История болезни. Том 2. Терапия
Шрифт:
Матушке эти разговоры были глубоко по фиг. Но ровно до той поры, как однажды ей поручили собирать профсоюзные взносы. У нас на "Ленинце" профсоюз сразу вычитали, на стадии бухгалтерии. А на железке, видимо, не дотумкали. Поэтому в каждую получку Заничева с ведомостью обходила трудяг, собирая десятину. А тут накладка: Заничеву на какую-то конференцию послали заседать. Заместитель профорга тоже по какой-то причине отсутствовал. Кто-то из начальства опять нашел стрелочницу. В переносном смысле, хотя… Короче, сунули ведомость моей мамане как вечно крайней. Матушка в эту ведомость глянула, сравнила циферки, аккуратно сложила бумажку и вернула начальству.
– Я, –
– Заничева, – отвечают, – бригадир!
– Вот пусть бригадир теперь и дежурит ночами.
Вскоре матушка уволилась по собственному желанию.
Рассказал я тогда эту историю Юре Парфёнову. Не так складно, но смысл передал. Юрий Викторович пыхнул "беломориной" и пожал плечами:
– А ты думаешь, здесь иначе? Всё то же самое! Кто в цеху больше всех получает? Колька Смирнов! А почему? Да потому что жена нормировщица и с мастером всегда на всё согласный. А ты говоришь – социализм!
Четверть века с того разговора прошло. Вроде бы ну всё изменилось: другая страна, другие люди, компьютеры вот… А присмотришься – не-а, все тот же совок. И в чести все то же умение лизать жопу вышестоящего товарища.
И ещё иногда думаю: может, где-то сохранился тот киножурнал? Посмотреть бы…
Совпало
Мой коллега Юрий Викторович Парфёнов, светлая ему память, давно уже рассказывал:
"Прижало мотор, да так капитально, что пришлось в больницу на капремонт вставать. Батя, как отставной вояка, уговорил корешей в Первый медицинской к себе взять. Первые дни самые гнусные – рентген, кардиограмма, анализы… Погнали кровь из вены сдавать, на холестерин и сахар. Прихожу в процедурную, а там вместо красотки Валечки сидит будущий военврач. На практику сослали, чтоб знал почем фунт изюму. И я у него первый. Не в смысле очереди, а вообще первый, кому он в вену иголкой полезет. От страха этот эскулап белей своего халата, но молодец – руки не трясутся. Жгут наложил, иголку одноразовую распаковал, локтевой сгиб ватой со спиртом протёр. Кожу проколол нормально, а вот в вену попасть не может. И так он к ней, и этак – уходит вена из-под иглы. А в процедурной нас двое, никого из опытных нету и кричать "Мама!" уже без толку. Пришлось брать процесс в свои руки. Не буквально, но я руководил этим салагой. Не зря же двадцать лет донором кровь сдавал, насмотрелся чего как… Так и выкрутились. Парень кровушки нацедил сколько полагается, а в благодарность за науку казенного спирту отлил".
Поржали мы тогда всей бригадой. Прошло лет, не соврать бы, восемнадцать. Уже и Юру схоронили на Волковом, и я кучу мест работы сменил. А тут прихватило, да так, что в поликлинику пришлось идти. Тоже по моторной части. И тоже назначают анализ крови из вены, на холестерин. Ну, дело привычное, с утреца натощак попёрся. Пораньше, чтоб поменьше голодать. И, хотите, верьте, хотите нет, но угодил ровно в такую же историю! Сидит в процедурной темнице девица – косы нет, зато халатик укоротила аж по ягодицы. Практиканточка, руку набивает. И я у неё первый!
Как она у меня в руке иглой шуровала и вену искала, рассказывать не буду. Скажу лишь: когда вошел в процедурный, и эту красу неписаную увидал, то была мысль подкатиться на предмет телефончика. А выходил – не только её телефон не
Беломор
Говорят, человек жив, пока его помнишь…
Юра Парфёнов году эдак в одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом отпуск провёл у друга в тундре. Как в песенке поется "Нарьян-Мар мой, Нарьян-Мар, городок невелик и не мал". Так вот от этого городка до нужного посёлка еще попутным вертолётом переть не меньше часа. Про тамошнее житьё-бытьё оленеводов и каким именно образом Юра околачивал местные груши я рассказывать не буду. Ибо навру безбожно, потому что плохо запомнил. А запомнил плохо потому, что от Юриных рассказов вся курилка от хохота помирала…
Я, кстати, ни тогда не курил, и сейчас привычки этой не имею. Так уж организм мой устроен, что даже по великой пьянке ежели и тянет подымить, то потом дюже погано в организме. Видимо, в детстве сам себя отвадил, когда по мальчишеству "Беломор" у матушки таскал. Маманя моя дама старой закваски и всякие сигареты не признавала. В плане курева Юра и моя матушка совпадали полностью. И, естественно, Юра не смог не привезти в качестве сувенира десяток пачек "Беломорканала" нарьян-марского разлива. Тем более, что горбачёвская перестройка уже шла полным ходом и с куревом становилось всё напряжнее.
Тут надо сделать небольшое лирическое отступление. Дело в том, что "Беломор" отличается не только редкостной вонючестью, но и тем, что в папиросы идёт табак по принципу "чем хуже, тем лучше". То есть, остатки низкосортного табака. А, поскольку остатки везде разные, то и вкус папирос отличается. Знатоки утверждают, что могут отличить вонь питерского "Беломора" от, скажем, газовой атаки "Беломора" московского. Не знаю, может, врут. Хотя в Ленинграде всегда ценился "Беломор" фабрики имени Урицкого, а продукцию "Клары Целкин" (то есть, фабрики имени Клары Цеткин) брали только в случае острой нужды. Но вот Юрин "Беломор" из Нарьян-Мара наши мужики точно запомнили на всю оставшуюся и наверняка отличат от любого другого.
Когда Юра щедро раздал пропутешествовавшие через весь Союз нерушимый "беломорины" и первым спокойно закурил, то и мужики достали свои кресала и прочие огнемёты. Юра мастер был на всякие розыгрыши и ожидать от него подлянки основания были. Только не там мужики подвоха ждали! После первой же затяжки всех, кроме Юры, пробрал кашель аж до пердежа. Кто посильней – сумели отползти в сторону сортира, там вонь хоть и менее приятная, зато дышать позволяет.
Когда минут через десять прокашлялись, проперделись, продышались – сразу к Юре. Сперва, понятно, матом обложили, а потом поинтересовались: а с какого моржового оно так пробирает? И какого всё того же моржового сам Юрка словно заговорённый???
Загадка разгадывалась просто: в нарьян-марский "Беломор" привозной табак пускать жалели и щедро разбавляли его местным самосадом, сиречь махоркой. А Юра, как порядочный разгильдяй, с собой ленинградского "Беломора" взял только на дорогу туда. Да и за каким хреном заваливать чемодан куревом, если его в поселковом магазине хоть задницей ешь? Поэтому, когда последний окурок ленинградской "беломорины" был втоптан в вечную мерзлоту, выбора у Юры не оставалось: или быстренько привыкать к местному куреву, или две недели кутак на кулак наматывать. Теоретически ещё можно было в Ленинград смотаться, в "стекляшку" что на углу Белы Куна и Бухарестской… Но теория в очередной раз разошлась с практикой, а в итоге получилась эта вот история.