Истории Черной Земли
Шрифт:
— Бог Касоне сторожит ветер! — сказал Илунга отцу, когда они остались с ним наедине.
И оба прокляли Касоне, жестокого бога гроз, сторожа ветров и небесной воды.
Три дня Илунга ни с кем не разговаривал. Он даже не захотел повидать своих жен и пить пальмовое вино. На четвертый день сын вождя пошел вместе со своими товарищами в прибрежные камыши, надеясь убить для старого отца хотя бы газель. Мутомбо Мукуло совсем перестал выходить из хижины, после того как кончилось мясо. Теперь он проводил все дни, ворча на жен и браня сыновей, из-за которых он должен был умирать от голода.
Но Илунга вернулся
Охотники рыскали повсюду, но ни на водопоях, ни на равнине не находили даже следов антилоп.
— Охоты нет! Дичи нет! Дичь ушла из Лубы! — роптали охотники, возвращаясь в селение.
И вот однажды ночью, когда полная луна стояла в застывшем, неподвижном воздухе, люди услыхали вой диких собак и хохот гиен совсем близко от селения.
Это была страшная ночь. Люди надолго запомнили ее. Много лет спустя в самых грустных песнях они пели об этой незабываемой страшной ночи. Тогда звери прощались с землей Лубы, уходя, гонимые голодом, в дальние края.
А потом по ночам слышались только голоса кузнечиков. И время от времени тишину прорезал резкий крик какой-нибудь хищной птицы.
Охотники больше не возвращались на равнину, потому что даже гиенам там нечего было есть.
Засыхали цветы в лесах и на равнинах. Умирали, сгорев от зноя, пестрые бабочки. Красные муравьи пожирали птиц, которые замертво падали на землю. А люди ели последних зеленых в черных гусениц, которых находили еще на деревьях, возвышавшихся вдоль берега реки.
Это был страшный год. Ветры остановились. Солнце сжигало траву на земле, возделанные поля, превращало реки в ручьи, а ручьи — в сухой песок. Ночи спускались на землю безмолвные, полные отчаяния, и ни один звук барабана не нарушал тишину. Юноши перестали играть на кисанже. И ни одна женщина не тосковала о безумных плясках батуке.
Наконец пролились первые дожди и подул ласковый ветер. На полянах расцвели цветы, возвратились дикие собаки и гиены. Птицы радостно запели в густом лесу. Но антилопы и хищные звери не вернулись в зеленые степи и в лесные заросли. Тогда многие луба покинули селение. Они ушли охотиться на равнины далекого Юга, туда, где были охотничьи земли других вождей, и больше не вернулись домой.
Но Илунга и его охотники остались в своем селении. Они осуждали тех, кто покинул стариков, женщин и детей, думая только о себе. Илунга и его охотники остались голодать вместе с народом. Они все еще надеялись, что антилопы вернутся пить из родной реки.
Однажды старики попросили охотников наловить птиц, но охотники посмотрели на них с презрением. Старики обиделись и никогда больше не заговаривали об этом. Но немного погодя эти самые охотники послали своих жен и детей ловить птиц и крыс. Сами они не могли унизиться до этого.
Старый Мутомбо Мукуло и его сыновья наотрез отказались есть птиц и крыс. И много-много дней не разговаривали со старейшинами. Как они могли дойти до того, чтобы согласиться есть этих маленьких животных, которые уже еле живыми попадались в ловушки, расставленные женщинами и детьми?..
Но вот и крысы покинули равнину,
Старики проводили дни, куря трубки, с отвращением сплевывая черную слюну. А охотники точили на гладких камнях копья и стрелы, как будто собираясь на охоту. Как-то рано утром Илунга в набедренной повязке из шкуры антилопы пошел в поле с луком и стрелами за спиной. Он ходил несколько раз и каждый раз возвращался домой с пустыми руками, без тени надежды на успех.
И кто-то распустил слух, что Илунга ходит в поле, украдкой охотится на крыс и тайком ест их… Но юноша отколотил болтунов при всем народе и три раза плюнул им вслед.
В это страшное время охотники луба стали ворами. Голод заставил их забыть, что воровство — самое тяжкое преступление. Воровство всегда считалось большим преступлением, чем убийство. А когда воровство совершалось в своем селении, вору отрубали голову. Но теперь целые отряды охотников луба стали уходить на охотничьи земли соседних вождей. Они похищали у них добычу, вступали в драку с охотниками других племен и возвращались в родное селение, чтобы раздать мясо народу. Они не поступали так, как другие, которые ушли на Юг и стали рабами хозяев той земли. Охотники Илунги хотели оставаться свободными, но они воровали, потому что были голодны.
Илунга не ходил с ними: отец не простил бы ему воровства.
Когда Мутомбо Мукуло узнал, что делают охотники, он зарычал от ярости. Он осыпал их проклятиями и от стыда не мог целый день подняться на ноги. Вечером он призвал к себе старейшин, чтобы придумать вместе с ними наказание, которого заслуживают охотники.
— Виноват голод, — сказали старейшины, оправдывая охотников.
Тогда вождь посмотрел на своих троих сыновей — Касонго, Каньиуку и Маи, которые присутствовали здесь, сидя в стороне от стариков. Но сыновья опустили глаза и ни слова не ответили отцу. И Мутомбо Мукуло, с трудом поднявшись, плюнул на землю и ушел в свою хижину, где потом долго оплакивал позор народа луба.
Прошло время, и старики все-таки уговорили вождя, который стал таким слабым, что все боялись за его жизнь, съесть кусочек ворованного мяса. Но, послушавшись их, и поев ворованного мяса, вождь пришел в такое отчаяние от своего поступка, что выпил два калебаса пальмового вина. И старикам пришлось вести его под руки до самой хижины.
Очнувшись на следующий день, Мутомбо Мукуло вспомнил о том, что съел мясо, которое охотники украли у другого племени, и от стыда не решился выйти из хижины. Это был самый печальный день в его жизни.
— Вождь народа луба ел ворованное мясо! — сказал он тихо и печально своей первой жене.
— Виноват голод, — ответила она.
— Все кончено! Страна Луба погибла, — прошептал тогда старый вождь и в отчаянии обхватил голову руками.
Мутомбо Мукуло, Старое дерево Луба, стал клониться к земле. Он чувствовал, что дни его сочтены, и позвал к себе сыновей. Он не видел их с того самого дня, когда ему пришлось есть ворованное мясо.
Касонго, Каньиука, Илунга и Маи присели перед ним на корточки. Обвернув бедра шкурой леопарда, старик расположился на большом камне. Пристально глядя то на одного сына, то на другого, он заговорил с ними о своей скорой смерти, об упадке его владений и о нищете народа.