История Французской революции. Том 2
Шрифт:
Непостижимая паника и бегство при Менене, бесполезная и кровопролитная попытка у Пирмазенса, поражение в Восточных Пиренеях, прискорбный исход новой экспедиции в Вандею – все эти несчастья стали известны в Париже почти одновременно и произвели пагубнейшее впечатление. Страх, как это всегда бывает, вызвал усугубление насилия. Мы уже видели, как самые свирепые агитаторы собирались в Клубе кордельеров, где соблюдалось еще менее сдержанности, нежели у якобинцев, и распоряжались в военном министерстве, которым управлял слабый Бушотт. Венсан был главой их в Париже, подобно Ронсену в Вандее. Кордельерам, стоявшим ниже Конвента, ужасно хотелось отделаться от его мешавшей им власти: в армиях – в лице представителей и в Париже – в лице Комитета общественного спасения.
Введение в силу конституции, которой настойчиво добивались аристократы, было сопряжено с большими опасностями. Для этого требовались новые выборы, на место Конвента заступило бы другое собрание, поневоле неопытное, неизвестное стране и заключавшее в себе фракции всех возможных оттенков. Восторженные революционеры, чувствуя эту опасность, требовали не нового состава народного представительства, а только исполнения тех положений конституции, которые им вполне подходили, но всё еще не выполнялись. Почти все эти люди занимали места в различных ведомствах и хотели только учреждения конституционного правительства, независимого от законодательной власти и, следовательно, от Комитета общественного спасения. Венсан имел дерзость составить в Клубе кордельеров петицию об учреждении конституционного правительства и отзыве из армий комиссаров Конвента. Немедленно возникло живейшее волнение. Лежандр, друг Дантона, тщетно противился; петиция была принята за исключением одной статьи, согласно которой комиссары конвента отзывались. Польза, которую приносили эти представители, была до того очевидна и в статье проглядывало такое чувство личной вражды к Конвенту, что ее не посмели отстаивать. Эта петиция вновь переполошила Париж и повредила власти комитета.
Кроме этих исступленных противников у комитета имелись еще и другие, из числа новых умеренных, которые обвинялись в стремлении возродить систему жирондистов и противодействовать революционной энергии. Резко расходясь во мнениях с кордельерами и якобинцами, они не переставали жаловаться комитету и даже упрекали его в том, что он не высказывается против анархистов с достаточной силой.
Итак, против комитета выступили две новые партии, только еще начинавшие формироваться. Они обе воспользовались несчастными событиями, чтобы обвинить народное собрание, и обе, сходясь в том, что действия его заслуживают порицания, критиковали их каждая по-своему.
Поражение при Менене уже было известно; о последних неудачах в Вандее начинали доноситься смутные вести. Пока неопределенно говорили о поражении, понесенном около Корона, Торфу, Монтегю. Тюрио, отказавшийся вступить в комитет и обвиняемый в принадлежности к партии новых умеренных, встал в самом начале заседания и высказался против интриганов, подрывавших организацию и только что сделавших предложения крайне насильственного характера по поводу продовольствия. «Комитетам и исполнительному совету, – сказал он, – не дает проходу интригующая сволочь, которая напускает на себя патриотизм, только когда ей выгодно. Да, пришло время, и нужно прогнать этих людей, воображающих, что революция произошла для них; чистый и честный человек поддерживает революцию лишь ради блага рода человеческого».
Предложения, против которых восстал Тюрио, отвергаются. Жан Дебри, один из комиссаров, посланных в Валансьен, читает критическую записку о военных операциях и доказывает, что никогда ни одна война не велась с такой медлительностью, несвойственной французскому духу; что до сих пор воевали по мелочи, малыми силами; и что именно в этой системе следует искать причины всех неудач. Потом, открыто не нападая на Комитет общественного спасения, он как будто дает понять, что этот комитет не обо всём известил Конвент: так, например, близ Дуэ будто бы стоял австрийский отряд в шесть тысяч человек, который можно было бы разбить, а между тем этого не сделали.
Конвент, выслушав Дебри, причисляет его к Комитету общественного спасения. В этот самый момент из Вандеи приходят подробные вести, которые вызывают общий порыв. «Вместо того чтобы
– Всякое подозрение, направленное против комитета, было бы победой, одержанной Питтом. Мы не должны давать нашим врагам такого громадного преимущества, нам не следует самим подрывать кредит власти.
Потом Барер сообщает о мерах, принятых комитетом.
– Вот уже несколько дней, – продолжает он, – как комитет имел повод заподозрить, что большие ошибки совершены в Дюнкерке, где можно было истребить англичан до последнего человека, и в Менене, где не было сделано ничего, чтобы остановить странную панику, овладевшую войсками. Комитет сменит Гушара и дивизионного генерала Гедувиля, и поведение этих двух генералов будет изучено в скором времени. Затем комитет приступит к очищению всех главных штабов и всех военных администраций; он поставит флот на такую ногу, что мы сможем помериться с неприятелем силами; только что набраны еще 18 тысяч человек и постановлена новая система атаки большими силами; наконец, комитет думает напасть на Рим в самом Риме, и 100 тысяч человек, высадившись в Англии, пойдут в Лондон и там задушат систему Питта. Стало быть, Комитет общественного спасения обвинен безосновательно; он по-прежнему заслуживает доверие, доселе оказываемое ему Конвентом.
Тогда просит слова Робеспьер.
– Давно уже, – говорит он, – всячески стараются обесславить Конвент и комитет, облеченный его властью. Дебри, который должен был бы умереть в Валансьене, подло ушел оттуда, чтобы в Париже служить Питту и коалиции, подрывая уважение к правительству. Недостаточно того, чтобы Конвент продолжал оказывать нам доверие – он должен заявить об этом торжественно и отменить свое решение относительно Дебри, которого он только что включил в наши ряды.
Это требование встретили рукоплесканиями и немедленно постановили не делать Дебри членом комитета и подтвердить единодушно, без голосования, что комитет сохраняет полное доверие Национального конвента.
Партия умеренных, заседавшая в Конвенте, потерпела поражение. Но самые опасные противники комитета, пламенные революционеры, заседали у якобинцев и кордельеров. От последних надлежало обороняться в особенности. Робеспьер отправился в Клуб якобинцев и, рассчитывая на свое влияние, описал всю деятельность комитета, оправдал его в обвинениях, взводимых на него умеренными и крайними, и растолковал, как опасны петиции, требующие учреждения конституционного правительства. «Необходимо, – сказал он, – чтобы какое-нибудь правительство заменяло то, которое мы уничтожили. Организовать в настоящую минуту конституционное правительство – значит изгнать Конвент и уничтожить власть в присутствии неприятельских армий. Эта мысль могла прийти в голову одному лишь Питту. Его агенты распространили ее, обольстили честных патриотов, и народ, страждущий и легковерный, всегда склонный жаловаться на правительство, которое не может помочь всем бедам, стал верным отголоском их клевет и предложений. Вы же, якобинцы, слишком искренние, чтобы вас можно было переманить, слишком просвещенные, чтобы поддаться обольщениям, – вы защитите Гору от нападений и поддержите Комитет общественного спасения, который хотят оклеветать, и с вашей помощью он восторжествует над всеми происками врагов народа!»
Речи Робеспьера аплодировали, а в его лице аплодировали и всему комитету. Кордельеры вынуждены были остановиться, об их петиции забыли, и нападение Венсана, получив решительный отпор, осталось без всяких последствий.
Всё же следовало принять какое-то решение относительно конституции. Уступить место новым революционерам – неизвестным, скорее всего, несогласным между собою – было опасно. Следовательно, нужно было заявить всем партиям, что Конвент намерен присвоить всю власть и, прежде чем предоставить Республику самой себе и данным ей законам, будет управлять ею, пока не обеспечит ее процветание. В Конвент уже поступило множество петиций, упрашивавших собрание оставаться на своем месте.