История Англии от Чосера до королевы Виктории

Тревельян Дж. М.

Чтобы удовлетворить такие неотложные потребности, на основе закона о бедных был проведен целый ряд экспериментов и издана серия указов. Эти указы проводились в жизнь на местах мировыми судьями под строгим наблюдением Тайного совета. Тайный совет имел здравый взгляд на интересы бедных, с которыми были так тесно связаны интересы общественного порядка. Теперь уже больше не было банд «закоренелых нищих», терроризировавших честных людей во времена Генриха VIII. Принудительный налог в пользу бедных теперь взимался с возрастающей регулярностью. Из этого фонда не только выдавали пособие бедным, но надзиратели бедных в каждом приходе были обязаны покупать сырье, чтобы обеспечить безработных работой, а именно: «надлежащий запас льна, шерсти, пеньки, ниток, железа и другого материала, чтобы посадить бедняка за работу» (Статут 1601 года).

Точно так же и во времена голода, как,

например, в период нескольких неурожайных лет (1594-1597), Тайный совет, действовавший, как всегда, через свой орган – мировых судей, – регулировал цену на зерно, следил за тем, чтобы оно ввозилось из-за границы, и распределял его по местам, наиболее пострадавшим от голода. Несомненно, что как закон о бедных, так и снабжение питанием во времена голода были несовершенны и принимали в разных областях разные формы, но принудительная государственная система уже существовала и в теории и на практике; обеспечение бедных теперь было лучше, чем когда-либо в старой Англии, и лучше, чем когда-либо для многих поколений во Франции и в других европейских странах.

Судебная, политическая, экономическая и административная власть мировых судей была так разнообразна и в совокупности так значительна, что они сделались самыми влиятельными в Англии людьми. Часто их выбирали в парламент, где они могли выступать как опытные критики законов и политики, которыми сами руководствовались в своей деятельности. Они были слугами королевы, но она их не оплачивала и они от нее не зависели. Они были сельскими джентльменами, живущими в своих собственных поместьях на свои собственные доходы. В конечном счете они больше всего ценили доброе мнение своих соседей, джентри и населения графства. Поэтому в тех случаях, когда сельское дворянство было в сильной оппозиции к государственной и религиозной политике короля, как это случалось иногда во времена Стюартов, королевская власть уже не имела другого аппарата управления в сельских местностях. Так обстояло дело, например, в 1688 году, но, конечно, в 1588 году такого положения еще не было. Некоторые из дворян, особенно на севере и западе, не одобряли елизаветинскую политику Реформации, но огромное и все более возрастающее большинство их класса благосклонно относилось к новой религии, и мировые судьи, придерживавшиеся этих убеждений, могли быть использованы правительством для обуздания и даже ареста их наиболее упорствующих соседей. Если бы такое насилие совершалось оплачиваемыми чиновниками, присланными из Лондона, они были бы приняты более враждебно местным общественным мнением и их услуги обходились бы казне королевы гораздо дороже.

Глава VII Англия времен Шекспира (Продолжение)

Говоря о морских путешествиях, открытиях, музыке, драме, поэзии и о многих других сторонах общественной жизни, можно с уверенностью назвать шекспировскую Англию золотым веком – веком гармонии и творческой силы. Но религиозная жизнь того времени представляется на этом фоне более мрачной, малопривлекательной и, конечно, менее гармоничной. Исключая «прозорливого Гукера», нет другого крупного имени, которое вставало бы в памяти в связи с религией времен Елизаветы. Однако, вспоминая судьбу, выпавшую в те годы на долю Испании, Франции, Женевы, Италии и Нидерландов и обусловленную религией, мы с полным основанием можем быть довольны тем, что в Англии церковные раздоры сдерживались политикой королевы и здравым смыслом большинства ее подданных – светских и духовных – и что религиозному фанатизму никогда не давали волю сводить на нет или извращать деятельность современников Елизаветы. Кроме того, эта отрицательная сторона не была единственной характеристикой религиозной жизни века Шекспира. Надо иметь в виду, что и сам Шекспир, и Эдмунд Спенсер были детьми своего времени и жили в его религиозной атмосфере, точно так же, как и поэты других веков – Ленгленд, Мильтон, Вордсворт и Браунинг, – каждый из них был продуктом и высшим выражением религиозной философии, характерной для соответствующей ему эпохи. Среди современников Шекспира было много неистовых пуритан и приверженцев Рима и много ревностных сторонников англиканской церкви, но было в это время и нечто еще в большей мере типично елизаветинское, а именно отношение к религии, которая не была прежде всего католической или протестантской, пуританской или англиканской, чуждалась каких-либо догм, но глубоко коренилась в душе. Это было присуще и Шекспиру, и самой королеве.

Первые годы царствования Елизаветы характеризовались в каждом приходе кризисом в сфере общественной жизни. Наследие Кранмера потомству – английскую «Книгу Общих молитв» – снова

было приказано читать вместо отправления католической службы на латинском языке. Но это изменение в религии не сопровождалось соответствующим изменением состава приходских священников. Из восьми тысяч духовных лиц, получавших бенефиции, были смещены не больше двухсот. Священник подчинился закону, как необходимости, и его соседи, такие же послушные, не осуждали его за это. Если он был человеком средних лет, то он уже привык менять свою религиозную деятельность по приказанию существующих властей. В некоторых случаях он был бывшим монахом или нищенствующим проповедником, которому были хорошо знакомы многочисленные варианты религиозных экспериментов. В год, когда королеве Марии наследовала ее сестра, обычный средний священник редко был убежденным протестантом, но у него не было и почтения к авторитету папы; ему была чужда идея полагаться на «свое суждение», и если он искренне хотел повиноваться «церкви», то где же мог он услышать ее голос? Его приучали верить, что этот голос исходил из уст монарха, а в 1559 году никакого другого голоса не было слышно. Признавать религиозные службы и учения потому, что они были предписаны королевской властью, парламентом и Тайным советом, представлялось духовенству не только удобным, но и безусловно правильным.

Таково было отношение к религии, которое провело англичан через этот опасный век перемен. Оно противоречит нашей современной точке зрения о религиозной и личной свободе, но в те времена это была доктрина, которой искрение придерживалось большинство сознательных людей. Епископ Джюэл, лучший выразитель идей раннего елизаветинского религиозного порядка, провозгласил:

«Наше учение таково: каждый человек, каково бы ни было его призвание – будь он монах, проповедник, пророк или апостол, – должен быть подчинен королю и мировым судьям».

Религия была подвластна королю и мировым судьям. Все были согласны, что в государстве могла быть только одна религия, и все, исключая католиков и строгих пуритан, считали, что государство должно решать, какой должна быть эта религия.

Эта доктрина, одинаково противоречащая средневековым и современным представлениям, соответствовала настроениям в Англии эпохи Елизаветы. Она была политическим следствием социального мятежа мирян против духовенства во время царствования отца королевы. Англичане эпохи Тюдоров не были антирелигиозны, но они были антиклерикальны. Придерживалось этой доктрины и само духовенство, которое не воспитывалось в семинариях как священнослужительская замкнутая каста, а само являлось составной частью английского общества.

Поэтому духовенство в целом было послушным и покорным в первые годы царствования Елизаветы. Но среди духовенства имелось активное меньшинство новообращенных – фанатических протестантов, – которые только благодаря смерти королевы Марии избежали смитфилдских костров или вернулись из ссылки из-за границы полные кальвинистического фанатизма, воспринятого у женевского первоисточника. Они не подчинились бы папистскому государю, но они знали, что одна только Елизавета стояла между Англией и папистской реставрацией; таким образом, они одобряли ее церковный компромисс, намереваясь внести в него изменения, когда позволят время и обстоятельства. Они были самым твердым оплотом нового порядка в его борьбе против Рима и Испании, но в другом отношении они были и его опаснейшими врагами.

Большая часть приходских священников в 1559 году согласна была принять религию в готовом виде по парламентскому статуту, но у них не было никакой определенной, веками установленной религии, которая могла бы пробудить энтузиазм у духовенства и придать авторитет богослужению. Однако у крайних левых протестантов была «живая» вера, которая на несколько десятилетий сделала их наиболее влиятельной частью духовенства в такое время, когда у среднего приходского священника не было ни знаний, ни энтузиазма.

Со времени антиклерикальной революции, произведенной Генрихом, священникам уже больше не завидовали и их не ненавидели, но часто презирали и третировали. Сама Елизавета продолжала раздавать направо и налево церковные земли и имущество и часто оставлять незамещенными епископские должности для того, чтобы корона могла пользоваться рентой маноров. Архиепископы королевы постоянно искали у ее секретаря Уильяма Сесиля советов по чисто религиозным делам, в то же время непрестанно жалуясь ему на небольшие притеснения, чинимые могущественными мирянами. «С церковью обходились как с орудием светского управления, как с держащейся с достоинством, но приятно беспомощной добычей обанкротившегося монарха и алчного двора».