Историк
Шрифт:
Предоставлялась прекрасная возможность еще раз погулять по Стамбулу, так что я свернул к запутанному как лабиринт дворцовому комплексу Топкапи [36] . Здесь султан Мехмед, утвердившись в захваченном городе, устроил свою резиденцию. Его купол, увиденный издали, и описание в путеводителе с первого дня привлекали меня к нему. Топкапи занимает большой квартал на мысу и с трех сторон омывается водами: Босфора, залива Золотой Рог и Мраморного моря. Мне казалось, что не побывать в нем — значит упустить самую суть истории Стамбула. Может быть, я отклонялся от пути, избранного
36
Музей в Стамбуле. (Прим. редактора электронной версии)
Прогуливаясь по парку, осматривая дворики и беседки, где сотни лет назад билось сердце империи, я с разочарованием узнал, как мало здесь осталось от времен Мехмеда: всего лишь несколько украшений из его сокровищницы да несколько мечей, выщербленных неустанным применением. Я понял, что, направляясь сюда, мечтал увидеть чуть яснее образ султана, чье войско сражалось с полками Дракулы и чьи советники были так озабочены странными событиями на его предполагаемой могиле в Снагове. Но попытка эта, думал я, вспоминая стариков-шахматистов на базаре, так же безнадежна, как старания представить позицию противника, зная только расположение собственных фигур.
Однако и без того во дворце нашлось, чем занять свои мысли. Вспоминая, что рассказывала мне накануне Элен, я воображал полчища слуг со звучными титулами вроде «великого свивальника чалмы», покорных воле султана; евнухов, охранявших огромный гарем, комнаты которого напоминали роскошные камеры темницы; вспоминал султана Сулеймана Великолепного, который в середине шестнадцатого века сумел сплотить империю, установить в ней единые законы и вернул Стамбулу блеск, какой он знавал при византийских императорах. Подобно им, султан раз в неделю выезжал в город, чтобы поклониться Айя-Софии, — только не в воскресенье, а в пятницу, священный день мусульманской недели. Я представлял мир сурового этикета и пышных пиров, чудные ткани и тончайшую роспись керамики, одетых в зеленое пророков и царедворцев в пурпурных одеяниях и высоких тюрбанах, в сапогах с изящно загнутыми изукрашенными носками.
Особенно поразил меня рассказ Элен о янычарах — гвардейском корпусе, набиравшемся из числа пленных мальчиков, доставленных со всех концов империи. Я вспомнил, что и раньше читал о них: мальчиков-христиан, доставленных, в том числе, из Сербии и Валахии, воспитывали в исламской вере и обучали ненавидеть народы своей родины, а потом, вырастив, натравливали на забытых соотечественников, как соколов на добычу. Мне даже попадалось в какой-то книге, может быть, в альбоме репродукций, изображение янычар. Вспомнив бесстрастные молодые лица гвардейцев, обступивших султана непроницаемым кольцом, я ощутил озноб.
Мне пришло в голову, что из юного Влада Дракулы получился бы отличный янычар. Какой шанс упустила империя, какого беспощадного воина могла бы заполучить для себя! Им пришлось бы начинать его воспитание с ранних лет, думалось мне, может быть, стоило не отдавать отцу, а оставить молодого заложника в Малой Азии. Позже он стал уже слишком независим: отступник, верный лишь собственным интересам, с равной легкостью казнивший своих и уничтожавший врагов-турок. "Как Сталин! " — мысль перескочила неожиданно для меня. Сталин, о котором я задумался, глядя
Занятый столь безрадостными размышлениями, я переходил из зала в зал, обводя взглядом великолепие старого дворца: и во всех помещениях, казалось мне, витал некий зловещий дух — возможно, просто память о беспредельной власти султанов, которую только подчеркивали узкие извилистые переходы, зарешеченные окна и тесные садики за высокими стенами. Наконец, спасаясь от тяжкого впечатления, созданного дворцом, где чувственность смешивалась с теснотой тюрьмы, изящество — с насилием, я снова выбрался наружу, в залитый солнцем внешний двор.
Но здесь меня поджидал самый страшный из призраков прошлого: мой путеводитель сообщил, что именно здесь располагалось лобное место, и в подробностях описывал привычку султана обезглавливать провинившихся царедворцев и прочих непокорных. Отрубленные головы насаживали на пики и выставляли у дворцовых ворот в качестве сурового урока подданным. Султан вполне стоил своего врага из далекой Валахии, подумал я, с отвращением отвернувшись. Прогулка по близлежащему парку вернула мне покой, а блики закатного солнца на воде, где чернели силуэты кораблей, напомнили, что день прошел и пора возвращаться к Элен, узнать, как дела у ее тетушки.
Элен ждала меня в общем зале, читая английскую газету.
— Как погулял? — спросила она, отрываясь от статьи.
— Невесело, — пожаловался я. — Ходил во дворец Топкапи.
— А… — Она сложила газету. — Жаль, я не посмотрела.
— Не жалей. Какие новости в широком мире? Ее палец пробежал по заголовкам.
— Невеселые. Но для тебя у меня есть хорошая новость.
— Говорила с тетей? — Я устроился в продавленном кресле рядом с ней.
— Да, и она, как обычно, совершила чудо. Разумеется, дома меня ждет хорошая выволочка, но это пустяки. Главное — она нашла для нас подходящую конференцию.
— Конференцию?
— Да. Лучше и быть не может! На этой неделе в Будапеште состоится международная конференция по истории. Мы приглашены, и визу для нас она уже заказала, так что можно выезжать, — Элен улыбнулась. — Кажется, у тети есть друзья на историческом факультете в Будапеште.
— А тема конференции? — Я не скрывал восхищения.
— Проблемы труда в Европе до 1600 года.
— Да, тема широкая. А мы, как видно, приглашены в качестве специалистов по Оттоманской империи?
— Совершенно верно, мой дорогой Ватсон. Я вздохнул:
— Хорошо, хоть в Топкапи побывал.
Элен улыбалась, будто бы не сомневаясь в моей способности преодолеть любые затруднения, но мне в ее улыбке почудилась доля ехидства.
— Конференция начинается в пятницу, так что на дорогу у нас всего два дня. В выходные слушаем доклады, и ты выступишь со своим. В воскресенье половина дня свободна, чтобы участники могли осмотреть историческую часть Будапешта, так что мы сможем улизнуть и повидаться с моей матерью.