История Антисемитизма. Эпоха Веры.
Шрифт:
Из всего этого некоторые античные авторы делали вполне логический вывод – хотя нам он не может не казаться парадоксальным – о том, что евреи являются атеистами. Их искреннее отвержение всех других богов, их вечное contemnere deos (презрение к богам), их отказ совершать жертвоприношения императорам – все это было достаточным для того, чтобы рассматривать их как народ богохульников. К тому же кого вообще можно было считать богом евреев? Разве Помпеи, осмелившийся проникнуть в их Храм в 63 г. до н. э., не сообщил, «что внутри не было никаких изображений богов, что там вообще ничего не было, и что все тайны святилища оказались ничем?»
Евреям предъявлялись и другие, часто противоречивые обвинения: это упорный, непокорный, смелый народ, но это и трусливый
Здесь важно уточнить, что этот прозелитизм уже тогда имел длительную историю. Первые признаки его относятся ко времени пророков: разве Господь не повелел Ионе идти в город Ниневию и призвать его жителей к раскаянию? Истинные прозелиты, прошедшие через все стадии очищения и совершившие обрезание, принимались еврей-скими общинами как абсолютно равноправные и рассматривались как «сыны Авраама». Иначе обстояло дело с «полупрозелитами», «боящимися Господа", которых еще называли «прозелитами у врат». Они не осмеливались принять окончательное решение, но соблюдали отдельные еврейские обычаи, например, отдых в субботу, а уже их сыновья становились истинными прозелитами.
Одна из сатир Ювенала, высмеивающая «родителей, чей пример совращает их детей», позволяет предположить, что это было распространенным явлением ( В XVI сатире Ювенала говорится: «Так случилось, что отец некоего человека соблюдал субботу, сам же он станет почитать только облака и божественность неба; он не будет отличать человеческую плоть от свинины, которую не ел его отец; наконец, он даже сделает себе обрезание. Воспитанный в презрении к римским законам, он изучает, соблюдает и почитает только иудейский закон, все то, что Моисей завещал своим последователям в таинственной книге: не указывать дорогу путнику, если он не соблюдает этих обычаев; показывать, где находится источник воды, толь-ко совершившим обрезание. И все это потому, что его отец проводил в бездействии каждый седьмой день, не принимая никакого участия в повседневных заботах».)
Предвосхищая будущий триумф христианской пропаганды, еврейская пропаганда завоевывала в эту эпоху бесчисленных сторон-ников, свидетельствуя таким образом об исключительной привлекательности закона Моисея в условиях, когда обращение в новую веру, как правило, не влекло за собой серьезной или даже смертельной опасности. Более того, разве не был еврейский народ единственным народом после самих римлян, с которым можно было соединиться в любом месте Империи?
Короче говоря, не вызывает сомнений, что если исключить очевидные выдумки, то античные авторы ставили евреям в вину некоторые особенности их обычаев и поведения, строго предписанные Библией. Одним из первых это отметил неизвестный автор «Оракулов Сивиллы»: «И вы заполните все земли и все океаны, и всякого будут раздражать ваши обычаи.» (III, 271). Кроме того, античные авторы не обходили молчанием военные доблести евреев и значе-ние, придаваемое ими семейному укладу: «Этот народ ужасен в своем гневе», – писал Дион Кассий. Даже Тацит, столь враждебно относившийся к евреям, отмечал: «Они считают преступлением убийство даже одного единственного младенца, они верят, что души погибших в бою или замученных бессмертны; отсюда вытекает их стремление размножаться и их презрение к смерти».
Таким образом, из этого краткого обзора можно сделать следующие выводы.
С одной стороны, в эпоху античного язычества лишь эпизодически удается обнаруживать те массовые вспышки страстей, которые сделают в дальнейшем участь евреев столь суровой и полной
С другой стороны, интерес современников, и особенно «интеллектуалов» того времени, вызывали специфические, необычные черты иудаизма. Этот интерес колеблется между двумя полюсами: его отталкивает еврейский партикуляризм и привлекает религиозный монотеизм – то, что Ренан называл «странным очарованием» и что подтверждается успехами еврейского прозелитизма.
Об этом с гордостью писал Иосиф Флавий: «Издавна множество людей выражает страстное желание перенять наши религиозные обряды, нет ни одного греческого города, ни одного варварского племени, ни одного народа, на который не распространился бы наш обычай воздерживаться от работы каждый седьмой день и где бы не соблюдались наши посты, зажигание светильников и наши многочисленные ограничения в том, что касается пищи» («Иудейская война», 2, 16, 4.)
Добавим к этому, что в наше время часто проявляется стремление противопоставить ревнивую избирательность Бога евреев терпимости языческих богов. Но если внимательней рассмотреть эту проблему, то окажется, что дело обстояло не так просто. Верховные боги античного города занимались только своими собственными адепта-ми. Чужеземец не мог рассчитывать на их защиту, он оставался связанным с богами своих предков. Таким образом, признавая чужих богов, местный или региональный культ в пределах собственных границ оставался нетерпимым и исключал любые другие. В то же время универсальный Бог евреев не допускал соперников, но для всех оставалась открытой возможность присоединиться к избранному народу, а на его защиту мог надеяться каждый человек. Как сказал пророк: «Вот, ты призовешь народ, которого ты не знал, и народы, которые тебя не знали, поспешат к тебе ради Господа, Бога твоего» (Исайя, 55,5).
Отметим в этой связи, что под непреодолимым воздействием эллинистической культуры иудаизм претерпевал определенные изменения. Ритуальной стороне отводилось меньше места, зато незаметно получали распространение идеи, заимствованные у греческой мысли и философии. Согласно талмудической традиции, в доме раби Гамлиэля пятьсот молодых людей изучали Тору и еще пятьсот -греческую философию… В результате этой эволюции появляются такие эллинизированные еврейские мыслители как Филон Александрийский, пытавшийся сочетать доктрину стоиков с предписаниями Торы. Естественно, что подобные тенденции весьма способствовали распространению еврейского прозелитизма.
Кроме того, эта эволюция подготавливала почву для будущих успехов христианской пропаганды, которая в свою очередь станет оказывать воздействие на положение евреев. Но перед тем, как перейти к этим проблемам, попробуем подвести некоторые итоги этой вводной, но очень важной главы, взяв в качестве исходной точки несколько меланхолические выводы специалиста по папирусам Жозефа Мелез-Моджеевского, написавшего:
«Враждебность и ненависть с одной стороны, симпатия и восхищение с другой» – эта формулировка принадлежит Марселю Симону… С античных времен существовал некий «еврейский вызов», исключавший безразличие. Следует признать, что враждебность к евреям не была христианским изобретением. Исторический опыт показывает, что, к несчастью, враждебность чаще всего оказывалась сильнее симпатии. Можно задать себе вопрос о том, насколько постоянной окажется эта тенденция и в будущем – вопрос, сохраняющий свою актуальность. Разумеется, хотелось бы пожелать, чтобы симпатия возобладала – без восхищения и прочих крайностей, всегда несколько двусмысленных. Еще лучше было бы, чтобы эта напряженность окончательно уступила место более нейтральным отношениям. Но не означало ли бы это мечту о том, чтобы когда-нибудь евреи стали «таким же народом, как все остальные», не перестав при этом быть евреями?