История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Арьес Филипп

Уже упоминавшаяся анкета Р. Меля обнаруживает сильное экуменическое течение внутри протестантизма. На вопрос «Хотели бы вы, чтобы различные протестантские церкви объединились?» 74% ответили положительно. Более того, та же анкета показала затухание антикатолицизма: 69% опрошенных желали бы «более тесных отношений» с католиками, а 23% даже полагали, что при Иоанне Павле II наблюдается сближение с ними, при этом 12% говорили об отдалении и 44%—об отсутствии изменений. Весьма распространены смешанные браки: лишь у 20% опрошенных супруги являются протестантами, тогда как у 50% супруги католики. Что касается браков детей, то 23% относятся благосклонно к смешанным бракам, 45% «ни за, ни против» и лишь 2% «скорее против». Впрочем, Меля это безразличие беспокоит, потому что «для небольшой протестантской общины учащение смешанных браков означает неминуемую гибель». Означает ли это, что мы на пороге объединения церквей? Мы так не думаем. В протестантских кругах в ходу поговорка: «Для католиков церковь — мать; для православных—супруга; для протестантов—старый холостяк, говорящий „нет“». В этом вся проблема. Конечно, протестанты рады тому, что Иоанн Павел II несет человечеству Благую Весть, но напоминают, что «силу

папскому слову придает Евангелие, а не наоборот», — по выражению пастора Андре Дюма, который полагает, что «церковь никогда не должна быть владением или ширмой, но вестником и служением». Экуменическое движение вряд ли может скрыть доктринальное препятствие, о котором не говорят: для протестанта в основе церкви лежит Евангелие (служение, таинства и т. д.), а не наоборот. «Реформация рассматривает церковь как вестницу милости,—пишет пастор Андре Дюма,—и поэтому ей отказано в непогрешимости, она сама грешна, она сама кается и получает прощение: Ecclesia semper reformata et refor manda*». Протестантскую практику можно было бы определить как союз серьезности и свободы. Это объясняет, почему 18% считающих себя протестантами отказываются давать своим детям религиозное образование. «Что больше всего привлекает в протестантизме, — комментирует Р. Мель, — это свобода духа и ума, которую он дает». Однако добавляет, что, возможно, существует «категория верующих, которые слишком заботятся о недирективности, уважении к свободе ребенка, что вызвано боязнью „манипулировать“ им, пока он еще не может сделать осознанного выбора». Подобная щепетильность абсолютно чужда католической иерархии, и в то же время многие родители-католики втайне думают об этом. Поскольку «в основе церкви — Евангелие», фундаментом протестантской практики по-прежнему

* Ecclesia semper reformata et reformanda (лат.) —«Церковь вечно реформируется и реформирует», один из основополагающих принципов протестантизма.

остается чтение священных текстов. По данным той же анкеты, во всех рассмотренных категориях регулярное чтение Библии превалирует над соблюдением культа. Приведем лишь пример рабочих: среди них регулярно посещают храм 8,7%, но 28% регулярно читают Библию. Среди тех, кто никогда не ходит в храм, таких 41%. В результате понятие «дехристианизация» в религиозной социологии заменяется понятием «эксхристианизация», предполагающим, что некоторые верующие, сохраняя свою веру, прекращают христианскую практику (католическую или протестантскую) в связи с отдельными поступками духовенства или несогласием с христианским движением.

Что значит быть христианином сегодня Измельчала ли французская церковь? Конечно, по сравнению с тем, чем она была раньше, в количественном отношении она сократилась, но те из ее «сыновей», кто остался в ней, остались не случайно или не из соображений выгоды. Любовь к Христу— это любовь к ближнему, к «другому», а консюмеристское общество предлагает нам гедонистическое самопотребление. Нам предписывается все время хорошеть, сохранять молодость, вкладывать средства в поддержание как можно дольше своей внешности на уровне прекрасного тела Нарцисса. Придают ли накопление вещей и сексуальная свобода смысл жизни? Нет, отвечает христианин, дехристианизация не есть освобождение. Свобода связана с идеей справедливости и всеобщего братства. После воскресения Христа смерть больше не приводит в небытие, она таинственным образом входит в жизнь. Так может говорить тот, кто верит в Бога. Что же касается того, кто не верит... ему случается бороться за освобождение человека с тем же пылом и рвением, что и верующему.

Жерар Венсан

КАКОВО ЭТО — БЫТЬ КОММУНИСТОМ?

Мы—функционеры человечества.

Гуссерль

«Чем, говоря по совести, является социализм, если не обожествленным государственным управлением, облеченным высшим знанием и неограниченной властью, распространяющим свое „благотворное“ влияние на самые интимные акты частной жизни, которое любой ценой-уравниванием всех в бедности или в призвании или промыванием мозгов—намерено сделать всех людей мудрыми и счастливыми».

А. Прево-Парадопъ, Journal des debats, 2i декабря i860 года

КАК ВСТУПИТЬ В ПАРТИЮ Иудео-христианское наследие

На регулярные обвинения в фанатизме коммунисты возражают, что антикоммунизм—это тоже страсть. Рассказывая о частной жизни коммунистов, напомним предостережение Токвиля: «Я пишу об истории, а не рассказываю ее». Вступление в Партию (именно так, с прописной буквы, потому что в глазах неофита только эта партия имеет значение) невозможно понять без учета иудео-христианского наследия. Переход от эсхатологии к телеологии объясняется ностальгией по монизму, желанием все разнообразие явлений объяснять чем-то

одним. Человечеству свойственно подчиняться воле отдельных личностей, принимающих решение, действующих, сознавая причины и следствия своих акций; так на протяжении столетий мы привыкли и предпочитаем думать. Прометей однажды решил попробовать свои силы и поплатился за бесстрашие. Церковь с тщанием возвела и пронесла через века иерархию функций, выражавшуюся в цветах: черный цвет символизировал низшее духовенство, фиолетовый — епископов, красный— кардиналов, белый — папу. На протяжении многих лет на стене в редакции газеты L’Humanite была начертана фраза Габриеля Пери: «Я относился к своей профессии как к религии: написание и редактирование статей было для меня священнодействием». Индокитайский коммунист Нгуен Тат Тхань, взявший псевдоним Хо Ши Мин, что в переводе означает «Тот, кто дает свет», проповедовал аскетичный образ жизни и говорил, что его восхищение Лениным было вызвано «не только его гением, но и презрением к роскоши, любовью к труду, чистотой его частной жизни». В работе «К критике гегелевской философии права» Маркс пишет: «Религия <...> претворяет в фантастическую действительность человеческую

сущность, потому что человеческая сущность не обладает истинной действительностью. <...> Религия—это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она—дух бездушных порядков». Согласно Марксу, религия, являясь символическим выражением социальной и личностной драмы,—это фантазматическая попытка попасть в «другой мир». Новый подход предлагает заменить эти иллюзорные устремления на реальные межличностные отношения в земном мире. О чем бы ни шла речь: о «Вечном жиде» в том виде, в каком его собирался написать Гёте, о Великом инквизиторе Достоевского, о Самюэле Эжена Сю, об «Агасфере» Эдгара Кинэ—тема одна и та же: церковь грешна, она предала учение Христа, и христианский народ постоянно готов распинать его снова и снова, как Питер Брейгель Старший изображает это на картине «Путь на Голгофу» («Несение креста»). Если можно так сказать, нужно было искать какую-то замену, что объясняет тот факт, что многие коммунисты вышли из христианства; отдельные адепты коммунизма видели в пролетариате вектор искупления. «Марксистская мысль занимает ангажированную позицию. Коммунизм — это сознание пролетариата <...>. Самая тесная связь между мыслью и действием—у коммуниста», — пишет Жан Лакруа в работе «Дух» (декабрь 1944 года). Мичуринская теория рассматривалась как научно обоснованная, потому что, утверждая, что гибридизацией можно добиться наследования признаков, он «доказывал», что человек может преобразовать природу, как неосуществленный поворот сибирских рек должен был превратить огромные сибирские территории в плодородную Андалусию.

Иудео-христианская традиция обрекала материалистический атеизм на культ личности. Церковь, не переставая быть тем, что следует из ее названия (французское слово eglise, «церковь», происходит от греческого ekklesia — собрание, ассамблея), восхваляла, в прямом и переносном смысле, наследника святого Петра, которого она усадила на трон. Из истории-рассказа, которая фиксирует не законы, а совпадения, известно, что любая революция ведет к бонапартизму (условный Бонапарт может называться Цезарем, Кромвелем, Наполеоном, Сталиным, Мао Цзэдуном или Фиделем Кастро), словно расшатывание структуры побуждает людей искать свою идентичность в Сталине, «родном и любимом», или в Мао Цзэдуне, которому прочат сотворение «нового человека» из жителей сельских коммун, как Бог создал женщину из ребра Адама. У ФКП, Французской коммунистической партии, был свой идол —Морис Торез, которого немного «причесанная» биография представляла подлинным шахтером. У человечества еще не было этого всемирного опыта коммунизма, сделавшего во время гражданской войны в Испании из Пальмиро Тольятти, университетского интеллектуала, сначала неисправимого сталиниста, затем сторонника полицентризма и, наконец, критика упрощенного объяснения «эксцессов» сталинизма психологизмом, приписываемым организатору собственного культа. Морису Торезу не хватало того, что писательница Доминик Десанти кокетливо называла «печальным опытом», которого Тольятти набрался в высших сферах Коминтерна.

Престиж СССР в 1944 году

Всплеск вступления в ФКП в момент освобождения объясняется невероятным уважением, которым пользовалась в то время Красная армия. Французы понимали, что если высадка союзников состоялась 31 месяц спустя после вступления Соединенных Штатов в войну, то это только потому, что нацистские войска частично сгинули на российских просторах. Три первые пятилетки оказались эффективными: они позволили Советскому Союзу создать армию, которая, против всех ожиданий, после поражений лета и осени 1941 года перейдя в контрнаступление в ноябре под Ростовом, а 7 декабря—под Москвой, смогла переломить ситуацию и начать освобождение оккупированных территорий. Большой террор 1937-1938 годов, в ходе которого была ликвидирована половина высшего военного руководства, ставился под сомнение. Бели он и впрямь был, полагали многие, то чем же можно было объяснить быстрое восстановление, удивившее в первую очередь Гитлера, который только что перекинул четыреста тысяч солдат с Восточного фронта на Западный, чтобы отбить атаки англичан? Не было ли это «буржуазной пропагандой»? В то же самое время Сталин взялся за переписывание истории, делая ее доступной для всех. Перечитывая сегодня его тексты (если предположить при этом, что он действительно являлся их автором) — о чем бы речь ни шла: о проблемах национальностей, марксизма-ленинизма, о вопросах языкознания, экономике или о людях, самом ценном капитале, — не устаешь поражаться его таланту популяризатора. Сложнейшие тексты первоисточников он излагал понятным языком, соответствующим ожиданиям как малограмотных народных масс, так и интеллектуалов, желавших освободиться от малопонятных комментариев и длинных рассуждений и решительно заняться переустройством мира.

ФКП в годы Сопротивления

Из своей деятельности в годы Сопротивления ФКП извлекла выгоду. Конечно, было очень заманчиво называть себя «партией расстрелянных», количество которых было завышено, обходя молчанием период неуверенности, длившийся от заключения пакта Молотова — Риббентропа и до нападения Германии на СССР. Однако минимизировать ее роль вряд ли удастся: привыкнув к подпольной деятельности, компартия оказалась весьма эффективной, как только прекратила рассматривать войну как «борьбу между хищниками-империалиста-ми» и стала воспринимать ее как крестовый поход против фашизма. С другой стороны, избегая участия во всевозможных интригах между жиродистами* и голлистами, коммунисты разыграли голлистскую карту, и Фернан Гренье был первым, кто привел к генералу де Голлю целую партию.

Соринка в чужом глазу и бревно в своем

Следует сказать, что коммунистический блок не удерживал монополию на беззаконие и жестокость. 1947 год был отмечен массовыми убийствами на Мадагаскаре, а в Индокитае шла бесконечная война, сделавшая в 1950-е годы из Анри Мартена мученика деколонизации. Этот 24-летний моряк был приговорен к пятилетнему заключению за распространение листовок следующего содержания: «Наша кровь не товар, а вы ради сохранения своих миллионов приносите в жертву нас, двадцатилетних <...>. Больше ни одного су, ни одной человеческой