: «Читаем Mignet “Histoire de la Revolution francaise” и вместе с сим заглядываем и в биографию генерала Фуа и в речи его» [736] . Отметим тот факт, что «История французской революции» Минье в декабре 1826 года была послана В.А. Жуковским из Дрездена П.А. Вяземскому с пожеланием написать статью для «Телеграфа» [737] .
735
«После обеда обыкновенно читаем мы все трое вместе: я чтец, а Жуковский и брат слушатели…» (Письма А.И. Тургенева к Н.И. Тургеневу. С. 8).
736
Тургенев А.И. Хроника русского. С. 431.
737
Жуковский В.А. – Вяземскому П.А. (26 декабря 1826 года, Дрезден) // Жуковский В.А. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 4. М.; Л., 1960. С. 590.
Тургеневу, напомним, учившемуся в Гёттингенском университете у Шлёцера, идеи постепенного и закономерного исторического развития были несомненно близки, что проявляется во многих его письмах и публицистике. Поэтому утверждение Минье о закономерном характере французской революции («когда реформа делается необходимостью и наступает минута ее осуществления, тогда ничто не может воспрепятствовать ей, и все обращается в ее пользу» [738] ) в целом согласуется с историческими взглядами самого А.И. Тургенева. Сравнивая историю французской и английской революций на основании изучения трудов Минье и Гизо, Тургенев запишет в своем дневнике: «Революции прибавили ходу, так сказать, ускорили дело веков…» [739] .
738
Минье[ Ф.]. История французской революции. С. 2.
739
Тургенев А.И.Хроника русского. С. 432.
Значение сочинений Минье подчеркивается и включением сообщения о нем в «Хронику русского» Тургенева, в его «Письма из Дрездена», напечатанные в «Московском телеграфе» в 1827 году:
Я на днях перечитывал Минье «Историю революции французской, от 1789 до 1814 года», в двух частях. В ней много обозрений, портретов, прекрасных, и есть страницы красноречивые. Например: о казни Лудовика ХVI и в нескольких строках верный портрет коронованного праведника и мученика.
Обратим, вслед за Тургеневым, внимание на характеристику Людовика ХVI, данную Минье: