История человечества. Восток

Панкова Мария Александровна

Что чувствовали камикадзе, которые остались в живых, какова была их судьба. Можно выделить минимум три четкие категории выживших: те единицы, кто каким-то просто невероятным чудом уцелел после совершения атаки (!) и попал в плен, те, кто просто так и не дождался приказа на вылет, и те, кто вернулся, не найдя цели. Первых, естественно, было совсем немного. В мемуарах одного американского морского офицера речь идет о трех водителях торпед кайтэн, у которых во время битвы за Филиппины поломались моторы, и их вынесло течением к месту, где находился его эсминец. Американцы спустили шлюпку и подобрали японцев, долгое время пробывших в открытом море и ослабевших до такой степени, что не смогли совершить сэппуку (которое они попытались сделать при приближении врагов). Неудавшихся

смертников подняли на борт корабля ВМФ США и выходили, дальнейшая их судьба неизвестна, видимо, они были отправлены в лагерь для военнопленных и впоследствии репатриированы.

Подобные неудачи случались и с летчиками, особенно с теми, кто в конце войны шел в атаку на старых, разболтанных самолетах. Иногда такие машины падали, не добравшись до цели, и летчики получали шанс выжить, которым некоторые пользовались. В мае 1945 года младший лейтенант Аоки Ясунори атаковал американский эсминец у берегов Окинавы и попал в плен, когда его самолет развалился, ударившись о воду рядом с целью. Когда его в полубессознательном состоянии вытащили из воды, летчик, по воспоминаниями американских моряков, отказывался от еды и сигарет и попытался покончить с собой, прокусив язык (кста ти, старый способ ниндзя, требующий, однако, колоссальной силы воли). Излеченный корабельным доктором Аоки отказался от дальнейших попыток суицида. Известный мастер каратэ Одзава Осаму также прошел в молодости интенсивный курс обучения пилотажу на одной из многих секретных баз, готовясь умереть за родину и императора. Он вспоминал, что однажды их командир перед строем задал вопрос, есть ли среди присутствующих добровольцы. Одзава вместе с десятками других пилотов сделал шаг вперед. «Вернуться с этого задания вам не суждено», – сказал командир. «Для нас это была великая честь», – вспоминал впоследствии Одзава Осаму.

И вот, в четыре часа утра 29 апреля 1945 года, опрокинув чарку сакэ, которая должна была стать последней, Одзава поднял в воздух старенький самолет. Стартовавший с аэродрома первый пилот успешно взлетел и нашел свою гибель уже у цели. Следующему летчику подняться высоко в воздух было не суждено – старый биплан, не набрав высоты, рухнул на землю. Одзава, прочитав последнюю молитву, начал свой путь в небо. Рядом с ним лежал семейный самурайский меч. Самолет был напичкан бомбами: Осаму было приказано рухнуть на американские корабли, расположенные у побережья Окинавы. Но, поднимаясь к солнцу, самолет вдруг затрясся и стал падать… Одзава очнулся только двенадцать дней спустя. Вид у него был далеко не самый бравый, а его состояние здоровья оставляло желать лучшего. Пробитое легкое было прооперировано. Хуже дело обстояло с лопнувшей барабанной перепонкой. Врачи констатировали также частичную потерю зрения и многочисленные переломы. Для того чтобы Одзава не нанес вреда себе сам, его привязали к койке. Впочем, потомку древнего рода Такэда не суждено было тогда умереть – он прожил долгую плодотворную жизнь, став одним из лучших каратистов стиля Сётокан.

Читателя, возможно, несколько удивит фраза о том, что Одзава привязали к койке в японском же госпитале, чтобы он не покончил с собой. Такое было вполне возможно – почти все выжившие камикадзе испытывали колоссальную опустошенность после неудачного вылета, причем это касалось и тех, кто вернулся с задания, не найдя целей. Надо сказать, что и отношение к тем, кто вернулся, было разным, но чаще всего – негативным, от сдержанно-отрицательного до откровенно презрительного.

По некоторым данным, летом 1945 года до 50 % летчиков возвращались с задания, не найдя целей. Трижды вылетал на задание Ямамура Кэйсукэ, пилот пилотируемой бомбы «Ока», и трижды бомбардировщик, несший его бомбу, возвращался на базу. Наверное, своеобразным «чемпионом» стал старшина Фудзита Юкиясу, слетавший как камикадзе семь (!) раз, хотя вряд ли он был счастлив по этому поводу.

Наконец, многие пилоты просто не успели получить приказ о вылете. Среди них был и неоднократно упоминавшийся нами Кувахара Ясуо, который зато успел попасть на окраину Хиросимы в роковой для города день и стал свидетелем всех произошедших там ужасов, получив

при этом серьезные ожоги и среднюю дозу облучения. Война для него, по сути, закончилась. Вот как он описывает последние дни перед капитуляцией: «Миссии смертников были отменены. Несмотря на бережное отношение врачей, мое состояние столь ухудшилось, что мне запретили даже разведывательные полеты. Оставалось только ждать. На базе напряжение росло с каждым днем. Сочетание надежды и страха породило новый вид тревоги. Нервы были натянуты до предела, движения стали лихорадочными. День и ночь все мое тело болело. Когда я ложился, мускулы ныли, и временами меня трясло. 14 августа ко мне в казарму зашел приятель. Он только что вернулся из разведки.

– Кувахара, – прошептал он. – Они говорят, что мы завтра капитулируем! Император объявит, что Япония капитулирует! Все радиостанции только об этом и говорят!

Слух распространился очень быстро. Напряжение еще больше возросло. В ту ночь мало кто спал на базе Хиро.

На следующий день все собрались в столовой перед радиоприемником. Мы молчали, как камни. Статические помехи заглушали некоторые слова, но большинство звучало достаточно разборчиво, чтобы было понятно, что произошло. Наш император официально объявил о капитуляции Японии!

Его заявление произвело эффект взорвавшейся ядерной бомбы. Все замерли, словно перед смертоносной вспышкой. Я смотрел на потрясенные лица, наблюдал за тем, как изменилось их выражение. Вдруг раздался крик, и один из пилотов-радикалов вскочил на ноги:

– Американские ублюдки! Покарай их, Господи! Месть! Месть! Мы что, бабы? Дайте нам возможность бороться… пока еще не поздно! Мы же камикадзе! – Он так размахался руками, что несколько кружек полетело со стола.

– Мы камикадзе! – раздался дружный крик. Группа пилотов вскочила и уже была готова броситься к своим самолетам, но тут вмешался командир.

Когда мы вернулись в казармы, в небе послышался гул моторов. Затем раздался звук пикирующих истре бителей и два громких взрыва. Мы выбежали и увидели на бетонной полосе два очага пламени. Сержанты Касивабара и Киносита тихо пробрались к своим машинам и стали одними из первых японцев, не сумевшими пережить унижения от поражения в войне.

Их смерть вызвала ожесточенные споры. Либералы, естественно, утверждали, что продолжать воевать было глупо, что своей гибелью ничего нельзя было добиться. Все слышали слова императора. Радикалы, наоборот, утверждали, что наши жизни уже ничего не стоят, что американцы все равно всех поубивают. Последнее, что мы могли сделать, это отомстить за страшные преступления в Хиросиме и Нагасаки. Капрал Ёсида оказался самым непримиримым. После жаркого спора он с проклятиями выбежал из казармы. Через несколько секунд он неистово прокричал:

– Эй, вы, трусливые ублюдки! Из-за стены донесся пистолетный выстрел. Мы выбежали на улицу и увидели его лежащим в луже крови. Он воспользовался последней пулей для себя. Затем последовала целая волна самоубийств. Некоторые офицеры поступили точно так же, как Ёсида. Другие сделали харакири. Летчики отрезали себе язык, перерезали горло или просто вешались. Утром 18 августа наш командир в Хиро объявил, что с самолетов сняты винты. Все оружие, кроме необходимого для охраны, было закрыто на замок. С усталым лицом он сказал:

– Все вы понимаете, что мы получили приказ воздерживаться от дальнейшей агрессии. Вне зависимости от наших личных чувств боев больше не будет. Япония проиграла войну. Пришло время задуматься о будущем, взглянуть в лицо действительности. Так сказал наш император.

Слезы покатились по щекам командира, и он их не стеснялся. Спустя мгновение плакали все двести человек. Следующие дни были, вероятно, самыми странными в японской военной истории. Так долго просуществовавшая разница в положении офицеров и рядовых исчезла. Те, кто жестоко относился к подчиненным, сбежали в ту же ночь, и больше их никто никогда не видел. Других убили при попытке к бегству. Многие дезертировали в надежде смешаться с гражданским населением, когда придут американцы. Записи, документы, списки персонала – все было уничтожено, чтобы враг не смог ничего найти.