Историки Рима
Шрифт:
Явлением младшей анналистики завершается ранний период развития римской историографии. Из всего изложенного выше мы извлекли некоторую общую и сравнительную характеристику старшей и младшей анналистики. Можно ли говорить о каких-то общих чертах этих жанров, о каких-то особенностях или специфических признаках ранней римской историографии в целом?
Очевидно, это возможно. Более того, как мы убедимся ниже, многие характерные черты ранней римской историографии сохраняются и в более позднее время, в период ее зрелости и расцвета. Не стремясь к исчерпывающему перечислению, остановимся лишь на тех из них, которые можно считать наиболее общими и наиболее бесспорными.
Прежде всего нетрудно убедиться, что римские анналисты — и ранние и поздние — пишут всегда ради определенной практической цели: активного содействия
Другая не менее характерная черта ранней римской историографии в целом — ее романоцентристская и патриотическая установка. Рим был всегда не только в центре изложения, но, собственно говоря, все изложение ограничивалось рамками Рима (опять-таки, за исключением «Начал» Катона). В этом смысле римская историография делала шаг назад по сравнению с историографией эллинистической, ибо для последней — в лице ее наиболее видных представителей и, в частности, Полибия — уже может быть констатировано стремление к созданию универсальной, всемирной истории. Что касается открыто выражаемой, а часто и подчеркиваемой патриотической установки римских анналистов, то она закономерно вытекала из отмеченной выше практической цели, стоявшей перед каждым автором, — поставить свой труд на службу интересов res publica.
И, наконец, следует отметить, что римские анналисты, в значительной мере, принадлежали к высшему, то есть сенаторскому сословию. Этим и определялись их политические позиции и симпатии, а также наблюдаемое нами единство или, точнее говоря, «однонаправленность». Этих симпатий (за исключением, очевидно, Лициния Макра, который пытался — насколько мы можем об этом судить — внести в римскую историографию демократическую струю). Что касается объективности изложения исторического материала, то давно уже известно, что честолюбивая конкуренция отдельных знатных фамилий и была одной из основных причин извращения фактов. Так, например, Фабий Пиктор, принадлежавший к древнейшей gens Fabia, издавна враждовавшей с не менее древней gens Cornelia, несомненно, ярче оттенял деятельность рода Фабиев, в то время как подвиги Корнелиев (а следовательно, и представителей такой ветви этого рода, как Сципионы) отодвигал на задний план. Такой же сторонник сципионовой политики, как, скажем, Гай Фанний, несомненно, поступал наоборот. Этим путем и возникали самые различные варианты «улучшения» или, наоборот, «ухудшения» истории, в особенности при изображении событий раннего времени, для которого не существовало более надежных источников.
Таковы некоторые общие черты и особенности ранней римской историографии. Однако прежде чем перейти к римской историографии периода ее зрелости, представляется целесообразным определить некоторые принципиальные тенденции развития античной историографии вообще (а на ее фоне, в частности, и римской!).
Римская историография, даже в период своей зрелости и наивысшего расцвета, не смогла полностью освободиться от ряда специфических черт и установок, характерных — как только что отмечалось — для анналистики, в частности анналистики младшей. Поэтому, будучи органичным и составным звеном античной историографии в целом, историография римская как бы олицетворяла собой определенное направление в ее развитии. Вообще, если иметь в виду античную историографию как таковую, то можно, пожалуй, говорить о двух наиболее ярких, наиболее кардинальных направлениях (или тенденциях). Попытаемся их определить, тем более что они — конечно, в достаточно измененном, модифицированном виде — продолжают не только существовать, но и активно противостоять друг другу даже в самой новой, то есть современной исторической литературе. О каких же направлениях идет в данном случае речь?
Одно из них представлено в античной историографии — если иметь в виду римское время — именем Полибия. Остановимся, в первую очередь, на характеристике именно этого направления.
Полибий (205-125 гг. до н. э.) был по происхождению греком. Он родился в аркадском городе Мегалополь, входившем
Годы пребывания в Риме превратили Полибия в горячего поклонника римского государственного устройства. Он считал, что оно может рассматриваться как образцовое, поскольку в нем осуществлен идеал «смешанного устройства», включающего в себя элементы царской власти (римские консулы), аристократии (сенат) и демократии (народные собрания).
Основной труд Полибия — «Всеобщая история» (в 40 книгах). К сожалению, этот большой труд не дошел до нас в целости: полностью сохранились лишь первые пять книг, от остальных уцелели более или менее обширные фрагменты. Хронологические рамки труда Полибия таковы: подробное изложение событий начинается с 221 года и идет вплоть до 146 года (хотя в двух первых книгах дается суммарный обзор событий более раннего времени — с Первой Пунической войны). Исторический труд Полибия полностью оправдывает присвоенное ему название: автор рисует широкую картину истории всех стран, так или иначе соприкасавшихся в эту эпоху с Римом. Столь широкие масштабы и «всемирно-исторический» аспект были неизбежны, даже необходимы, ибо Полибий задался целью — ответить своим произведением на вопрос, как и почему все известные части обитаемой земли в течение пятидесяти трех лет подпали под власть Рима? Здесь, кстати сказать, в качестве ответа и возникло учение о смешанном государственном устройстве как наилучшей форме правления.
О чем свидетельствует подобная программа историка? Прежде всего о том, что труд Полибия есть определенное историческое исследование, причем такое исследование, в котором центр тяжести лежит не на рассказе о событиях, не на их описании, но на их мотивировке, на выяснении причинной связи событий. Подобная интерпретация материала и создает основу так называемой «прагматической истории».
Полибий выдвигал три основных требования перед историками. Во-первых — тщательное изучение источников, затем — знакомство с местностью, где разыгрывались события (главным образом, битвы, сражения) и, наконец, личный, практический опыт в делах военных и политических. Сам Полибий в высшей степени удовлетворял этим требованиям. Он знал на практике военное дело (в 183 г. был стратегом Ахейского союза), имел достаточный опыт в политических вопросах и много путешествовал, знакомясь с театром военных действий. К своим источникам Полибий относился критически, отнюдь не принимая их на веру, часто использовал архивный и документальный материал, а также показания очевидцев.
Эти требования, выдвигаемые Полибием, вовсе не были самоцелью. Выполнение названных условий в сочетании с установкой на выяснение причинной связи событий — все это должно было служить конечной цели: правдивому и обоснованному изложению материала. Сам Полибий подчеркивал это как главную задачу историка. Он говорил, что историк обязан в интересах соблюдения истины восхвалять врагов и порицать друзей, когда те и другие этого заслуживают, и даже сравнивал историческое повествование, лишенное истины и объективности, с беспомощностью, непригодностью человека, лишенного зрения (1, 14, 5-6).
Эти принципы и установки Полибия как исследователя роднят его и ставят в один ряд с его великим предшественником — греческим историком Фукидидом (460-395 гг. до н. э.), которого можно считать основоположником критики источников и мастером политического анализа описываемых событий. Характерной чертой Фукидида было также стремление к объективности, беспристрастности изложения, хотя, конечно, это условие им далеко не всегда соблюдалось, в особенности когда речь шла о внутриполитических событиях (например, оценка деятельности Клеона). Но как бы то ни было, Фукидид и Полибий — две родственные и вместе с тем две наиболее выдающиеся фигуры античной историографии.