История Андрея Петрова
Шрифт:
Картошка, которую мы положили часа два назад в раскаленные еще угли, давно уже испеклась и даже сама стала углями. Я вообще сомневаюсь, что кто-нибудь о ней вспоминает в таких случаях. Все эти комбинации что-то вроде условного рефлекса: сделал шашлык – засунь в истлевший костер килограмм картошки. Взгляд мой скользнул на столик, стоявший рядом с мангалом, издалека напоминающий сторожевого пса. На нем стояла початая бутылка виски и смотрела на нас, будто живое существо: похудевшая, высохшая от ветра, как какой-нибудь старик у моря.
Семен положил мне на плечо руку, сказал, что всегда считал меня
На Семене был шерстяной свитер, красивый, но шерстяной. У меня мурашки пошли от случайных прикосновений. Ненавижу шерсть. Когда кто-нибудь надевает шерстяную вещь на голое тело, я хожу с гусиной кожей еще полдня, воображая, как каждая ворсинка колет меня, норовя заколоть до смерти. Все это из детства. Даже когда я стал совсем взрослым (хотя это спорный момент), мне еще долго снилось это чувство колющих ворсинок, впивавшихся в мое щуплое тело, которому когда-то выпало перенести немало испытаний и невзгод.
Немного остыв от мыслей насчет шерстяных изделий, я подумал: как же здорово сидеть на открытом воздухе ранней весной, смотреть в ночь и думать о хорошем. Наверное, прелесть своего собственного дома еще и в этом. Семен набрался вполне прилично, и язык его отказывался выполнять стандартные команды.
– Лебр, я гоарюю, это будет…
– Да, Сем, я постараюсь написать интересно, как только смогу, – ответил я. – Пошли, дружище, уже поздно.
– А-а-а-а, я-я-я-я.
– Пошли, пошли.
Я взял Семена за руки, с трудом поставил в вертикальное положение и повел в дом. Мой приятель неплохо прибавил, он был тяжелым, как мешок с камнями. Вообще он и раньше не очень-то следил за собой, но толстым никогда не был. Он висел на мне почти без чувств, из-под задравшейся майки торчало волосатое пузо. Я посмотрел на него глазами девушки. «Как они спят с такими? – подумал я. – А ведь это стандартный такой мужчина, самый что ни на есть обычный парень. Примерно такое вот пузо, такие ноги, такое одутловате лицо». Я представил, как я целую Семена, потом спускаюсь ниже и ниже. Фу…дь, как они это делают? Я сплюнул. Мы еле-еле дошли до входной двери.
– Кллюч в ка-а-а-а-ам-ман, полож-ж, я…
– Да понял, понял, Сем, сейчас возьму.
Я засунул руку в карман его джинсов и достал оттуда связку, без труда нашел длинный ключ и открыл дверь. У него была странная привычка всегда закрывать дверь снаружи и изнутри. Всегда, даже когда он просто выходил во двор. А еще он так и не научился контролировать себя по части алкоголя. Я заметил, что это вообще не поддается тренировке. Есть люди, которые понимают, когда пьяны и когда следует закончить, а есть те, которые пьют, будто вообще не пьянея, но вот проходит сколько-нибудь времени и они понимают, что их накрыло, что называется, с потрохами.
Мы зашли в дом, я включил свет. Выключатель был на месте: справа на стене. Коридор я узнал, только лестница на второй этаж была какой-то другой, деревянной, свежевыкрашенной и похожей на конструкцию из фильмов про богатых
Не знаю, как я добрался до цели, но все-таки сделал это. Спасибо, что первая комната на этаже была спальней Семена. Я положил его на кровать, потушил свет.
– Сем, я захлопну, слышишь?! Ау, Сем, как принял?!
Но в ответ послышалось лишь вялое хрюканье.
Мне можно был лечь в любой другой комнате или прямо здесь, рядом с ним, но я почему-то давно уже не могу заснуть в гостях, каким бы пьяным и вымотанным ни был. Я спустился вниз, на кухню. Сварил себе кофе и вызвал такси. Почему ни одна машина не хотела ехать сюда в полночь? Видимо, несмотря на огромное количество новых построек, место это до сих пор элитным явно не читалось.
Глава 15
Машина приехала спустя почти час. Я сел в иномарку неизвестной модели, сказал адрес, уселся на переднее сиденье и молча уставился в окно. В голове вертелась какая-то старая песня, название которой я не мог вспомнить всю дорогу, тем не менее напевать ее не переставал. Я думал о себе, своей книге, Семене и нашем разговоре. Я не особо верил в случайности. Когда говорят, что все в жизни не случайно, что имеют в виду? Не знаю, но отсутствие случайностей – это ведь закономерность, а закономерность – это все равно что программа, написанная специально для каждого из нас. Интересная, должно быть, работа у наших создателей. Сидит кто-нибудь на другой планете и думает: «Так, этот пусть в тридцать пять умрет, а вот этот родится инвалидом..» «А как же этот, как его там, Семен?» – спрашивает его коллега. «А он, – отвечает ему первый, – давай умрет лет в сорок, положим, от цирроза печени?» «Договорились, по рукам!» – заканчивает спор главный.
Домой я попал ровно в час ночи, но казалось, что сейчас вот-вот рассветет. Почему-то я устал, видимо, давно не пил. Чувствовал себя ужасно. Болела голова, тошнило, но настроение было приподнятым. «Хотя бы не придется ходить, как идиоту, по издательствам, – сказал я сам себе. – Если напишу дерьмо, сразу скажут как есть, а быть может, еще и объяснят, что не так, где нужно доработать и все такое. Просто учту все пожелания и буду писать себе дальше. В конце концов, у кого еще из молодых писателей есть такой шанс?!» Это было последнее, о чем я подумал, и крепко заснул.
Я проснулся от воя пожарной машины. В доме напротив горела квартира на первом этаже. Вроде бы, там была парикмахерская или салон красоты. Рядом стояло четыре пожарных расчета и толпа примерно из тридцати пенсионеров, женщин и детей. Все указывали пальцами на пепелище и мирно переговаривались. Не хватало бутербродов в руках и заставленного машинами двора, чтобы пожарные не могли потушить это великолепие как можно дольше. Я всегда думал: почему нас, людей, так притягивают зверства, издевательства и чужие несчастья? Человек, совершенно точно самое жестокое животное на планете. Даже в дикой природе трудно себе представить, что на горящий лес придут посмотреть несколько медведей и лисиц, а потом, когда все сгорит дотла, все спокойно разойдутся по делам, позевывая и делая усталый вид.