Истории у Синюшкиного колодца
Шрифт:
Ко времени постучался в дом староста местный. И поведал: мол, до власть имущих дошло, что дети одни в избе, холод, голод, мать сгинула, отец с фронта не вернулся. И должны за детьми приехать да в детдом забрать. Решили, что лучше так, чем смерть от голода.
– Кто решил? – воскликнула Заряна. – Дядька Остап, не отдавайте нас в детдом, может, тятька вернётся! Разлучат нас там, Захарка ведь совсем маленький, а я взрослая. Не губите, не отдавайте! – повалилась старосте в ноги, слезами заливается. Сидит Остап, глаза поднять не может – и права девка, что разлучат с братом, да только что он сделать может. Власть
Спустя два дня к дому детей подъехали сани, лошадьми запряжённые. Сошёл на снег человек казённый, да два холопа при нём. Постучали в дверь, Заряна отворила. А как поняла, что это по их души приехали, заблажила. Да толку-то! Приказал человек детям одеваться да в сани прыгать. А не исполните, так плетями погонят!
Сам по дому петухом ходит, свысока на детей поглядывает. Все углы облазил, во все дыры нос свой сунул, – что уж найти хотел, то неведомо. В избе бедняка из богатств всего пустой стол да угол красный. Долго казённый по комнатам шастал, всё вызыркивал, чем поживиться можно. А как не нашёл, так рявкнул на девочку, чтоб быстрей шевелилась.
Укуталась девочка, братика маленького по самые глаза шарфом повязала, саму трясёт всю. Вышли на улицу, а там у калитки кое-кто из деревни собрался – проводить сироток да узелок в дорогу сунуть. Бабы ревут – детей жалко, разлучат кровиночек. Захарка маленький подвывает на руках одного из холопов. Впереди идёт казённый, за ним Заряна упирается:
– Пощади, дядька, – кричит девочка, – оставь нас в деревне, я за братиком смотреть буду. Никому в тягость не станем.Ручьём слёзы льются. На улице мороз, щёки мокрые коркой покрывает.
Тянет человек Заряну за руку. Упирается она; видимо, невзначай на снегу поскользнулась, да и наступила казённому на ногу. Взревел он, озлобился, да как отвесил наотмашь пощёчину ребёнку! Так отвесил, что полетела девочка на снег белый.
Затихла Заряна, не ожидавшая такого. Лежит, трясётся, братик на руках холопа биться начал. Выворачивается, к сестре хочет бежать на помощь. Осклабился казённый, увидев страх на лице девочки:
– Впредь исполнительнее будешь, – рявкнул он.
И вдруг в доме детей распахнулась дверь. Да так открылась, будто ногой с обратной стороны по ней дали. Даром что с петель не слетела. Выпучили люди глаза, не поймут, что такое. А из хаты на улицу девка вышла. И такая, что стоявшие как язык проглотили. Смотрят, глазами крутят: откуда диво такое? А казённый больше всех удивлён. Стоит, рот открыл. "Как же так, – думает, – я в избе каждый угол пролазил, в каждую щёлку заглянул. Откуда девка могла взяться?"
Меж тем девушка стала с крыльца спускаться. Гордо идёт, платье чёрное стан обтягивает, волосы, что смоль, на морозном ветерке змеями колышутся. Кожа белая, словно фарфор. Глаза огромные, тёмные, будто нет в них радужки.
Подошла к Заряне, руку протянула, подняться помогла. Схватилась девочка за неё, а рука словно лёд.
Молча к холопу дева направилась, что Захарку держал. Тот как истукан стоит, глаз от неё отвести не может. Зыркнула она на мужика, тот руки и разжал. Мальчонка на землю опустился, к сестре побежал, прижался, плачет. Повернулась незнакомка к казённому.
– По чьему наказу детей дома родного лишаешь? – спрашивает.
Тот
– Так, начальство, – промямлил он.
– Скажешь, мать у них объявилась, – бросила она через плечо и направилась к избе, увлекая детей за собой. Ещё с десяток минут стоял люд, на дом таращились. Никто так и не понял, что это было, откуда девица взялась, почему детей не позволила увести. Да так ничего и не надумали, разошлись каждый восвояси.
В доме меж тем стоит Заряна, братика к себе прижимает, пошевелиться боится. Хоть и помогла незнакомка, а всё ж страшно. Рядом с ней холодом веет да мысли путаются.
– Не бойся меня, – обратилась она к девочке. – Пугать вас да жить в доме не стану, – сказала девушка, скосивши глаза на красный угол. – Но коль беда нависнет, появлюсь. Не знаешь, кто я?
Девочка отрицательно покачала головой. "Какая странная, – думала она, – неприветливая. Холодная и внутри, и снаружи".
– Морана, – громко ответила дева, прервав поток мыслей ребёнка.
Зарянка вскрикнула и зажала рот рукой. Конечно же, она знала про Морану. Рассказывая сказки перед сном, мама часто упоминала её – повелительницу зимы и смерти. Могущественную и безжалостную богиню, наводящую морок на всё живое, утягивающую в Навь. Серп в руках носящую да нити жизни им обрезающую. Заколотило Зарянку со страху.
Морана свысока наблюдала за девочкой, и в её чёрных глазах не было никаких эмоций.
В этот момент маленький Захарка заплакал от того, что ему никак не поддавались валеночки, которые он пытался стащить с ног. Сестрёнка бросилась к брату, а когда повернулась, кроме них в доме никого уж не было.
С тех пор тихонько жизнь пошла. Заряна полностью на себя взяла хозяйство. Заботилась о брате. Чудным образом, как только подходил к концу провиант, в их небольшом амбаре появлялась котомка с зерном.
И теперь уже сама Заряна, укладывая спать братика, рассказывала ему сказки на ночь. О могущественной Моране. Только теперь в её выдуманных историях чёрная дева обрела совсем другие черты…
***
Проходило время зимы, в деревни и сёла с фронта чаще стали мужики возвращаться. Разбойники поутихли. Не так страшно стало ходить на базар. И приловчилась Зарянка в лес бегать – где первые проталины на солнце появлялись, там дивные подснежники из земли проглядывали. Очень уж эти цветы любили богатые барышни. Которым самим недосуг было бегать по лесам да в талый снег проваливаться, а свежего весеннего запаха в доме ой как хотелось!
Вот она и шмыгала по полянкам лесным. И страшно никогда не было. Хоть с тех пор Морана больше не появлялась, да только знала девочка, что присматривает она за ней и в обиду не даст. Сколько раз боковым зрением видела она мелькнувший подол чёрного платья, тающий средь деревьев векового леса.
Деньги хоть и не большие выручала с подснежников, да им с Захаркой хватало. И даже умудрилась сэкономить да пару курушек-несушек прикупить. И теперь у них с братиком яичко к завтраку завсегда было. Дивились соседки: одни дети живут, а никому обузой не стали, по дворам попрошайничать не ходили, на жалость никому не давили. А иной раз какая баба и сама детям несколько пирожков принесёт иль молочка крынку. Так и жили…