История Европы. Том 1. Древняя Европа
Шрифт:
Прежде чем приступить к овладению берегами Черного моря, грекам пришлось потратить довольно много времени на освоение подступов к нему со стороны самой Эгеиды. Целая россыпь греческих колоний возникла еще в течение VIII-VII вв. на северном побережье Эгейской» моря, заселенном македонцами и фракийцами, на полуострове Халкидика, на берегах Геллеспонта и Пропонтиды. В колонизации этих районов участвовали многие полисы европейской и азиатской Греции. Так, большинство колоний, расположенных на полуострове Халкидика, было заселено выходцами из города Халкида на о. Эвбея, как мы уже видели, сыгравшего весьма важную роль в продвижении греческой культуры на запад. Вслед за халкидянами на север двинулись колонисты с островов — Лесбоса, Хиоса и Пароса, из малоазийских полисов — Теоса, Фокеи, Клазомен, Милета и, наконец, из уже упоминавшихся ранее приистмийских городов Северного Пелопоннеса — Коринфа и Мегары. Именно уроженцы Мегары сделали еще в первой половине VII в. последний решающий шаг в освоении коридора черноморских проливов, основав две важные колонии у южного входа в Боспор: сначала Калхедон на азиатском берегу пролива, а затем Византий на европейском берегу на месте позднейшего Константинополя,
Когда во второй половине VII в. греки наконец приступили к колонизации берегов самого Черноморского бассейна, на первый план решительно выдвинулся Милет, один из самых значительных ионийских полисов западного побережья Малой Азии. По преданию, милетяне основали в Причерноморье не менее 75 колоний. Разумеется, в их заселении наряду с уроженцами самого Милета участвовали выходцы из других ионийских полисов. Правительство Милета, вероятно, лишь организовывало и направляло этот поток переселенцев, ставя во главе отдельных отрядов своих предводителей — ойкистов (так греки называли должностных лиц, непосредственно руководивших выведением колоний), и, возможно, также снабжало их кораблями и необходимыми в дороге припасами. Среди причерноморских колоний Милета наиболее известны Синопа и Трапезунт (совр. Трабзон) на южном побережье Понта Евксинского, Одесс, Аполлония, Томы, Истрия (южнее устья Дуная) на западном побережье, Ольвия (на Днепровско-Бугском лимане), Пантикапей (совр. Керчь), Феодосия, до сих пор сохранившая свое древнее название, на северном побережье, Питиунт (совр. Пицунда), Диоскурия (совр. Сухуми), Фасис (совр. Поти) на восточном побережье. Все эти поселения, так же как и многие другие, здесь не названные, возникли во второй половине VII-VI в. Наиболее крупное скопление милетских колоний, а также поселений, основанных выходцами из некоторых других греческих полисов, образовалось в восточном Крыму и на Таманском полуострове — на берегах Боспора Киммерийского, как назывался в древности Керченский пролив. В их число, кроме уже названных Пантикапея и Феодосии, входили поселения: Нимфей, Мирмекий, Порфмий на крымском берегу пролива и Фанагория, Кепы, Гермонасса, Горгиппия (совр. Анапа) на кавказском берегу. Позднее, по-видимому уже в начале V в. до н.э., все эти колонии объединились и образовали так называемое Боспорское государство со столицей в Пантикапее. С территории Боспора продолжалось колонизационное освоение лежащих дальше к северу областей по берегам Азовского моря, или Меотийского озера, как называли его греки. Самой северной греческой колонией стало заложенное в устье Дона поселение Танаис.
Кроме милетян и других ионийцев, в колонизации Причерноморья участвовали дорийцы из Мегары. Ими были основаны Гераклея Понтийская на южном побережье Черного моря, Месембрия и Каллатис на западном побережье. Единственная дорийская колония в Северном Причерноморье — Херсонес Таврический — была основана выходцами из Гераклеи Понтийской на юго-западном побережье Крымского полуострова в районе совр. Севастополя. Главной приманкой, привлекавшей греческих колонистов в суровые и необжитые степи Поднестровья, Побужья, западного и восточного Крыма и Приазовья, были, безусловно, обширные массивы плодородных земель, почти не используемые местным населением. Хлеб, выращиваемый на этих землях, вскоре стал в больших количествах поступать на рынки греческих государств. Поэтому связь с причерноморскими колониями как главными источниками дешевого зерна уже в V в. до н.э. сделалась для многих из них внешнеполитической проблемой первостепенной важности.
Географический ареал Великой колонизации и та важная роль, которую она сыграла в жизни не только греков, но и многочисленных варварских [3] народов, делают весьма актуальной проблему о причинах, движущих силах и характере этого демографического взрыва, что до сих пор остается объектом весьма напряженной дискуссии. В то время как одни авторы считают основной причиной заинтересованность в установлении торговых контактов с районами, богатыми металлом, хлебом, лесом и другими видами ремесленного сырья и сельскохозяйственной продукции, которых в то время остро недоставало в самой Греции, другие полагают, что главную роль в развитии колонизационного движения, особенно на ранних его этапах, сыграл резко обострившийся в VIII-VII вв. земельный голод, в свою очередь обусловленный перенаселенностью всех более или менее пригодных для человеческого существования областей как европейской, так и азиатской Греции. Сообразно с тем или иным решением вопроса об основных причинах колонизации сами греческие колонии характеризуются то как торгово-ремесленные, то как сугубо аграрные поселения. В последнее время, однако, в научной литературе явно наметилась тенденция к примирению этих двух крайних позиций и колонизация рассматривается как сложный многоплановый процесс, в котором участвовали одновременно или в определенной последовательности различные социальные слои тогдашнего греческого общества с присущими им интересами и потребностями.
3
«Варварами» греки называли все иноязычные племена и народы, не делая исключения даже и для таких носителей древнейших культур Востока, как египтяне в вавилоняне. Этим словом, скорее всего возникшим из простого звукоподражания (звуками «бар-бар» греки пытались передать непонятное для них звучание чужой речи), первоначально не заключало в себе того негативного, пренебрежительного оттенка, который оно приобрело позже, когда отчетливо обозначился антагонизм между эллинским и варварским миром.
В тех местах, где контакты между греками и туземным варварским населением переходили в более или менее регулярный торговый обмен, возникали постоянные корабельные стоянки с небольшими поселениями или торговыми факториями при них. Во многих случаях такие поселения, или эмпории, как называли их греки, в отличие от настоящих колоний, или апойкий, располагались на небольших островках вблизи от побережья, что гарантировало первопоселенцев от внезапного нападения обитающих на материке
Подавляющее большинство греческих колоний обладало удобными естественными гаванями, они были расположены в устьях больших судоходных рек (Массалия, Навкратис, Ольвия, Танаис, Истрия и др.) или же держали под своим контролем важнейшие морские артерии (Занкла и Регий, Византий и Калхедон, Пантикапей и др.). В свою решающую фазу колонизация вступила лишь тогда, когда греческие переселенцы в колониях начали массами оседать на землю, либо отвоеванную ими у местных варваров, либо приобретенную мирными средствами. Подавляющее большинство колонистов теперь составляли уже не искатели легкой наживы, а люди, привычные к изнурительному земледельческому труду и заинтересованные в присвоении максимального количества пригодной для обработки земли. Нетрудно догадаться, что могло заставить греческого крестьянина, тяжелого на подъем, как и всякий сельский житель, обычно с неприязнью относившегося к ненадежной морской стихии, доверить ей свою судьбу и отправиться искать счастья в далеких варварских краях — это острый земельный голод и неизменно сопутствующие ему нехватка продовольствия и массовое недоедание.
Вероятно уже в первой половине VIII в. до н.э. демографическая и социальная напряженность в Греции достигли такого уровня, что многие греческие общины оказались перед выбором: либо гражданская война и насильственный передел земли, либо вывод «лишнего» населения в колонию. Нередко вопрос о том, какая именно часть гражданского коллектива полиса должна покинуть отечество и переселиться в колонию, решался силой в ходе острой междоусобной борьбы. Группировка, потерпевшая поражение в этой борьбе, садилась на корабли и отправлялась искать новых мест для поселения. Именно так были основаны, согласно преданию, Сиракузы, единственная спартанская колония на юге Италии Тарент и др. Однако чаще само правительство полиса, оказавшись в критической ситуации, прибегало к выводу одной или нескольких колоний как к профилактической мере в целях разрядки внутриполитической напряженности.
Прежде чем выводить в то или иное место новую колонию, греческие-государства обычно обращались за советом к оракулу Аполлона в Дельфах, жрецы которого располагали солидным запасом сведений о географии всего Средиземноморского бассейна. Поэтому в некоторых западных колониях Аполлона почитали под именем «Пролагателя путей» или «Предводителя». Отправляясь в дальний путь, колонисты старались во что бы то ни стало сохранить узы кровного родства, соединявшие их с метрополией. Они увозили с собой в чужие края ее богов и ее обычаи. Воплощением этой кровной связи колонистов с их родным полисом считался священный огонь, взятый с алтаря главного храма метрополии. Перед отплытием переселенцы обычно присягали в верности своему старому отечеству. Прекрасным примером такой присяги может служить так называемая «Клятва основателей» Кирены, дошедшая до нас в надписи IV в. до н.э. Как правило, дружественные отношения между колонией и метрополией, действительно, сохранялись в течение очень долгого времени, разумеется, за исключением тех случаев, когда колонисты выселялись насильственно. Государственное устройство колонии чаще всего в общих чертах воспроизводило конституцию метрополии. Прибывших в колонии граждан метрополии принимали как самых почетных гостей. Для охраны их интересов в суде, в торговых сделках и т.д. назначались специальные должностные лица — так называемые «простаты». Аналогичным было и отношение к колонистам, вернувшимся в свою метрополию. При желании человек, выселившийся в колонию, мог снова стать гражданином метрополии.
Тем не менее, несмотря на наличие столь тесных юридических, религиозных, экономических и всяких иных связей, колония с самого момента своего возникновения рассматривалась как вполне самостоятельное государство — полис, — в принципе ни в чем не уступающее своей метрополии. Попытки метрополии подчинить колонию или колонии своему политическому контролю приводили иной раз даже к военным столкновениям. В своем подавляющем большинстве греческие колонии занимали очень небольшую территорию, достаточную лишь для того, чтобы прокормить несколько сот, в редких случаях тысячу первопоселенцев вместе с их семьями. Почти все они располагались в узкой прибрежной полосе, иногда, как было уже сказано, на небольших островах или полуостровах и были тесно связаны с морем. В этой привязанности к морскому побережью заключается существенная особенность греческой колонизации в ее начальной, архаической фазе.
Несмотря на интенсивное развитие мореплавания и торговли, экономической основой процветания большинства колоний, так же, впрочем, как и их метрополий, оставалось сельское хозяйство. Основную массу колонистов на протяжении всего периода Великой колонизации, за исключением, может быть, только наиболее раннего, эмпориального его этапа, составляли полностью или частично обезземеленные крестьяне. В соответствии с этим уже в момент основания колонии каждый переселенец получал в свое полное распоряжение один из расположенных на ее территории земельных наделов, а также находящийся в черте городских стен небольшой участок под строительство дома (так называемый ойкопедон). От размеров надела зависели гражданские права колониста. Всей полнотой гражданских прав и соответственно самыми большими и плодородными наделами обычно пользовались непосредственные участники основания колонии и их потомки. Колонисты, прибывшие позднее (так называемые эпойки), получали лишь небольшие участки, вырезанные из еще не поделенной земли, и не считались полноправными гражданами полиса. Следы такой системы землепользования, восходящие к VII в. до н.э., сохранились вплоть до нашего времени в окрестностях италийского города Метапонт, где методом аэрофотосъемки было выявлено около 1300 наделов площадью в 6 га каждый. Аналогичные, хотя по времени более поздние системы зафиксированы неподалеку от Херсонеса Таврического, на п-ове Тарханкут (Западный Крым) и в некоторых других местах.