Исторический роман
Шрифт:
Но и провозглашением права на критику и даже "а осуждение художественной продукций целого периода (причем, само собой разумеется, такое осуждение не только не отрицает исторической необходимости декаданса, а, напротив, исходит из ее признания) проблема оценки современного исторического романа еще, конечно, не разрешается: ведь между литературной продукцией выдающихся авторов современного исторического романа и типичными романами времен буржуазного упадка есть огромная идеологическая разница, даже противоположность. Следовательно, оценка современного романа — задача чрезвычайно сложная.
Современный роман далеко не так чужд классическим принципам, как буржуазный роман середины и, в особенности, конца XIX века.
Классический и современный гуманистический романы во многих отношениях,
Но эта связь очень непроста. Характернейший пример; умеренный: тори Вальтер Скотт чувствовал себя гораздо естественней и свободней в обработке материала из народной жизни, чем революционный демократ Генрих Манн, борющийся против либеральной идеологии, которая приобрела в последние десятилетия еще больше реакционных черт, чем во времена Скотта.
Связь с народной жизнью для писателей классического периода еще была естественным фактом, социальной данностью. Капиталистическое общественное разделение труда, отделяющее писателя" от народа, тогда еще только начинало развивать свое враждебное искусству воздействие. Правда, в творчестве реакционных романтиков вредное влияние этой силы достаточно заметно уже и в то время; однако лишь в последующие десятилетия отрыв от народа стал господствующей чертой всей буржуазной литературы.
Основной мотив творчества крупнейших гуманистов наших дней — это протест против обесчеловечивающего влияния капитализма. Мучительное переживание изоляции писателя, его трагического отчуждения от народа, замкнутости в самом себе играет в этом протесте очень важную роль. Но такой протест не мог сразу перерасти из абстракции в полную конкретность. Конкретная связь этой группы интеллигенции с народом может быть восстановлена, выработана только постепенно, шаг за шагом; имеет значение и внутренняя диалектика борьбы передовых писателей против общественной изоляции литературы в условиях империализма. Эта диалектика предопределяет относительную медленность и неравномерность размежевания с современной либеральной идеологией.
Значительнейшие из писателей нашего времени горели желанием преодолеть общественную изоляцию литературы и вытекающие из нее эстетство, художественную ограниченность и самоудовлетворенность; поэтому они стремились немедленно и практически воздействовать на современное общество, — такое, как оно есть, — и искали себе в нем союзников. Эти поиски побуждали их сближаться с теми общественными течениями, философскими направлениями и людьми, которые позволяли хоть немного надеяться, что их удастся втянуть в движение протеста против капиталистической, бесчеловечной жизни.
Это положение таит в себе немало опасностей; а влияние меньшевистской идеологии еще увеличивало трудности, стоящие на пути революционизирующихся демократических писателей. Излишние силы, затраченные современными передовыми художниками, могут служить хорошим мерилом того вреда, какой нанес меньшевизм всей мировой культуре нашего времени.
Вспомните быстрое развитие Максима Горького от стихийного протеста (в ранней юности) до сознательного пролетарского гуманизма; какую помощь он получал при этом от Ленина, от большевистской партии, от товарищеской большевистской критики, отмечавшей его идейный рост, его художественные успехи и объяснявшей, в чем состоят его отдельные непоследовательности и ошибки! Рабочее движение западноевропейских стран не могло в прошедшие десятилетия оказать такую поддержку антибуржуазным писателям. Даже левое, оппозиционное крыло социал-демократии страдало целым рядом идеологических пороков; один из важнейших среди них — это непонимание задач, которые ставит перед социалистической пролетарской революцией необходимость попутно завершить революцию буржуазно-демократическую, пренебрежение к традициям
Вот почему возрождение революционно-демократического духа в немецкой литературе последнего времени давалось с таким трудом. Либеральные компромиссы, с одной стороны, богемски-анархическое голое отрицание, с другой, воздвигли ему немало препятствий. Это обязывает нас, когда мы анализируем эволюцию крупных антифашистских писателей и отмечаем у них временные уклонения в сторону сомнительных идеологических направлений, всегда иметь в виду характер всего идеологического развития демократической Германки (в значительной Мере и других стран Европы) в конце XIX-начале XX века. Крушение режима Гогенцоллернов и установление Веймарской республики могли вызвать, в этом смысле, только известное движение вперед, но не решительный перелом: либеральные предрассудки оставались еще в полной силе.
Перелом наступил лишь тогда, когда половинчатое, оппортунистическое поведение социал-демократии и трусость либералов облегчили победу фашистской реакции, когда, вследствие этого либерального компромисса с реакцией и сектантского отрыва от народа, Германия оказалась в руках черносотенцев и варваров. Он наступил, когда социальные контрасты обозначились с неслыханной резкостью, и демократическая интеллигенция, страдающая от фашистских насилий над своей страной (или, — в странах, где фашизм атакует существующий строй, — опасающаяся возможного торжества этих погромщиков), увидела действительную надежду человечества в расцвете социалистической демократии в Советском Союзе, в победах народного фронта в Испании, Китае, в антифашистском движении ряда западных стран. Все эти события подготовили западную демократическую интеллигенцию к тому, чтобы лозунги и организационно-политические мероприятия VII конгресса Коминтерна, разъяснения товарищей Сталина и Димитрова о духе и задачах современной демократии, Сталинская социалистическая Конституция СССР произвели в ее мировоззрении глубокий принципиальный сдвиг.
Вся литературная продукция предыдущих лет носит на себе следы медленного возврата к традициям революционного демократизма. Но, несмотря на медленность, это все-таки движение вперед, и притом движение исторически значительное; поэтому было бы неверно обращать внимание только на слабые стороны этой современной литературы.
Путь к преодолению либеральной, ненародной идеологии отражается и в историческом романе антифашистских гуманистов. Мы говорили уже о том, что проблемы народной жизни изображаются в нем преимущественно "сверху" и что сам народ играет в нем заметную роль лишь постольку, поскольку, запросы и действия народа непосредственно связаны с теми решениями, которые принимаются в образованных общественных "верхах", с переживаниями героев, к этим "верхам" принадлежащих. Но исторический роман современных гуманистов вступил в прямую борьбу с буржуазной литературой упадочного периода. Он тесно связан с актуальными проблемами общественной борьбы и рассматривает историю в их свете, как предисторию современности. Это является значительным шагом вперед и показывает, что возрождение исторического романа уже началось.
Нo только началось. Если бы оно завершилось, восстановились бы и лучшие традиции классической литературы. Между тем, кратко подводя итог сказанному выше нельзя не признать, что новый исторический роман видит в прошлом не столько конкретную общественную предисторию современной народной жизни (по примеру писателей-классиков), сколько отвлеченную предисторию новых гуманистических идей.
Скорее умозрительное, чем конкретно-историческое отношение таких литературных произведений к современной жизни неизбежно влечет за собой ошибки в понимании отдельных исторических течений и личностей, а следовательно, и отступление от той великолепной исторической верности, которая была главной силой классического романа. Кроме того, чрезмерная умозрительность и обусловленное ею прямолинейное понимание связи прошлого с современной жизнью сообщает всему художественно изображенному миру более или менее отвлеченный характер.