История царствования императора Александра I и России в его время. т.4. (1869)
Шрифт:
Наполеонова), доказывая, что сенат, который никогда не отваживался
противодействовать сграсти Наполеона к завоеваніям, не имель права подавать
голос от имени всей націи. „Сенаторы покойно пользовались
___520
пожалованными им окладами и поместьями, тогда, когда мы орошали
Европу своею кровью", сказал Ней. Генерал Дессоль, сознавая силу зтих
доводов, обратился к великодушію нашего Государя. По словам Дессоля:
„многіе достойные люди
полагаясь на Союзных Монархов, и по тому было-бы противно чести
оставить их». Император Александр, видимо тронутый, и даже
оскорбленный этим замечаніен, отвечал, что „никто из вверивших себя ему
и его союзникам не будет раскаяваться", и внезапно прервав совещаніе,
продолжавшееся далеко за полночь, ласково простился с маршалами,
назначил им свиданіе на следующее утро и обещал сообщить решеніе.
которое приметь вместе с союзником своим, Королем Прусским.
Очарованные ласковостью Государя, маршалы надеялись отстоять права
Короля Римскаго и регентство Маріи-Луизы. Но вскоре отложеніе
мармонова корпуса дало крутой оборот делу в пользу Бурбонов (18). По
отъезде Мармона в Париж, генералы его корпуса, участвовавшіе в
намереніи маршала— войти в соглашеніе с временным правительством,
опасаясь подвергнуться мщенію Наполеона, решились отвести вверенныя
им войска в Версаль и выступили с своих биваков за реку Эссону, 24 марта
(5 апреля), в пять часов утра. Ни офицеры, ни солдаты, не знали куда ведут
ихъ; когдаже Союзники пропустили Французов без выстрела. тогда в рядах
их раздался ропот. Тем не менее несколько офицеров. принявших участіе в
замысле своих начальников. успокоили солдат и привели их в Версаль.
Одна лишь дивизія генерала Люкотта, который отказался идти с прочими
войсками корпуса, осталась у Эссонны (19).
521___
Мармон, узнав от прибывшаго из Эссоны полковника Фавье о всем случившемся
там в его отсутствіе, был поражен этиы известіем. „Я погиб! Я навеки обезчещен!"
вскричал мартал, но все-таки отправился с прочими уполномоченными Наполеона
к Императору Александру, в дом Талейрана. Государь, по совещаніи с Королем
Друсским и князем НІварценбергом, оставаясь непреклонным к Наполеону,
изъявил уступчивость насчет регентства Маріи-Луизы. Но вдругъ; в нродолженіе
разговора Императора Александра с маршалами, доложили об офицере, который,
войдя к Государю, сказал в полголоса несколько слов. Коленкур, отчасти
знакомый с русским языком, понял, что дело гало об отложеніи мармонова
корпуса. На вопрос Государя: „весь
Император Александр, выйдя на минуту, для совещанія с своими союзниками,
возвратился к уполномоченным и объявил им решительно, что следует отказаться
от регентства, и что одни лишь Бурбоны могут удовлетворить требованіям
Франціи и Европы. „К тому-же— продолжал Государь — я только-что получил
известіе о переходе целаго корпуса вашей арміи на сторону временнаго
правительства; по всей вероятности, и прочія войска последуют его примеру. Мы
озаботимся о соблюденіи чести и выгод вашей арміи; что-же касается до
Наполеона, то пусть он будет уверен, что с ним и с его семейством поступят
сообразно высокому его сану". Затем Император Александр, обратясь особо к
каждому из удолномоченных, изъявил лестное вниманіе Макдональду, обласкал
Нея и повторил Коленкуру обещаніе отдать Наполеону остров Эльбу и употребить
все
522
возможный средства, чтобы доставить Маріи-Луизе и сыну ея владеніе в
Италіи. Но, вместе с тем, Государь настоятельно требовал, для пользы
самаго Наполеона, ускорить окончаніе переговоров (^). По возвращеніи в
Фонтенебло, ввечеру 24 марта (о апреля), уполномоченные Наполеона
передали ему все, чего были свидетелями. „Храбрейшій из храбуых," но
безхарактерный Ней распространился о неизменности решенія Союзных
Монархов, о восторг^ с которым Парижане готовились встретить Бурбонов,
о разстройстве французских войск, словом сказать — высказал всю правду,
но высказал ее грубо, без сочувегвія к своему благодетелю, бе:$ уваженія к
падшему величію. Напротив того. Коленкур и Макдональд хотя и нескрыли
ничего от Наполеона, однако;ке изъявили глубокое, участіе в судьбе его.
Наполеон, отпустив уполноыоченных, пригласил, чрез НЕСКОЛЬКО МИнут, к
себе Коленкура и долго беседовал с ним о благородной преданности
Макдональда, о слабости характера Нея, об отложеніи Мармона. „Мое
поприще кончено — сказал он. — У меня еще остается армія в полтораста
тысяч человек (?), но мне пришлось-бы отступить за Луару, подвергнуть
Францію еще большему разоренію, испытать верность мыогих, которые,
быть может, покажут себя не лучше Мармона.... Пройдет несколько дней—
народ возненавидит чужеземцев ; Парижанам надоест великодушіе
Александра. Придут Бурбоны, и с ними извне — мир. внутри страны —
междууссбіе. Но в настоящую минуту—мое имя, мое оружіе, наводят