Истории, от которых не заснешь ночью
Шрифт:
— Господин Шоу, я думаю, что она, конечно, выберется. Как вы знаете, в течение какого-то периода времени это было: либо он, либо она. Но ей получше, уверяю вас. Все эти трудности, конечно, будут, но, к сожалению, здесь мы ничего не можем.
— Я понимаю. Но единственное, что я прошу, — это чтобы она выздоровела.
Хорошо было бы открыть глаза. Джеффа здесь нет. Я чувствую, что его здесь нет. Но теперь я начинаю уже переносить вид этой белой палаты. У меня больше нет этого желания умереть, хотя он и не выжил. Я хотела бы все время плакать, плакать, плакать… что, впрочем, мне
— Вы ведь ей сказали, что ребенок умер?
— Да, доктор. Вначале ей было больно принять эту мысль, согласиться с этим, очень больно. Потом я ей сказал, что это был мальчик, и это ей доставило удовольствие, несмотря на… несмотря на то, что случилось.
Вот, так и есть. Народ вернулся. Столько солнца в комнате. Столько цветов. И я спрашиваю себя, а Джефф, уж не…
— Вы ей сказали, что ребенка уже похоронили?
— Нет еще. Если вы считаете, что ей лучше, то я ей это скажу сегодня.
— А вы не думаете, что она на вас обидится, что вы уже организовали похороны, господин Шоу?
— Джесси очень благоразумна, доктор. Она поймет, что мы не могли ждать. А потом, даже если это кажется несколько смешным, я все же скажу: мы любим друг друга.
Я уверена, что Джефф сделал как нельзя лучше. Если бы только этот ребенок, этот мальчик пожил бы до чех пор, пока я могла бы его увидеть… Сколько же времени я здесь? Где Джефф? Благоразумен ли он, по крайней мере? Я умоляла его быть благоразумным. Может быть, он на работе? А иначе он рискует потерять свое место. А для него это так важно! О! Я люблю его. Я его люблю. Мне так хочется родить ему красивых детей.
— Тогда, быть может, лучше будет, если вы скажете все остальное, господин Шоу? Ей будет легче поверить тому, кто ее любит, без всякого сомнения. Иногда у больных складывается впечатление, что врач не знает столько, сколько они.
— Да, это будет не так-то легко.
Я надеюсь, что дети будут похожи на Джеффа. Я, конечно, не уродина, но я такая… Какая-то… Джефф же красив за двоих, поэтому-то, между прочим, они и говорят все, что он хотел только моих денег. А он мне не разрешил даже помочь ему. Он независимый, он много работает, чтобы руководить спортивным отделом, тогда как если бы мы хотели, то у нас не было бы нужды работать Мне нужно понравиться, ради него нужно. И я поправлюсь.
— Трудно, не трудно, господин Шоу, но это сделать надо. Кто-то должен ей это сказать. Вам это сделать удобнее всего. Она никогда больше не должна даже пытаться иметь ребенка. Больше никогда. А иначе это ее убьет. Это так и есть, это не ошибка. Ждать другого ребенка — значит ее убить.
— Хорошо, доктор, я беру на себя эту ответственность. Не нужно, чтобы вы говорили ей что бы то ни было. Я думаю, что мне удастся ее убедить. Может быть, даже мне удастся убедить ее на некоторое время сменить обстановку, чтобы не подвергать ее тяжелым воспоминаниям.
Я рада, что сделала завещание в пользу Джеффа, прежде чем оказалась в больнице. Я не знаю, в конечном счете это оказалось бесполезным, ненужным, но все же я довольна. Он был так мил со мной, что теперь-то я в нем уверена…
Бесшумно
— Джефф!
А он уже был у изголовья ее постели, покрывал поцелуями ладони ее рук.
— Джесси!
Когда они смогли наконец поговорить, она схватила его за руку:
— Джефф, пока я лежала тут, у меня было время подумать. У каждого бывают свои неприятности. Мы сможем преодолеть то, что случилось. Ко мне вернутся силы, и очень скоро. А потом немного погодя у нас появится другой ребенок. Когда только захотим… Хорошо?
Он гордо улыбнулся. Хороший ответ, это было искренне.
— Я в это верю, малышка, я очень на это надеюсь.
Френсис Бидинг
Смерть по приговору суда
Господин Ги Пэтридж машинально сложил газету, первое издание "Ивнинг ньюс", с той тщательностью, которая ему была свойственна. Потом он поднялся, пошатываясь, тогда как поезд, прибывающий по расписанию в 12 часов 35 минут из Ватерлоо (прибытие в Летерхед в 1 час 15 минут), начал замедлять ход уже вдоль платформы. Когда поезд остановился, он взял свою шляпу, которая лежала на сиденье рядом с ним, и приготовился к выходу из купе вагона первого класса.
В окне показалось смеющееся лицо. Дерек ждал на платформе, Молли за его спиной. До чего же было приятно видеть своего старшего сына! Он был выше отца на целую голову и при этом широк в плечах. А рядом Молли, пятнадцатилетняя Молли, гибкая, как дриада, — кажется так? — одна из стройных богинь, живших в лесах античной Греции. Конечно, красоту они взяли от матери, впрочем, как и ум тоже. Он никогда так и не смог узнать, что Гертруда смогла в нем найти, когда выходила за него замуж, чтобы быть вместе в радости и в горе. Ее семья была всегда абсолютно откровенна с ним по этому поводу. Она вышла за него замуж из-за его денег, говорили они.
Но может быть, конечно, не совсем из-за денег, потому что она была бескорыстная женщина, а может быть, в конечном счете, она вышла за него замуж по любви. Любовь ведь очень таинственная штука и абсолютно непредсказуемая. Люди совершенно разные женятся по любви. Во всяком случае, Гертруда была к нему очень привязана. Дети тоже. По правде говоря, он делал для них все что мог, и это была его единственная цель. Что касается Гертруды, то за всю жизнь он не посмотрел ни на какую другую женщину, да и на его памяти никакая другая женщина никогда им не интересовалась.
Но было одно слово, которое у него постоянно неприятно вертелось в голове. Какое же? Ах да! По их мнению, Гертруда вышла за него замуж из-за денег. И почему вдруг случилось так, что появилось это странное чувство, что что-то не так. Начинался уик-энд, и были вещи, о которых он никогда в уик-энды не думал. Ну, например, нефтяные акции. Фирма их приобрела по 81; накануне они спустились до 73, а сегодня утром они уже котировались за 69 и 38. Но это были дела, а тут был Дерек (мордашка в окне вагона), полный решимости хорошо провести время.