История Гадкого Утенка, или Мой ласковый и нежный зверь

Славачевская Юлия

— Как ты себя чувствуешь?

Я упрямо повторила:

— Зачем тебе это нужно?

Он сгорбился, сжал руки 'в замок', облокотив на колени, поймал мой взгляд:

— Я люблю тебя… Люблю безумно, страстно и безнадежно. Ты моя жизнь, мой воздух, моя вселенная, моё счастье и моё проклятие. Я никогда не думал, что любовь может быть такой всепоглощающей. В этом мире нет ничего, чтобы я не сделал для тебя и ради тебя… если бы ты только позволила… но тебе ничего не нужно от меня…

Зверь горько усмехнулся:

— Кто-то там, наверху, знает

как наказать… Мне подарили личный, персональный ад, не прекращающийся ни на секунду, сжигающий меня изнутри. Я осужден боготворить женщину, ненавидящую меня и осознавать, что виноват в этом только я сам. Каждодневная, мучительная пытка быть рядом с тобой и не сметь прикоснуться, видеть в твоих глазах ненависть, чувствовать твоё отвращение и не иметь сил от этого отказаться, потому что без тебя ещё хуже…

Голос прервался… молчание и:

— За всё время ты ни разу не произнесла моего имени, но как-то же ты называешь меня. Как? Скажи мне…

Я тихо прошептала:

— Зверь.

Его лицо исказилось судорогой боли, он запустил пальцы в волосы, склонив голову и простонал:

— Зверь…

И вдруг, неуловимым, быстрым движением оказался на коленях, рядом с кроватью:

— Прошу тебя, дай мне хоть один шанс, одну попытку вымолить твоё прощение… Позволь мне быть рядом с тобой, не прогоняй… Прошу тебя…

Я смотрела на него, стоявшего на коленях, и мучилась сомнением. Неужели я такая жестокая, что не могу дать ему шанс. Да что со мной? Как пережив столько сама, я так спокойно обрекаю другого на боль, пусть даже это Зверь. Его поступок чудовищен, но стоит ли жить одними воспоминаниями о прошлом? Стоит ли разрушать свою жизнь, купаясь в ненависти, невоспринимая ничего больше? Невозможно жить, не прощая. Что есть прощение? Умение ли это изгонять из своей души ненависть и гнев? Или это избавление от желания причинить боль себе и другим? Или способность начать всё с 'чистого листа'? Я вовсем расклеилась и заплакала.

Зверь заметил и встревожился:

— Что случилось? Где больно?

Он протянул руку, чтобы вытереть мои слезы, и… отдернул её.

Стало ещё обиднее, потому что виноват был он, а сволочью себя чувствовала я, и это было, с моей точки зрения, несправедливо по отношению ко мне, а жалко было его… Я запуталась. Запуталась в себе, в нем… но и оставить всё так, как есть было нельзя. Я подумала о том, что давая шанс ему, я открываю и для себя возможность начать жить нормально. Решившись, я коснулась его руки:

— Я могу попытаться… попробовать простить…

Теплые ладони сжались вокруг моего запястья и тихий голос:

— Большего не прошу…

В первый раз за долгое время, я чувствовала себя спокойно. У меня не было уверенности в успешном окончании моей попытки, но была уверенность что я поступаю правильно. Засыпая, я вдруг вспомнила:

— Поскольку до ЗАГСа мы так и не доехали, что с договором делать будем?

Какая у него странная реакция… даже спать расхотелось. Судя по его виноватому выражению лица, здесь опять 'засада':

— Может

скажешь что случилось?

Ответ подтверждает опасения:

— Ты понимаешь… нас расписали… без нас.

И без его участия в этом, разумеется… 'без меня, меня женили'. На меня накатил смех и я еле выдавила:

— Ты аферист! Но учти — отсчет начался…

И вдруг видя изумленные глаза, до меня дошло, что он в первый раз видит как я смеюсь. Пора пробовать жить нормально…

Тут прискакала медсестра, повертелась перед Зверем, сделала мне укол и вскоре глаза закрылись сами собой. Проваливаясь в сон, я почувствовала как мою руку приподняли и поцеловали:

— Спокойной ночи.

Разбудила меня мама:

— Вставай, соня, день на дворе.

Во время моего умывания и завтрака, в мою палату под разными предлогами, зашли или заглянули минимум пятнадцать медсестричек. Мне не жалко, но хотелось бы знать причину этого паломничества:

— Мам, у меня точно всё в порядке? Что они меня разглядывают?

На это мне спокойно ответили:

— Наверно, они никак не могут понять — что такой мужчина, как Павел, нашел в такой вредной и бессердечной девчонке, как ты.

Приплыли называется. Я же ещё и виновата. Обидно до слез:

— Ты просто всего не знаешь…

И окончательно обалдела от услышанного:

— Знаю, Павел рассказал.

Что он сделал? Рассказал? Зачем? Я осторожно поинтересовалась:

— Что он тебе рассказал?

— Всё то, что ты не пожелала сообщить родной матери. И я понять не могу, почему ты настолько не доверяешь мне? Разве я когда-нибудь, давала тебе повод сомневаться в своей любви и поддержке?

Я захлопала глазами:

— Ты так спокойно к этому относишься?

Мама вздохнула:

— А как по-твоему я должна относиться к человеку, дважды спасшему жизнь моей единственной дочери и вдобавок нашедшего мужество признаться в содеянном. К тому же он тебя любит. Поверь, я не ищу ему оправданий и всегда буду на твоей стороне. Но мне очень не нравится твоё состояние, по-моему ты слишком себя зажалелась и по уши погрязла в обидах. Может быть уже пора повзрослеть и попытаться научиться прощать?

Я, ни в коем случае, не заставляю тебя любить Павла насильно, просто прошу, ради тебя самой, отпусти свою обиду и ненависть, не позволяй им искалечить твою жизнь и не решай ничего не обдумав, как следует. А теперь я бы хотела узнать причину, по которой ты всё скрыла от меня.

Стыдно, не то слово:

— Я не хотела тебя волновать. Думала сама разберусь.

— Разобралась?

— Нет. Всё так запуталось.

— Тогда не торопись, не руби с плеча…

Наш разговор прервала, ворвавшаяся как ураган, Маринка:

— Всем привет!

Мама улыбнулась поцеловала меня и пообещала придти завтра. Дверь за ней ещё не захлопнулась, а Марина уже демонстрировала свои 'боевые ранения'. Я ехидно поинтересовалась:

— А моё самочувствие тебя не волнует?

Подружка махнула на меня рукой: