История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны д`Арк. 987-1460
Шрифт:
В самом деле, из недр того, что можно было бы принять за увядание, появляются первые признаки возрождения монархии. Клюнийская конгрегация стремится обосноваться у ворот Парижа и добивается включения в свой состав монастыря Сен-Мартен-де-Шан. Там находятся, епископы, полностью сохранившие верность королю в разгар кризиса, как и Гильом Пуатевенский или даже граф Анжуйский Фульк Решен, которого легаты на какое-то время превратили в орудие своего наступления на Капетингов. Рассказы недоброжелателей Филиппа, чернящих его, скрывают то, что король умел приходить к соглашениям. Несомненно, именно благодаря одному из таких соглашений Фульк не протестовал, когда его жена, от которой он отказался и с которой, вероятно, уже развелся, стала супругой короля (она происходила из рода Монфоров, замок их занимал господствующее положение между Нормандией и доменом Капетингов; герцог нормандцев Ричард I приходился этой женщине родственником по матери, получение ее руки было для короля прекрасной политической операцией). Младший сын Фулька, отправленный на обучение в королевский дом, совершенно естественно получил из рук сюзерена графские полномочия, когда в 1106 году умер его старший брат, являвшийся в течение некоторого времени соправителем своего отца. Герцог аквитанцев был в тот момент при дворе «случайно», по словам хрониста. Разумеется, он прибыл не по вызову короля, но, однако, находился при его дворе, придавая ему блеск своим присутствием; герцог проводил нового графа
Подобную почтительность к королю проявлял и граф Фландрский. Это ясно видно из одного документа, который обычно приводят с целью доказать ослабление державы Капетингов. Генрих, сын Вильгельма Завоевателя, ставший королем Англии, опасался своего старшего брата Роберта Куртгёза, герцога Нормандского, который, как кажется, собирался напасть на него с другой стороны Ла-Манша. В 1103 году король заключил в Дувре, на границе княжества Роберта II Фландрского, договор с этим государем. Документ очень походил на «конвенансы», которые использовались на юге королевства для того, чтобы умерить соперничество между сеньорами. Особенно подробными являлись те статьи договора, в соответствии с которыми между двумя сторонами устанавливался обмен услугами.
Ритуал оказания чести входит в соглашение в качестве его гарантии. Договор был заключен в письменной форме, что свидетельствует о быстром совершенствовании управленческой технологии в северной Франции. Король, совершив ритуальные жесты принятия рук, становится сеньором, берет на себя обязательства. Он клянется честью, что не покусится на жизнь, на тело графа Фландрии; соглашение прежде всего является пактом о безопасности. Кроме того, Генрих покупает услуги Роберта. Если тот, сражаясь рядом с королем или за его дело, окажется в плену, то Генрих его выкупит. И что особенно важно, король ежегодно будет выплачивать графу сумму, равную 500 ливрам. Это весьма солидная рента, причем рента денежная. «Благодеяние» принимает самую современную форму: времена меняются, и денежные инструменты начинают применяться в политике. Предоставляя воину жалованье, сеньор покупает его услуги точно так же, как тот или иной монастырь в эту эпоху привязывал к себе ежегодными выплатами квалифицированного ремесленника. Если граф Фландрии будет призван (и опять-таки письмом), то в течение 40 дней он должен явиться в распоряжение своего нанимателя вместе с рыцарями. С 1000 рыцарей, круглое число. Надо понимать так, что войско Роберта будет весьма многочисленным. Фландрия — страна авантюристов, она кишит добрыми рыцарями, как Англия — добрыми денье. В документе уточняется, что каждого рыцаря будут сопровождать два оруженосца, один из которых — конюх, а кроме того, юноша, обучающийся ратному ремеслу; рыцарь приведет трех боевых коней. Это перечисление позволяет увидеть еще одну грань прогресса: с недавних пор лошадей стали использовать непосредственно в сражениях; этот ратный инструмент является самым уязвимым, быстрее всего выходит из строя; необходимо поэтому предусмотреть его замену.
Граф Фландрии должен будет повести за собой прекрасно оснащенных бойцов. В этом и заключается его помощь сеньору. (Позднее такую форму отношений назовут «денежным фьефом».) В то же время в пакте тщательно разведены две возможности. В случае, если на короля Генриха нападет его брат Роберт, то граф Фландрии придет с подкреплением даже на остров, погрузив воинов в порту Виссан на суда, которые предоставит его патрон. Однако в статье имеется оговорка. Выполнение службы зависит от обстоятельств, и именно здесь выявляется господствующая позиция короля франков. Может быть, Филипп I поддержит герцога Нормандского, своего человека? Такова, в самом деле, ориентация политики Капетингов. В 1097 году, сразу же после своего посвящения в рыцари, принц Людовик уже воевал с предыдущим королем Англии, Вильгельмом Рыжим. Однако граф Роберт получил свою «честь» от короля франков, он также является его верным человеком. Как он должен вести себя? Прежде всего, попытаться отговорить второго своего сеньора от вторжения в королевство Англии. При этом, однако, действовать по правилам: (существует мораль concilium совета, запрещающая интриговать, уклоняться от ответа; такие действия рассматриваются как клятвопреступление; запрещающая прибегать к подкупу, предлагая деньги (и вновь на сцене деньги, постоянно присутствующие в игре властных сил, что позволяет обвинять государей, особенно короля Филиппа, в алчности). Если же усилия графа, его добросовестность и лояльность окажутся напрасными, если король Филипп будет упорствовать и ринется в бой, призвав своих верноподданных, то перед Робертом не встанет вопрос об уклонении от этого призыва. Иначе его может ожидать кара, которой подвергаются изменники. Договор не только разрешает Роберту не отвечать на призыв Генриха, но предусматривает, что граф откликнется на призыв короля франков, приведя отряд рыцарей. Разумеется, отнюдь не тысячу рыцарей. Численность отряда будет минимальной. Таким образом, граф Фландрии пойдет служить Генриху, только если Филипп не примет участия в войне. И в этом случае на все время экспедиции он будет включен вместе со всеми своими бойцами в рать короля англичан; ему обещано возмещение всех расходов, в том числе убытков от потери покалеченных или убитых лошадей, как это принято в отношении друзей дома. Роберт может не приехать, если заболеет или если будет призван «в ополчение (ост) короля франков». Королю служат в первую очередь. Не потому ли, что он является сеньором фьефа, которым, как кажется, представлялось графство Фландрии? Или просто потому, что король, в качестве наместника Господа, является высшим хранителем порядка и собирает свой «ост» для поддержания или восстановления мира на территории, которая ему доверена? Я склонен думать, что в ту пору, в начале XII века, Роберт сознавал свои обязательства по отношению к королю не потому, что являлся его вассалом, но потому, что в качестве одного из «государей» королевства был обязан хранить верность его главе и выполнять свои публичные функции.
Вторая возможность: Генрих выступает против своего брата, действуя на континенте. Если нападению подвергнется находящееся в большем отдалении графство Мен, которое оспаривают друг у друга нормандцы и анжевенцы, то ожидаемые услуги будут невелики: не более 500 рыцарей, сроком на месяц, один раз в году, с возмещением всех расходов. Если же действия будут развертываться в Нормандии, то Роберт окажет услуги в полном объеме, даже возьмет на себя все расходы в первые восемь дней. Ибо в данном случае граф примет участие во вторжении в чужую землю, то есть в грабеже. Именно в этом смысл войны — захватывать, отбирать силой все, что можно. Однако велик риск того, что король франков сам вступит на нормандскую землю, идя на помощь оказавшемуся в опасности герцогу. Если такое случится, то Роберт Фландрский выполнит свой первейший долг — он присоединится к королю вместе с теми своими людьми, которые должны по обычаю следовать за ним, как за графом Фландрии, когда король поднимает свой боевой стяг. С ним будут 20 рыцарей. Все остальные 980 человек остаются, как сказано в договоре, «на службе и в преданности королю Генриху», нанимателю, который заплатил им жалованье.
Таким образом, заключенный между двумя государями контракт уважает систему обязательств, в соответствии с которыми, по каролингской
Верность, служение — это главное; в ту эпоху еще не сложились строгие правила в отношениях феодалов и вассалов. Заключаются частные контракты, нередко они составлены столь же подробно и тщательно, как тот, о котором шла речь. В них устанавливается различный объем взаимных услуг, которые в частном порядке обязывались оказывать друг другу тот, кто приносил оммаж, и тот, кто его принимал. Одновременно продолжал существовать род верности, сохранение которой требовал обычай. Эта верность означала выполнение долга, считавшегося наипервейшим, — служения тому, кто благодаря священному помазанию стоит над всеми знатными людьми в королевстве. И каким бы «опустившимся» ни представлялся Филипп I, он отнюдь не забывал об обязательствах, взятых по отношению к нему государями, приветствовавшими короля в момент его миропомазания архиепископом Реймсским. Король ясно сознавал значение своего служения. Об этом свидетельствуют два факта. Первый из Капетингов «собиратель земель» Филипп I был, как показывает А. Льюис, «инициатором определенной политики или, во всяком случае, человеком, который первым эту политику стал проводить в жизнь; его приобретения (Гатинэ, Вексен, Бурж) после смерти короля не распределяются среди младших, как раньше, но завещаются старшему». Действительно, вопреки обычаям, которым следовала вся знать, король Филипп оставил младшему сыну лишь малую долю удела. Не была ли эта «политика» продиктована новым представлением о королевском богатстве и уже возникшим (хотя еще четко не выраженным) убеждением в том, что это богатство принадлежит не королю, а короне? Может быть. Вероятно и то, что незаконность супружества вынудила пойти в обход обычаев наследования. Младший сын не был незаконнорожденным; бракосочетание его матери совершалось согласно обряду, все, даже папа Римский, считали супружество короля законным. Однако ребенок был плодом кровосмесительного союза; и если полученная им доля наследства оказалась столь урезанной, то не потому ли, что в 1108 году верх при дворе короля взяла партия, которая поддержала против отца его сына, рожденного от первого брака?
Более убедителен второй факт. Старшему сыну (не видят того, что его мать по крови была ближе к Карлу Великому, чем большинство знатных дам королевства) дали имя Людовик. Иначе говоря, Хлодвиг. Королевское имя. Однако имена, которые тогда носили, всегда заимствовали у кого-то из своих предков; и было бы грубейшей, немыслимой ошибкой брать имена из другого рода. Но особенно важно то, что в семьях, ближе всего стоявших к каролингскому корню, еще никто во Франции не осмеливался перенимать ни имя Людовик, ни имя Карл. Поэтому решение, принятое в 1078 году, представляется весьма важным. Исходило ли оно от отца, от Филиппа? Или от матери, долгое время остававшейся бездетной? Или, наконец, от того, к кому она обратилась, моля о чуде, — от монаха Арнуля из обители Сен-Медар-де-Суассон, будущего святого, знатока в деле лечения женского бесплодия? Не по его ли настоянию было выбрано такое имя для наследника, которого ждала королевская династия? Во всяком случае, новый носитель имени первого короля франков, принявшего христианство, мог бы таким образом позаимствовать блеск славы своего предка. Если это грубейшее нарушение самых строгих обычаев, этот акт невероятной смелости действительно совершил Филипп I, сюзерен, который, как говорили после его смерти, из-за своих грехов лишился дара излечивать золотушных, который, как позднее рассказывали монахи Сен-Дени, достаточно понимал, что запятнал свое имя и не осмелился уснуть последним сном рядом с прахом мученика, с гробницами древних королей, Меровингов и Каролингов, то следует видеть в этом человеке инициатора сознательного возвращения к непосредственным истокам самых высоких монархических устремлений.
Людовик VI, прозванный Толстым, известен гораздо больше, чем его отец. Объясняется это, конечно, тем, что прогресс во всех делах с течением времени позволил лучше прояснить обстановку, а также тем, что аббат Сен-Дени Сугерий оставил рассказ о жизни этого короля. Но и его прадед Роберт имел своего биографа, скорее агиографа, который изобразил короля как святого. Однако имя Роберта не встречается в маленьких книжках по истории, которые в пору моего детства раздавали ученикам младших классов. А о Людовике VI в них говорится как о добром короле, на протяжении всей своей жизни старавшемся облегчать участь простых людей, сбивать спесь со злобных сеньорой. Именно таким хотел его изобразить Сугерий. Он рассказывает, как в 1102 году Людовик, устав терпеть вялость своего отца, стал, наконец, действовать самостоятельно, собрав отряд рыцарей и поведя его на Реймс, против Эбла, графа Руси. В повествовании последний назван «бароном». Будем понимать это слово в соответствии с определением, которое дает Э. Бурнезель: «свободный и сильный человек, который, опираясь на мощь территориальной сеньории, укрепляет свое социальное положение» (то есть свою знатность, в данном случае действительно блестящую, ибо в жилах Эбла немало каролингской крови). Но этот барон был tumultuosus — неспокойным, порождающим смятение. Затем появляются еще два слова (оба — из лексикона мира Божия) — «тиран» и «разбой». Эбл не знал меры; «сборы», которые он взимал с тех, кто находился под его покровительством, были слишком тяжелы по сравнению с нормальной платой за безопасность. Говоря об этих бесчинствах, Сугерий называет их жертвы — храмы. В течение двух месяцев Людовик занимался тем, что мстил за них. Он грабил грабителей, «опустошая их земли, предавая их огню, подвергая разграблениям», которые на этот раз являлись справедливыми. Карательные операции велись беспрестанно (за исключением суббот и воскресений), однако прерывались для переговоров. Как восстановить мир? «Новый сир» (Людовик только что стал «соправителем» своего отца, фактически заменил его) просил о мире, ибо торопился в конные экспедиции по другим местам. В итоге он добился мира от тирана. Было заключено соглашение, подкрепленное клятвой и передачей залогов. Едва взойдя на престол, Людовик предстает как борец против несправедливости, восстанавливающий «покой отечества» ударами шпаги.
Шпагу он получил пятью годами ранее из рук графа де Понтьё. Нам известно об этом благодаря письму, разосланному графом местным епископам. Оно свидетельствует о том новом значении, которое, по-видимому, придается обряду посвящения в рыцари в ходе медленного созревания рыцарской идеологии. Но событие и само по себе побуждает ставить вопросы. Оно произошло в разгар кризиса, вызванного новым браком Филиппа. Не находился ли в тот момент Людовик вдали от своего отца, следуя принятым среди знати обычаям, в соответствии с которыми все старшие сыновья, взрослея, уезжали из дома, стремясь поскорее освободиться от родительского принуждения? Вскоре, когда, наконец, Людовика провозгласили королем-соправителем, он взял в свои руки все дела по обороне королевства, которой, согласно Сугерию, мечтал захватить король Англии Вильгельм Рыжий, «если бы случайно с наследником произошло какое-либо несчастье».