История археологической мысли в России. Вторая половина XIX – первая треть XX века
Шрифт:
Труды П.И. Лерха помогают ясно понять следующее: гуманитарный подход в археологии середины XIX в. отнюдь не предполагал пренебрежения к данным естествознания. Его особенностями скорее надо считать ясное осознание «исторического характера» археологии и предпочтение ретроспективного пути от известного (то есть более позднего, этнографически и лингвистически исследованного) к неизвестному – более древнему, представленному лишь «вещественными памятниками». Этот путь предполагал опору, в первую очередь, на данные лингвистики. Основными понятиями в ходе исследования выступали «народ», «племя» и т. д. – этнографические единицы, историю которых предполагалось проследить от современности в глубь веков. В ходе анализа собственно археологических памятников («доисторических древностей») очень большое
П.И. Лерх прекрасно понимал важность приложения к археологическому материалу указанных методов. Вполне в русле «скандинавского подхода», уделявшего много внимания этой стороне исследований, он писал: «Современная археология, перешагнув пределы исторических эпох, знакомых нам по памятникам письменности, нуждается более прежнего в содействии различных других отраслей знаний, преимущественно, этнографии, языковедения, геологии, палеонтологии, химии, даже биологических наук. Но содействие это, по нашему взгляду, должно быть совокупное…» (Лерх, 1868а. III: 180).
В этой связи стоит указать, что П.И. Лерхом предлагалось провести химические анализы древних бронз и рудных месторождений нижнего Поволжья – с целью проверки предположений о том, что разработка древних копей «относится ко временам более ранним, нежели время хазарское»: «<…> Для археологии не лишено бы было интереса сделать химические анализы медных вещей, именно наконечников ножей и стрел, находимых в древних могилах Екатеринбургской губернии и сравнить результат этих анализов с данными, полученными при анализе бахмутских руд <…>» (Лерх, 1868: 105–106).
Материалы, полученные П.И. Лерхом в ходе разведок и раскопок, осмыслялись им в эволюционистском ключе. В частности, ученый подчеркивал вероятность параллельного, независимого развития сходных форм каменных орудий на разных территориях и указывал на «преждевременность этнографических выводов» об их принадлежности одному народу. Вместе с тем идея эволюции в культуре вполне уживалась у него с другой, априорно отводившей важную роль в историческом процессе миграциям и заимствованиям.
Можно предполагать, что за освоением П.И. Лерхом широкого круга музейных коллекций, полевыми работами и систематизацией их результатов должен был последовать серийный анализ отдельных категорий вещей. Однако ученый не успел осуществить его. С его болезнью и смертью в русской археологии оборвалось непосредственное развитие «бэровской традиции», характеризуемой: а) органичным сочетанием гуманитарных и естественнонаучных методов в рамках историко-археологического исследования; б) профессиональной увязкой полученных данных с данными сравнительной лингвистики. Правда, основные принципы указанного подхода были восприняты современником П.И. Лерха графом А.С. Уваровым и неуклонно проводились в его трудах по первобытной археологии. Но оба они – русский аристократ и скромный канцелярист – были учеными одного поколения, и первый лишь ненадолго пережил второго.
4.3. Историко-бытовая школа в археологии: 1850–1880-е
4.3.1. «Бытописательство» или история культуры?
Историко-бытовое направление, изначально возникшее в рамках гуманитарного подхода, достаточно часто отождествлялось в отечественной историографии с собственно «национальной» археологией, занятой изучением русского человека, его культуры и т. д. В основе такого мнения лежало то, что А.С. Уваров определил «русскую археологию», как «науку, занимающуюся исследованием древнего русского быта по памятникам, оставшимся от народов, из которых сперва сложилась Русь, а потом Русское государство» (Уваров, 1878: 32). В 1870–1880-х гг. указанное направление стало в России доминирующим. Его главными теоретиками принято считать двух видных учёных – А.С. Уварова и И.Е. Забелина. Их обобщающие труды действительно определили содержание целого этапа развития русской археологической науки – этапа, который в современной научной литературе, как правило, именуют «уваровским».
Г.С. Лебедев отождествлял данное направление исследований с особой «бытописательской парадигмой»
Следует оговорить особо: эквивалентом современного понятия «история культуры» в русском языке середины XIX в. являлась именно «история быта». Устарелый ныне термин «древний быт» был чрезвычайно распространен в исторической и археологической литературе 1860–1880-х гг. В дальнейшем он претерпел заметную смысловую эволюцию, в силу которой современный термин «бытописательство» приобрел совершенно иной оттенок. Ныне в нём видится особый, не столько научный, сколько литературно-краеведческий подход, наподобие того, что характерен для творчества В.А. Гиляровского (1967), М.И. Пыляева (2004) и др. Указанный подход подразумевает описательность, яркую образность, повышенное внимание к бытовым мелочам, подчёркивание характерных, но гротескных деталей («чудаки-оригиналы») и т. п. Ничего общего с установками русской археологии времён графа Уварова он не имеет. Поэтому и применять к ней определение «бытописательская», на мой взгляд, неправомерно. Это затемняет истинную суть указанного периода развития археологической науки в России.
В отличие от «винкельмановского», историко-бытовое направление в русской археологии (ассоциируемое обычно с именами И.Е. Забелина, А.С. Уварова, Д.Я. Самоквасова и др.) не имело сложившихся традиций, уходивших корнями в XVIII в. В области классических древностей предыдущие наработки антиквариев изначально позволяли различать комплексы признаков, характерных для разных эпох и периодов. Основным предметом изучения являлась там отдельная вещь, которую необходимо было определить с точки зрения хронологии, стиля и относительной ценности на антикварном рынке. Разумеется, в археологии «народов, из которых сложилась Русь», такие наработки если и не полностью отсутствовали, то были весьма невелики. В силу этого здесь не мог сложиться приоритет изучения вещевого материала над исследованием его исторического и палеоэтнографического контекстов. Скорее, наоборот, в первые десятилетия развития историко-бытового направления на первый план выступало именно изучение контекстов, комплексов находок – с точки зрения их хронологии, географической привязки и историко-этнографической реконструкции. Оно явно доминировало над исследованием самого вещественного материала, которого поначалу просто не хватало для серьезных обобщений.
Закономерным было и то огромное значение, которое поначалу придавалось археологами «историко-бытового направления» таким отделам науки, как русская палеография, нумизматика, фольклористика, изучение письменных памятников, изобразительных материалов из них и т. д. В 1850–1880-х гг. все эти данные, взятые в комплексе, формировали основу – необходимый хронологический каркас и исторический фон для отрывочных (пока еще!) археологических материалов.
4.3.2. Попытки определения археологии как науки в 1860–1870-х гг.: А.С. Уваров, И.А. Забелин, П.В. Павлов
Обилие заимствованных теорий и мнений, сформировавшихся на материалах других стран, явно опережало реальные, позитивные знания об археологических памятниках в России. Это необходимо учитывать, анализируя позицию Алексея Сергеевича Уварова (1825–1884), которому принадлежит первая серьезная попытка обобщения опыта и достижений отечественной археологии (Уваров, 1910).
Археология понималась Уваровым как «наука, изучающая быт народов по памятникам, <…> оставшимся от древней жизни каждого народа» (Уваров, 1878: 31). Тесная связь археологии и истории большинству исследователей казалась вполне очевидной. Термин «бытовая история» нередко вообще подменял собою понятие «археология». Однако сама по себе «бытовая история» воспринималась всё же не как органическая часть науки истории, а как особая, вполне самостоятельная отрасль знания.