История болезни (сборник)
Шрифт:
– Я тоже боюсь, – ответил Колька и замолчал.
Он не мог объяснить механизм происходящего; не знал, какая связь существует между черепом, смертью Аленки, событиями в Сашкином доме, а, главное, не представлял, что именно он собирается делать. Если вернуть череп, то кому и каким образом? Но он старался пока не забивать этим голову, просто зная, что надо туда пойти и как говорит отец: «решить все вопросы, чтоб комар носа не подточил».
Сашка вздохнул и совсем поник. Моральной поддержки он не получил, а какова его роль в этом походе тоже не понимал. Так он и шел, преодолевая волны страха простым детским заклинанием: «…Я еще маленький и мне за это ничего не будет…» Это ведь с взрослых может спросить милиция и даже посадить их в тюрьму, а что взять с него? Ему были известны всего два рода наказаний – запертая дверь, когда остальные ребята весело гоняют на улице мяч; и отцовский ремень, после которого целый день огнем горит «пятая точка» и очень неловко сидеть. Сейчас он был даже согласен на оба наказания сразу, но за что его убивать, ведь он еще просто глупый и всего лишь взял поиграть дрянной ржавый пистолет?..
Молча, они повернули к кладбищу; дошли до знакомого поворота. Отсюда до леса уже рукой подать. …Я ни в чем не виноват, но я пойду,
Сашка попятился назад, оставив после себя лужу, тут же подернувшуюся тонкой пленкой пыли. Колька зажмурился и выронив череп, закрыл лицо руками. Однако от появления солдат земля не разверзлась, не ударила молния и кресты не пришли в движение, выпуская на волю новых мертвецов. Сквозь щелочку между пальцами Колька смотрел на оставшийся незыблемым белый свет – солдаты приближались, но ничего не происходило. Значит они, как и обещали, не станут убивать их сегодня. А, может, просто эти двое лучше оставшихся четверых и собираются объяснить им, как избавиться от напасти?..
Колька убрал руки и увидел, что Сашка медленно отступает; увидел лужу. Невольно глянул себе под ноги и с внутренним превосходством обнаружил вокруг сухую пыль. В это время Сашка, видимо, понимая, что, пятясь задом, далеко не уйдешь, развернулся и побежал, петляя, словно уклоняясь от пуль. Колька с удовольствием бы последовал его примеру, но чувствовал, что не в состоянии этого сделать. И дело не в каком-то особом героизме, а в том, что ноги перестали повиноваться приказам перепуганного сознания. Он опустил взгляд. Тряпка при падении развернулась, и череп зловеще взирал на него пустыми глазницами. Нет, уж лучше смотреть на приближающиеся фигуры, пытаясь прочитать в их движениях свою судьбу!..
Солдаты о чем-то тихонько заговорили между собой. Потом один из них усмехнулся. Кольке показалось, что это напоминает усмешку черепа…
– Что это он так рванул? – удивился Андрей.
– А ты представь, две такие рожи выходят из леса. Я думаю, тут и половина взрослых разбежится, – Виктор усмехнулся, – вот так и появляются легенды о привидениях.
До стоящего посреди дороги маленького испуганного человечка оставалось уже метров десять, и Андрей крикнул:
– Мальчик! Слышь, пацан, мы ничего тебе не сделаем! Мы просто заблудились!
Это был совсем не тот хриплый, нечеловеческий голос, который пророчествовал ему ночью. Колька мысленно пытался развести тех солдат и этих , но страх оказался слишком велик, чтоб просто исчезнуть от столь наивных предположений. Поэтому когда солдаты подошли, он продолжал стоять, как затаившийся суслик, и ожидал, пока к нему прикоснутся ледяные пальцы. Но они оказались вовсе не ледяными. Один из солдат легонько потрепал его за плечо.
– Пацан, ты что, испугался? Да мы совсем не страшные, – он засмеялся, и в глазах мелькнули задорные искорки, вовсе не предвещавшие скорую смерть.
Второй наклонился к черепу и поднял его.
– Глянь, Витек, какие у них тут знатные игрушки. Как говорится, он настолько беден, что если б был девочкой, то ему было б совсем не с чем играть.
Оба весело рассмеялись, и только тогда Колька окончательно осознал, что перед ним обычные люди. Эта мысль радостно лезла в голову, расталкивая остальные, но, тем не менее, ответить на многие вопросы она тоже не помогала. Например, как и зачем обычные люди могли незаметно поджечь дом и убить Аленку? Как летал уголь и двигалась мебель? Как солдаты сумели пробраться в его сон? Зачем им череп и если он им так уж нужен, то почему они не радуются его возвращению, а с удивлением вертят в руках, как некую диковинку?..
Но даже если это другие солдаты, с теми их должно что-то связывать, не зря же они направлялись в деревню, ведь солдаты с полигона к ним никогда не наведывались. Колька пошевелился; почувствовал, что напряжение ожидание приближающегося конца спало, и обессилено опустился на землю. Один из солдат неожиданно присел рядом, на обочину дороги.
– Пацан, тебя как зовут? – спросил он.
– Колька Самохин.
– А скажи нам, Колька Самохин, – подхватил второй, – как называется твоя деревня?
– Грушино.
– Красивое название. А до Тарасовки далеко? Там, может, знаешь, военные лагеря есть.
– Через лес километров тридцать. По дороге дальше.
– Ну, что? – обратился стоявший солдат к тому, что сидел рядом с Колькой, – пошли, поищем транспорт?
Тот встал и протянул Кольке череп.
– Держи свою игрушку.
Колька понял, что «добрые солдаты» уходят. Еще минута и он снова останется один против тех, «злых», которых гораздо больше, чем этих.
– Дяденьки! – он схватил Андрея за руку, – не уходите, пожалуйста…
Солдаты переглянулись.
– А что случилось?
Клубок, в который спутались Колькины мысли, не имел ниточки, за которую его можно было бы размотать, поэтому он начал говорить сбивчиво и бестолково:
– У меня сестренка угорела, а у Сашки дома выбили все стекла… и еще у него мебель двигалась… а я, вот этот череп… они обещали, что мы тоже умрем…
– Стоп! – Андрей выставил вперед ладонь, отгораживаясь от всего этого бреда, – милиция у вас есть на такие случаи?
– Есть участковый, но он ничего не смог с ними сделать.
– С кем?
– С солдатами… – Колька зажмурился, ожидая реакции, но слушатели только переглянулись.
– А теперь все еще раз, помедленнее и с самого начала, – сказал Андрей. Оказывается, приключение не заканчивалось; оно продолжалось, лишь немного изменив плоскость восприятия. Им самим больше не угрожала опасность, ведь деревня Грушино была вполне реальной и значилась на всех их топографических картах, зато теперь они попали в какую-то другую историю, не менее интересную и захватывающую, чем бесконечное блуждание по лесу. Он посмотрел на Виктора, который тоже ждал продолжения.
Казалось, даже голод уже не так беспокоил, а родной лагерь… он никуда не денется. Теперь, когда добраться до него стало делом чисто техническим, им обоим ужасно расхотелось расставаться со своей свободой. Кто может
Пока Колька рассказывал о блиндаже, о летающих предметах, которые сам он, правда, не видел, о пожаре, об Аленке – это было весьма интересно, но никак не могло касаться их, поэтому Виктор понимающе кивал, вдохновляя рассказчика, а Андрей жевал травинку, следя за воробьями, продолжавшими игру в салочки на могильных крестах. Но стоило Кольке дойти до ночного визита, как оба встрепенулись.
– Сколько их было, говоришь? – спросил Виктор.
– Шестеро. В длинных плащах, касках и с автоматами.
– У одного каска пробита, у другого рука на перевязи?.. – продолжал Виктор задумчиво, повернувшись лицом к лесу.
– Да… – Колька растерялся. Может, они притворяются добрыми, а, на самом деле, одни из них ? Он растерянно замолчал, не зная, как вести себя дальше.
– Значит, они обещали тебя убить? – уточнил Андрей и взглянул на череп, который еще продолжал держать в руках. Возникло желание тут же бросить его, но не мог же он показать себя трусом перед этим пацаном?
– Обещали. И еще Сашку, потом моих папку и мамку… – он жалобно переводил взгляд с одного на другого и, наконец, решился, – дяденьки, пойдемте со мной, ведь вы тоже солдаты…
Виктор тут же вспомнил треск падающих стволов и ужас, гнавший их прочь, напролом, не разбирая дороги. Хотя, может, в этом и был определенный смысл, ведь иначе бы они до сих пор бродили по лесу и вряд ли вышли бы к Грушино. Если б те солдаты хотели их уничтожить, то могли б это сделать еще ночью, когда проходили мимо костра. Он вопросительно посмотрел на Андрея. Глаза того сощурились – видимо, он тоже пытался оценить ситуацию.
Неизвестно, каким путем Андрей шел к своим выводам, но озвучил он их вполне конкретно:
– Конечно, это не наше дело, но жить и знать, что мир устроен совсем не так, как его представляешь, противно. Поэтому я, например, хочу понять, что это за явление такое.
Колька пропустил мимо ушей психологическую подоплеку и понял только, что один из солдат согласен идти с ним, поэтому перевел взгляд на другого.
– Дяденька, пожалуйста…
Наклонившись к Андрею, Виктор прошептал:
– Ты хоть понимаешь, во что мы ввязываемся?
– Пока нет, но хочу понять. Если это столь мощная, неизвестная человеку сила, то мы просто обязаны с ней познакомиться. Мы ж не сделали этим существам ничего плохого, кроме того, что пели не те песни, которые им нравятся.
– А не боишься? Помнишь, что та «сила» способна творить?
– Помню и боюсь, но мы выжили, значит, нам не суждено от нее погибнуть. Ты представляешь, этот пацан идет с ней биться, а мы поедем трескать перловку, заниматься тактикой и учить матчасть хреновины, которая, оказывается, не страшнее детского пугача!..
Пока они беседовали, Колька забрал у Андрея череп, вновь «упаковал» его и терпеливо ждал, когда «добрые солдаты» окончательно договорятся.
– Хорошо, – сказал, наконец, Виктор, хотя сама затея ему совсем не нравилась – неужели нельзя спокойно дожить оставшийся месяц и вернуться к привычной жизни… к любимой Ленке, в конце концов!..Дорога сворачивала к кладбищу, но Колька повел их напрямик. Лес, из которого ребята только что благополучно выбрались, встретил их неодобрительным шелестом листьев – вроде, поступали они не по правилам. Но Колька шел уверенно, потому что не единожды проделанный маршрут хорошо отложился в памяти. Андрей же постоянно озирался, на всякий случай, запоминая ориентиры – то куст с покрасневшими до времени листьями; то кривую березу, а правее – три осины, росшие из одного корня… Таких примечательных объектов набиралось слишком много, и он уже боялся запутаться, в каком порядке они следуют друг за другом, когда Колька остановился.
– Вон, – он указал на пригорок меж двух толстых стволов.
– И что? – не понял Виктор.
– Блиндаж.
Обойдя холм, они обнаружили наполовину обвалившийся ход в темноту, и рядом перекопанную кучу темно-серого песка, из которой торчала большая кость.
– Я нашел его здесь, – Колька кивнул на свои раскопки, и тут все трое поняли, что даже не представляют, как поступить дальше. Достаточно ли просто положить череп на место и уйти или необходимо совершить ритуал? Например, произнести молитву? А, может, какое заклинание? Но они не знали, ни того, ни другого… Или надо дождаться этих … (как их назвать?..) и вернуть вещь лично? Это было бы самое неприятное.
Виктор растерянно огляделся, но никаких признаков сверхъестественного не обнаружил. Обычный лес. Он даже показался почему-то более прозрачным и веселым, чем тот где они проходили вчера. Колька положил череп рядом с торчащей костью и наклонившись, аккуратно присыпал его песком.
– И все? – Виктор, с одной стороны, испытывал облегчение от окончания миссии; с другой, разочарование, потому что все их жуткие приключения вновь отошли в область фантазий и галлюцинаций. Оказывается, ничего особенного с ними и не происходило, кроме страха перед собственным одиночеством.
Виктору никто не ответил – ни лес, продолжавший шептать что-то невнятное миллионами листьев; ни Колька, испуганно водивший глазами в ожидании, то ли обещанной кары, то ли прощения; ни, тем более, Андрей, который подошел к входу в блиндаж и осторожно раздвинул гигантские листья папоротника. Достал зажигалку и сунув руку в темноту, чиркнул кремнем.
В следующее мгновение, будто какая-то сила втащила его внутрь. Виктор даже не успел опомниться, как ажурный папоротниковый занавес снова закрылся. Ни ужасных звуков, ни каких-либо других внешних проявлений не последовало. Могло показаться, что Андрей вошел сам, подгоняемый любопытством, но внутренне Виктор ощутил, что там что-то происходит, что-то противостоящее человеческой природе – не сам и не просто так Андрей резко, чуть не падая, впрыгнул в темноту.
Несмотря на вернувшийся страх, Виктор вдруг понял, что ему тоже придется войти туда . Он всегда считал, что чувство самопожертвования, определяемое принципом «сам погибай, а товарища выручай», если и существовало когда-то, то со сменой моральных и идеологических ценностей, ушло в небытие, сменившись более естественным лозунгом – «каждый за себя»; оно сохранялось лишь стереотипом для пишущих и снимающих о войне или «трудовом героизме советского народа». А оказывается, нет! Оказывается, чувство стаи, в которой ценен каждый зуб и каждый коготь, заложено в человеке генетически, еще с животных времен. Только ситуация для его проявления должна возникнуть соответствующая…