История афинской демократии
Шрифт:
И тут результаты деятельности Кимона оказывались в известном смысле противоположными его стремлениям и ожиданиям: так, своими победами он со своей стороны подготовлял будущий разрыв со Спартой, так как Спарта не могла равнодушно смотреть на непомерное возвышение своего соперника, а Афины в свою очередь, сознавая и даже преувеличивая свои силы, начинали думать об окончательном оттеснении Спарты на второй план. А соглашаясь на то, чтобы союзники вместо флота доставляли деньги, Кимон тем самым невольно содействовал большему их порабощению и недовольству в будущем, превращению афинской гегемонии в полное владычество, и ему же пришлось быть свидетелем и усмирителем первых восстаний союзников. Вообще Кимон, обладавший всеми качествами хорошего воина и полководца, оказывался недальновидным в политике; тут обнаруживались его слабые
Таков Кимон, глава аристократической партии.
Как вождь демоса, как борец за его права, в Афинах в 60-х гг. на первом месте стоял Эфиальт.
Дошедшие до нас известия о нем отрывочны и скудны, но все они сходятся в признании, что это был один из лучших людей Древних Афин – твердый, бескорыстный, идеально честный. В этом отношении его имя ставили наряду с именем Аристида. По выражению Аристотеля, Эфиальт слыл «неподкупным и справедливым в политическом отношении». Он не обогащался на счет государственных средств, как большинство других государственных деятелей Афин, и сошел в могилу таким же бедняком, каким он был всю свою жизнь, гордясь своей бедностью и отвергая всякую помощь даже со стороны друзей. В своей общественной деятельности Эфиальт представляется нам своего рода народным трибуном: это был воодушевленный и красноречивый «простат» демоса, всецело преданный его интересам, гроза олигархов, неумолимый преследователь тех должностных лиц, которые позволяли себе какие-либо злоупотребления или несправедливости по отношению к народу.
Заодно с Эфиальтом действовал Перикл, его единомышленник и друг, но он пока оставался на втором плане; первенствующее положение он занял лишь с середины V в.
Один из эпизодов тогдашней борьбы – процесс Кимона после покорения восставшего Фасоса (463 г.). Кимона обвиняли в том, что он, будто бы подкупленный, не воспользовался удобным случаем для вторжения в Македонию. Но время для низвержения Кимона, находившегося в апогее своей славы, еще не пришло; он был оправдан.
Вскоре представился другой, более важный повод к столкновению между противными партиями, когда обеим сторонам приходилось помериться своими силами. То была просьба спартанцев о помощи против восставших периэков и илотов, или мессенцев, оплотом для которых служила знаменитая в преданиях прежних Мессенских войн Итома. Тут должны были столкнуться две противоположные политические программы. Аристократы были на стороне Спарты: Спарта казалась идеалом строго-аристократической республики, примером незыблемости государственного строя, с одним господствующим сословием; она была исконным, деятельным врагом демократии во всех ее видах и оплотом элементов аристократических. Наоборот, вожди демократической партии не могли питать симпатий к Спарте. Они являлись продолжателями дела Фемистокла, видели враждебное отношение Спарты к возрастающему могуществу Афин и сознавали, что нечего уже рассчитывать на искреннее сближение двух соперничающих государств. Как раз перед тем Спарта обещала свою поддержку восставшему против афинян Фасосу, и только постигшее ее землетрясение и затем восстание мессенцев помешали оказать эту поддержку. Несмотря на все это, Кимон остался верен своим симпатиям и своей программе. Сам проникнутый всецело воспоминаниями о патриотической борьбе времен персидского нашествия, он и афинянам теперь напоминал об этих временах, о союзе со Спартой, об еще недавней общей их борьбе с «варварами». Он молил народное собрание не допускать, «чтобы Эллада стала хромать на одну ногу, а Афины остались без сотоварища по ярму». Тщетно против помощи Спарте восставал Эфиальт; тщетно он доказывал, что следует предоставить Спарту, этого врага Афин, ее участи: Кимон восторжествовал. Решено было помочь спартанцам, и сам Кимон во главе четырехтысячного отряда отправился в Пелопоннес.
Однако спартанцы вскоре с подозрением отнеслись к своим афинским союзникам и отпустили их, заявив, что больше не нуждаются в них.
Велико было негодование афинян на Спарту! После этого авторитет и влияние Кимона, политика которого потерпела такую жалкую неудачу, и значение всей аристократической партии естественно должны были пасть: в общественно-политической жизни Афин должно было возобладать другое, противоположное течение – демократическое.
Таким образом, все эти события отразились тотчас же и на ходе внутренней борьбы, переживаемой тогда Афинами: с ними связана так называемая Эфиальтова
Реформа ареопага. Суд присяжных, совет и народное собрание
Трудно в точности обозначить права и функции ареопага: по всей вероятности, они и не были ясно определены, и сама эта неопределенность могла в свою очередь способствовать расширению сферы влияния ареопага. По выражению одного древнего свидетельства, почти все дела по проступкам и нарушениям закона подлежали его ведению. Но ареопаг был не только высшим судилищем: это был в известном смысле государственный совет и учреждение с религиозным характером, с полицейской и цензорской властью, а главное – с большим политическим влиянием: ареопагу принадлежала высшая контролирующая власть над действиями должностных лиц и даже над самой экклесией, народным собранием: он был «всеобщим блюстителем и стражем законов»; он пользовался правом veto по отношению к постановлениям народного собрания и, следовательно, влиял на весь ход государственной жизни.
В силу своей древности окруженный особым нимбом, по преданию – создание самих богов и судилище, перед которое являлись даже сами бессмертные, составленный из избранных лиц – бывших архонтов, с честью исполнявших свой долг, – ареопаг долго обладал особенным нравственным авторитетом. В чрезвычайных случаях он мог прибегать и к чрезвычайным мерам. Во время борьбы с персами за независимость, особенно в момент вторжения Ксеркса, ареопаг, поддерживая Фемистокла, проявил энергию и патриотизм, что, конечно, еще более подняло его нравственное влияние и авторитет, так что годы от Саламинской битвы до начатой Эфиальтом борьбы Аристотель в «Афинской политии» выделяет даже в особый период главенства ареопага – главенства, при котором, говорит он, дела афинян шли хорошо; афиняне имели успех в войне и приобрели славу среди эллинов.
Таким образом, как раз в то время, когда в Афинах особенно усиливается демократический элемент, возвышается и ареопаг, представитель другого, противоположного начала. Но главенство ареопага, о котором говорит Аристотель, продолжалось только около 17 лет, мало-помалу клонясь к упадку: оно не могло быть продолжительным, оно противоречило общему ходу и направлению афинской истории. Между ареопагом, этим воплощением и блюстителем старины, этим оплотом и средоточием партии аристократической, и господствовавшим тогда в Афинах демократическим направлением столкновение было неминуемо. Коллегия, по самой своей сущности чисто аристократическая, ареопаг, со своими пожизненными и не подлежащими ответу членами, стоял теперь одиноко среди других учреждений Афин, составляя резкий контраст остальному строю этой демократической республики с ежегодно избираемыми и ответственными должностными лицами. Многие из тех прав, которыми пользовался ареопаг – особенно право veto, – оказывались ненавистным и лишним тормозом для окрепнувшей демократии и казались уже анахронизмом. Новые идеи с трудом проникали в ареопаг; новые интересы и новые стремления, которыми жило афинское общество, были чужды, не понятны ареопагитам, людям большей частью престарелым, представителям уже отживших поколений. Обновление состава ареопага совершалось медленно; долго еще большинство состояло из прежних архонтов, вышедших из рядов первого класса; а главное – дух, царивший в этом учреждении, был слишком могуществен, и вновь вступающие члены, представители хотя бы и других общественных слоев и других воззрений, подчинялись в свою очередь этому духу. Тут действовали своего рода esprit de corps и строгая, выработанная в течение долгого ряда поколений традиция. Изменить ей, отступить от установившегося направления – это был такой предосудительный для ареопагита поступок, на который редко кто из новых членов имел смелость решиться. Притом даже те, кто честно исполнял свою обязанность в качестве архонта, подвергались докимасии перед ареопагом, прежде чем вступить в него, и понятно, что ареопагиты, вероятно, тщательно старались не допускать в свою среду лиц, известных за особенно ревностных демократов. Докимасия тут могла легко обратиться в подбор единомышленников. Среди происходившей в Афинах внутренней борьбы ареопаг являлся не бесстрастным зрителем или посредником, а представителем и органом партии, главным средоточием и оплотом всего, что было враждебно дальнейшему росту демократии.
Конец ознакомительного фрагмента.