История Древнего Востока

Бухарин Михаил Дмитриевич

В одном из ритуальных текстов верховный бог Ан так описывает обязанности царя: «Пусть царь исполняет безупречно для меня, Ана, обряды, установленные [для] его царственности, пусть он соблюдает установления богов для меня, пусть дарит мне подношения в день новолуния и в праздник Нового года; пусть доставляет мне хвалы, обращения и жалобы». В других текстах подчеркивается возложенная богами на царя задача по обеспечению социального порядка – а сам этот порядок мыслился прежде всего как система, позволяющая наиболее полно удовлетворять основные человеческие желания, обеспечивать довольство людям.

По заявлению царя Иссина Липит-Иштара, «меня, Липит-Иштара, для устроения справедливости

в стране, для отвращения оружием вражды и насилия, для ублажения плоти Шумера и Аккада Ан и Энлиль избрали возглавлять страну»; по заявлению Хаммурапи, «меня, Хаммурапи, для того, чтобы дать сиять справедливости в стране, чтобы погубить беззаконных и злодеев, чтобы сильный не притеснял слабого, призвали Ану и Энлиль для ублаготворения плоти людей… Мардук послал меня для управления людьми и установления благополучия страны». В вавилонских царских надписях акцент часто делается на том, как усердно они служат богам, в надписях куда более могущественных царей Ассирии – на том, как щедро боги изливают на них свое покровительство.

Шумеры допускали, что некоторые цари происходили от богов или сами становились богами – в частности, после того как несколько раз «сливались» с настоящим богом, воплощая его в каком-либо ритуале. При III династии Ура и нескольких царских домах XX–XVIII вв. до н. э., пытавшихся продолжать ее традицию, на этом основании обожествлялись все цари, так как они участвовали в обряде «священного брака», воплощая бога – носителя плодородия. Однако с полной ассимиляцией шумеров восточными семитами (аккадцами) эти представления отошли в прошлое, так как у самых разных групп семитов существовала жесткая, непроницаемая грань между людьми и богами.

Случаи обожествления семитских правителей (не считая тех, кто подражал шумерской III династии Ура) наблюдались крайне редко и осуждались (достаточно вспомнить Нарамсуэна). Поэтому и в Вавилонии, и в Ассирии царь – только человек, хотя и не просто человек. Он не является ни воплощением, ни родичем, ни потомком богов (его происхождение вообще не играет особой роли), а лишь их ставленником, помощником в управлении людьми, избранным слугой, облеченным соответствующими полномочиями и ответственностью.

Династия Хаммурапи никогда не практиковала обожествления царей. После долгого перерыва эта традиция внешне возродилась при касситской династии Вавилона: имена многих царей этой династии пишутся с детерминативами божества (характерно, что касситские цари иногда проходили и обряд «священного брака»). Однако обращают на себя внимание три обстоятельства: 1) это относится не ко всем касситским царям; 2) основные мотивы для своего обожествления касситские цари черпали в своих исконных племенных немесопотамских верованиях; 3) имена обожествленных касситских царей и в их собственных памятниках, и в памятниках их ближайших преемников пишутся то с детерминативом божества, то без него (а в позднейших хрониках – всегда без него). Таким образом, сами касситские государи не видели в своем обожествлении ничего существенного и принципиального! Это было своего рода «почетное обожествление»: по существу, оно ничего не меняло в положении царя ни по отношению к людям, ни по отношению к богам, оно являлось только знаком индивидуальной претензии царя на высшую степень близости к богам, возможную для человека-правителя. Прочие вавилонские цари, как и все цари Ассирии, не обожествляли себя вовсе, считая и такую претензию недопустимо самонадеянной.

Сходные изменения претерпели представления о богосыновстве. Шумеры в III тыс. до н. э. вполне допускали, что тот или иной царь может быть истинным сыном бога или богини. С начала же II тыс. до н. э.

у правителя подчас упоминалось по нескольку таких божественных «отцов» и «матерей» (в том числе в пределах одного текста!); причем рядом с этими божественными «родителями», в тех же предложениях и пассажах, цари называли своих подлинных отца и мать. Иными словами, соответствующие эпитеты у царя (как и у его подданных) теперь стали лишь метафорой, передающей особую близость и крепость благой, как бы «сыновней», связи царя с его богами-покровителями, – метафоры, чуждой всяким представлениям о реальном богосыновстве.

Почетом окружалась не сама личность царя, а именно царственность (царская власть), которая была создана богами как нечто независимое от людей, вручалась ими царю как особый дар и могла быть в любой момент отнята у него. Кого именно выбирали боги для того, чтобы вручить ему царственность, оставалось делом их чистого произвола. С большей вероятностью выбор богов падал на сыновей, родичей и сообщинников правителя, чем на иных лиц, однако и последнее происходило достаточно часто: смена династий в Месопотамии никакого удивления не вызывала.

Даже великие завоеватели, подобные ассирийскому Ашшурнацирапалу II (IX в. до н. э.), подчеркивали, что на момент божественного избрания они были совершенно безвестны и ничем не прославились, и все их свершения – целиком дары божества, избравшего их на царство. Точно так же в сказании о Саргоне Аккадском – самом успешном царе-основателе династии за всю историю Месопотамии – начало его биографии излагается самым приземленным образом, без упоминаний каких бы то ни было заслуг. Затем, как говорится в сказании от лица Саргона, «когда садовником был я – Иштар меня полюбила» (никаких объяснений этому не приводится), и после этого, как из рога изобилия, хлынули и свершения, и доблести. Дальше других продвинулся Хаммурапи, из очень осторожных в этом случае формулировок его Законов можно понять, что боги избрали его на царство за «заботливость» и «богобоязненность», т. е. за стремление печься о подданных и богах – но именно за намерения, а не за заслуги или способности! Таким образом, избрание царя месопотамцы обычно представляли себе как акт божественного произвола, не связанный с реальными достижениями и качествами избранника. Эти достижения считались следствием выбора богов, а не основанием для него.

Как и других правителей Ближнего Востока, месопотамского царя можно назвать рабом непрерывного ряда детально расписанных по дням ритуалов. Основные жизнеобеспечивающие ритуалы Месопотамии были, однако, куда древнее царской власти и исконно носили общинный характер. Действительным протагонистом этих ритуалов и позднее оставалось, как правило, все сообщество, и в той мере, в какой царь играл в них стержневую роль, он делал это только вместе с сообществом как его верховный представитель.

К числу таких обрядов относился прежде всего описанный выше «священный брак». Владыки Ура пытались сделать его собственно царским ритуалом, не вовлекающим население, однако в конце концов, наоборот, цари перестали участвовать в нем. Другой важный обряд – праздничный «прием» богов людьми (когда их статуи ввозились в дома людей и «принимались» там как почетные гости на пиру в их честь). Порой и в этом обряде ключевую роль пытались играть цари: при III династии Ура и в Ассирии, начиная с Ададнерари I (XIII в. до н. э.), цари принимали богов в виде их главных статуй сами, в своих дворцах, независимо от подданных. Однако и в этом случае обряд параллельно осуществлялся в частных домах (туда вносились второстепенные изображения богов).