Истории, связанные одной жизнью
Шрифт:
По случаю двадцатилетнего юбилея окончания института Нонну пригласили на торжества, которые состоялись в начале сентября 1972 в Ростовском мединституте. Это был у них первый отмечаемый юбилей, в отличие от нас, окончивших ЛИАП, для которых двадцатилетие было уже поводом для третьего юбилея. Конечно, мы поехали вдвоем. И должен сказать, что и в этот раз, и во все последующие, юбилейные мероприятия и Ноннины сокурсники были мне интересны. Судя по всему, и я оказался для них не чуждым элементом, и уже через некоторое время многие из них просто принимали меня за своего.
Особенно меня по-свойски принимали некоторые женщины, и Нонна с удивлением и мнимым неудовольствием доказывала им, что я не “наш”.
Праздники длились, как всегда, два дня. В первый день после торжественного собрания в актовом зале Мединститута все направлялись в ресторан. Здесь следует
Утро следующего дня мы встретили на палубе зафрахтованного парохода, державшего курс вверх по Дону, в станицу Старочеркасск, бывшую столицу Войска Донского. Там, под кустами песчаного берега Дона, праздник продолжался. Ящики водки, пива и различной закуски в перерывах между купанием, бесконечными воспоминаниями и объяснениями в любви, поглощались с аппетитом и незаметно. Я обратил внимание на одного крепкого парня, который у самой кромки воды многократно отжимался в положении стойки на руках. Уже этого было достаточно для того, чтобы обратить на него внимание, но у него была еще одна особенность, только одна нога — вторая ампутирована по колено. “Это Славка Федоров, толковый парень, он разработал новый оригинальный метод оперирования глаз, защитил докторскую диссертацию. Его ждет будущее”. Со Святославом Федоровым мы встречались потом за столом несколько раз. Он оказался веселым, компанейским человеком, хорошим рассказчиком анекдотов.
Этот приезд в Ростов доставил нам и радость, и серьезную тревогу. Тревогу за родителей, за их здоровье. Мама, Сарра Наумовна, уже несколько лет болела серьезной болезнью крови — лимфосаркома. Она находилась под постоянным наблюдением и эффективным лечением Нонниного соученика, хорошего товарища, Миши Холодного, и чувствовала себя, можно сказать, удовлетворительно. А вот папа, Матвей Семенович, заболел недавно, но резко сдал. Мы посетили его в больнице, было грустно видеть еще недавно энергичного жизнелюбивого человека сникшим, каким-то потерянным. И вот тогда, осенью 1972, было принято коллективное решение о переезде родителей в Ленинград. Задача была непростая: обмен ростовской квартиры на ленинградскую сам по себе малоперспективен, а тем более такой квартиры, которая была у родителей — все комнаты, включая кухню, проходные в один ряд, старая деревянная лестница на второй этаж. Но мы решили начать действовать. Больным пожилым людям трудно, а может быть, и невозможно жить одним, без детей. События назревали. Где-то у Шекспира я прочел такую запомнившуюся строчку: “Для лучшей оттенки тоски и тревоги в трагедии радость нужна”. По возвращении в Ленинград я заболел болезнью, о которой обычно не принято распространяться. Она оказалась весьма болезненной и достаточно долгой. Как-то, когда я лежал на диване, а Нонна была на работе, к нам пришла ее двоюродная сестра, Софа. Первым ее вопросом, что было для меня не удивительным, был вопрос о том, как я себя чувствую. Я, думая, что она в курсе дела, ответил коротко и, как мне казалось, предельно ясно: “Торчит, но не болит”. Софа как-то странно на меня посмотрела, но не стала уточнять детали. Вскоре появилась Нонна. Они пошли на кухню, и через минуту или две я услышал их гомерический хохот.
В 1975 году мы с Нонной получили путевки в дом отдыха “Кубань”, расположенный в Краснодарском крае в 20-30 км от Туапсе. Стоял сентябрь месяц, купальный сезон, отличная территория — тишина и красота. У нас образовалась хорошая дружная компания из сотрудников нашего института, и мы неплохо проводили время. Так бы и пролетели положенные 24 дня в обычном режиме отдыха на море, если бы не мое знакомство с Васей. Вася, примерно
Ловил он, в основном, мелкую черноморскую рыбку — ставриду, которую вялил и продавал отдыхающим, благо спрос был постоянный. Уж очень она была вкусной, свежепровяленная на солнце ставридка. Само собой разумеется, что желающих составить ему компанию было хоть отбавляй. Втерся в эту компанию и я, и очень скоро, после первого же выезда в море, был выделен, и Вася предложил мне стать его помощником всерьез и надолго. Возможно, ему понравилась моя физическая подготовка, возможно, что-то другое, но я был счастлив и горд.
И вот почти каждое утро, в пять тридцать или в шесть часов, солнце еще пряталось за горами, и я до сих пор ощущаю тот предрассветный холодок, мы выходили в море — я сидел на веслах, а Вася занимался подготовкой снастей. В качестве снастей черноморские рыбаки чаще других используют самодуры. Бедную рыбу действительно дурят. На леску, достаточно большого диаметра, привязывают короткие поводки из очень тонкой лески, заканчивающиеся блестящими — светлыми или черными — крючками. Иногда, но не обязательно, рядом с крючком привязывают цветную нитку или перышко, и рыба почему-то считает, что наживка при такой красоте совсем необязательна. На один самодур навешивают десять-двадцать, а иногда и больше крючков. При удачном забросе рыбак вытаскивает сразу несколько рыб, а если идет косяк, то ни одного холостого крючка не остается, и снасть превращается в гирлянду из живого серебра.
Обычно мы уходили далеко в море, но так, чтобы берег все же был виден тонкой полоской. После рыбалки, особенно если она оказывалась удачной, мы купались, прыгая с лодки в чистейшее, но не всегда спокойное на большой глубине море. Нет смысла описывать удовольствие от такого купания. Заканчивали рыбалку после полудня и подплывали к берегу в районе купальни нашего дома отдыха. И всегда нас там встречала “рыбачка Сонька” — моя Нонна. Она это делала с удовольствием и гордостью и обычно приносила мне что-нибудь от завтрака, на который я не попадал.
Несколько раз Вася и его жена приглашали на ужин к себе домой. Их дом примыкал к территории дома отдыха, застолье проходило у них во дворе. В том числе и приготовление на костре так называемого фирменного блюда “шпары” — с ударением на последнем слоге. Почему оно так называлось, Вася не объяснил, но технология была простой: ставриду заворачивали в листья какого-то растения и клали на раскаленные угли погасшего костра.
Только лишь на третий год, в 1978, нам удалось опять оказаться в доме отдыха “Кубань”. Понятно, куда я помчался после того, как закончилось оформление и вселение в выделенный нам номер. Вася встретил меня как старого друга, и мы тут же договорились о выходе в море на следующий же день. Утром я был приятно удивлен, — вместо старенькой весельной лодки нас ожидал новенький небольшой катер с подвесным мотором. Все было как раньше, но еще добавилось удовольствие от быстрой езды. Однако следующий выход для меня не состоялся. Вася мне рассказал, что мы были замечены пограничниками, и они его предупредили, что если они еще раз увидят меня в море, то будут большие неприятности. “Дело плохо, но выход есть, сказал Вася. Придется нам с тобой поехать к ним на поклон. Но, сам понимаешь, не с пустыми руками”. Руки у нас были не пустые — я купил четыре бутылки водки, перцовую настойку, и в ближайший день или два мы отправились к пограничникам.
Добирались мы до них на рейсовом автобусе, несколько остановок, но дальше надо было идти пешком. Погода стояла жаркая, мы старались не избегать тенистые участки дороги, и на одном из таких участков Вася предложил чуть-чуть передохнуть. Мы сели на траву, Вася полез в карман и достает пакет с вяленой ставридой. “Открывай бутылку, во рту что-то пересохло”. Ну, что ж, подумал я про себя, наверно, им трех бутылок будет достаточно. Видимо было действительно очень жарко, потому что на бутылку ушло совсем немного времени. Мы поднялись и пошли. Настроение, и без того неплохое, заметно улучшилось. Но шли мы недолго. Вася посмотрел на меня задумчиво и сказал: “Хрен с ними, обойдутся и двумя. Давай повторим”12. Пограничники нас встретили приветливо, проблема была решена, но, думаю, что по нашему виду они догадались, что благодарность могла быть более значимой.