Истории, связанные одной жизнью
Шрифт:
Пожалуй, одним из самых значительных мировых событий было первое посещение человеком Луны. Однако и для нас этот год был очень важным: переживания и надежды были связаны с Мишей. Он заканчивал десятый класс и должен был поступать в институт, а что это такое в то время — разъяснять, думаю, нет необходимости. Уже сам факт учебы в математической школе в значительной мере предопределял выбор направления дальнейшего образования. Другой, возможно, не менее значащий фактор этого выбора, родительское, то есть мое, воздействие. Причем, скорее всего, даже не прямое, а опосредствованное — мои интересы, разговоры, знакомые. И, наконец, его background: он в школьные годы никогда не проявлял никаких, в частности, гуманитарных, интересов, если таковыми не считать обычную любовь к чтению.
Я думаю, что в то время не только у нас, родителей,
Что можно сказать о его подготовленности, формальной и неформальной. Ни в математике, ни в физике он до девятого класса не блистал, учился на четверки и пятерки и без особого интереса. За что не раз подвергался с моей стороны критике. Многим из нас приходилось встречаться с людьми, полностью поглощенными точными науками. Так вот наш Миша таковым не был. Когда он поступил в тридцатую школу, то сразу же понял, что для того, чтобы оставаться даже на среднем уровне, надо заниматься так, как он никогда не занимался — много и упорно. И он добился того, чего хотел: он стал учеником, правда, не самым лучшим, но выше среднего, и почти все математические и физические задачи повышенной сложности, которые им давались ежедневно десятками, стали ему по плечу. Появилось чувство уверенности, и однажды он мне сказал, что, в отличие от меня, не остановится на уровне кандидата наук. С таким настроением он и начал сдавать приемные экзамены.
Однако экзаменаторов очень мало интересовали его подготовленность, а если точнее, то их больше бы устраивала его неподготовленность — легче и комфортнее решать поставленную перед ними задачу — максимально препятствовать поступлению на престижный факультет евреев. Нет смысла описывать процедуру экзаменов, наглость взрослых людей, с вызовом говорящих неправду молодым, еще не искушенным людям, моральные травмы, которые эти люди не забудут никогда.
По инициативе Нонны мы втроем пошли в Кавказский ресторан, что рядом с Казанским собором, и что же, острота обиды чуть-чуть притупилась. В ближайшие пару дней я взял отпуск, и мы с Мишей отправились на Запорожце по “малому кругу”, уже известному читателю. А чтобы исключить или существенно сократить разговоры на больную тему, я пригласил в поездку третьим своего сотрудника Бориса Гурина.
Путешествие оказалось достаточно насыщенным и интересным. Помимо Луги, Новгорода и Пскова мы решили заехать в уже известное нам Заполье, но тут случилось небольшое ЧП. Накануне прошли большие дожди, и один небольшой мост на подъезде к Заполью оказался разрушенным. Конечно, надо было отказаться от посещения Заполья, развернуться и уехать. Так мои попутчики и предложили. Но надо мной висела главная неудача наших планов и надежд, и мне захотелось кому-то, непонятно кому, доказать что-то, непонятно что. Так в жизни бывает, и подобная ситуация часто заканчивается непоправимыми потерями. Но с нами был Бог, и все завершилось благополучно. Мы как смогли, на честном слове, проложили как бы рельсы, по два бревна на каждую сторону, снизу их чем-то подкрепили, я один сел в машину и, стараясь почти не касаться руля, переехал “мост”. Благо, “Запорожец” не самая тяжелая машина. Видимо, это стоило мне очень большого внутреннего напряжения, такого, что я не мог себе представить проезд по этому “мосту” в обратном направлении. Поэтому мы после Заполья, чтобы выехать на ленинградское шоссе минуя “наш” мост, совершили большущий круг по псковской области с заездом в город Гдов.
Однако несмотря ни на что, поступать в институт все же надо. Баллы, полученные Мишей на физтехе, были не высокими, но баллы этого института котировались в приемных комиссиях других институтов, и можно было рассчитывать быть принятым в какой-нибудь институт без экзаменов. О попытке поступления Миши на матмех Ленинградского университета с помощью моего “друга”, профессора
V. СЕМИДЕСЯТЫЕ
Не только о работе
Семидесятые годы были десятилетием относительно спокойного периода завершения советской власти, классическим периодом застоя. Еще можно было в магазинах кое-что купить, даже дешевую колбасу, я имею в виду, конечно, города Ленинград и Москву. Цены, так же как и оплата труда, были в полном смысле “смешными”. Как сейчас себе представить тот факт, что за один рубль можно было залить в бак 15 литров бензина? То есть бензин стоил дешевле, чем газированная вода. А на зарплату в 100-120 рублей можно было “нормально” существовать.
И народ в основной своей массе, включая интеллигенцию, поругиваясь и посмеиваясь, был доволен своей жизнью. Конечно, на Западе люди живут лучше, но зато там идет угнетение трудящихся буржуазией. А здесь мы все свободны. Но это только в основной массе. Недовольным же, а их тоже было немало, советская власть не давала возможность высказаться ни устно, ни письменно. Ну, а тех, кто не выдерживал и прорывался, сажали. Как правило, не в тюрьму, а, еще с легкой руки Никиты Сергеевича Хрущева, в психушку. При этом логика была железной: ну, какой нормальный человек будет выступать против своей, родной, завоеванной в революции и защищенной в войне с фашизмом советской власти? Нет, только ненормальный. А раз так, то его надо лечить. Я не могу сказать, что эта логика меня устраивала, но, будучи в то время все еще советским человеком, несмотря на все щелчки от советской власти в прошлом и, безусловно, ожидаемые в будущем, что-то, в очень малой степени, но мне казалось понятным. До тех пор, пока мой сын, еще студент, не занялся моим воспитанием.
В 70-м году намечавшееся ранее преобразование нашего отдела в отделение состоялось. Были сформированы два отдела: теоретических исследований и вычислительный отдел под руководством Козловского, который включал будущую лабораторию для обработки информации гидрофизических полей. Я выбрал вновь создаваемую лабораторию - мне тогда казалось весьма перспективным это направление.
Я помню, что посоветовался на эту тему с Женей, и он поддержал мое решение. Отношения у нас с Григорием Львовичем к этому времени были не самые лучшие, не внешне, но по существу, и он ни словом, ни делом не пытался меня задержать в своей лаборатории. Кроме того, я немного рассчитывал на назначение начальником вновь организуемой лаборатории. Мои претензии были не на пустом месте: костяк лаборатории состоял из моей группы, и у меня уже были реальные результаты в направлении предстоящей работы. Окончательно интересовавший меня вопрос решался уже после того, как был подписан приказ о нашем переводе в отдел Козловского. Помню, как Слава Козловский зашел в нашу комнату и сказал мне многозначительно: “Ну, а сейчас я пойду к Андриевскому решать вопрос о начальнике вашей лаборатории”. Начальником лаборатории был назначен Борис Петрович Марков, главным положительным качеством которого была незлобивость.
Одним из важнейших направлений работы моей группы стала организация и обслуживание малых вычислительных комплексов. Эти комплексы устанавливались на специально выделенных военных надводных и подводных кораблях, которые были оборудованы системой для измерения на различных морских глубинах значений физических величин, определяющих гидрофизическое состояние морской среды. Это состояние, как я писал выше, предположительно должно было позволить обнаруживать наличие в этой среде интересующей нас аномалии.