История Гиены. Хроника подлинного расследования [Книга III]

Ракитин Алексей Иванович

Таким образом, наличие во всех случаях одинакового фактора крови служило дополнительным ориентирующим следствие признаком, поскольку позволяло до некоторой степени ограничить круг подозреваемых.

Как неоднократно отмечалось в предыдущих частях этой книги, общее количество невыделителей группового антигена составляет примерно 20% человеческой популяции. Из этих 20% только 35% являлись носителем фосфоглюкомутазы вида PGM 2—1, таким образом, в необходимую выборку попадало всего лишь 7% населения. А если принять во внимание, что предположительно была известна и группа крови насильника, которая встречалась на территории США примерно у 35% населения, то выборка становилась ещё точнее (а именно: 0,2*0,35*0,35=0,0245 или 2,45% населения).

Конечно,

такая величина отнюдь не исключала возможность совпадений, но подумайте сами — из каждой сотни подозреваемых 97 человек можно было отсеять, основываясь лишь на анализе крови! Это огромное облегчение для следствия, хотя, конечно же, до точности молекулярно-генетических экспертиз технологиям того времени было очень далеко.

Комбинация упомянутых двух признаков — невыделительства и присутствия в сперме фосфоглюкомутазы вида PGM 2—1 — расценивалось следствием как серьёзный довод в пользу того, что по крайней мере часть преступлений, совершенных в районе залива Сан-Франциско во второй половине 1978 г. — первой половине 1979 г. и связываемых с Гиеной, действительно совершены им, а не подражателем (речь идёт об эпизодах №№39, 42 и 46).

Оскорбления Клэя Серро — первый случай вербальной агрессии Гиены в отношении мужчины.

Во время нападения на Клэя и Эллен Серро, совершенном 11 июня 1979 г. (эпизод №46), преступник позволил себе несколько издевательских реплик, которые были адресованы мужчине. Он высказался в таком духе: «Тебе не понравится то, что я собираюсь сделать с твоей женой, но тебе придётся смириться». Позднее, возвращаясь в спальню, чтобы удостовериться в том, что мужчина не предпринимает попыток сбежать, он повторял: «И как ты будешь с этим жить?» — или что-то подобное. Ранее отмечалось, что Гиена не демонстрировал в отношении мужчин какой-то особой агрессии или цинизма. Если ему и приходилось действовать грубо, то грубость эта представляла собой лишь реакцию на неповиновение. Убедившись, что мужчина угрозы не представляет, преступник обычно терял к нему интерес и лишь время от времени проверял, не пытается ли тот подняться с кровати.

В этой связи достойна упоминания и такая довольно необычная черта, присущая Гиене, как попытка отыскать предлог для увода женщины из спальни. Обычно он говорил, что ему необходимо, чтобы женщина показала, где оставила кошелёк, или нечто аналогичное. То есть преступник не стремился раздражать самолюбие и без того униженных мужчин и действовал даже деликатно, разумеется, в том контексте, который допустим с учётом обстоятельств происходившего. При этом с женщинами Гиена не особенно церемонился и вербально оскорблял их, не выбирая слов.

И вдруг преступник допускает выпад в адрес Клэя Серро. Можно было бы усомниться в том, что это преступление действительно совершено Гиеной, но — нет! — оснований для таких сомнений нет. В этом эпизоде имело место семяизвержение и из результатов анализа эякулята мы знаем, что насильником явился невыделитель группового антигена и носитель фосфоглюкомутазы вида PGM 2—1, мы в предыдущем пункте как раз говорили об этом. Так что не станем умножать чмсло сущностей сверх необходимого и согласимся с тем, что в доме Серро действовал именно Гиена.

Но что же тогда означает его потребность унизить мужа изнасилованной женщины?

Рост агрессии сексуального преступника представляет собой явление объективное и в каком-то смысле даже очевидное. Безнаказанность кружит голову всем негодяям, а в случае сексуальных многоэпизодных преступников унижение жертвы — сначала вербальное, а потом и физическое — служит кроме того дополнительным возбуждающим фактором, ведь стереотипные действия довольно быстро приедаются. Можно сказать, что в этом отношении Гиена являлся скорее нетипичным преступником, поскольку прекрасно контролировал как собственное поведение, так и эмоции.

Этот контроль можно было бы назвать идеальным, но в реальной жизни ничего идеального нет. А потому в случае с Клэем Серро мы видим отказ

преступника от хорошо продуманной схемы. Думается, что это связано с ростом внутренней потребности унизить жертву, которую с каждым разом Гиене всё сложнее было контролировать. Перед нами серьёзный индикатор того, что фантазии преступника неумолимо трансформируются и делаются всё более злобными и неуправляемыми.

Преступник с каждым разом становился всё опаснее, и можно было не сомневаться, что внутренне он уже был готов пролить кровь жертвы. Возможно, с точки зрения его внутреннего комфорта, ему было бы приятнее, чтобы жертва выразила протест или неповиновение действием, и Гиена своими словами фактически принялся провоцировать связанного Клэя на это. Поддайся Клэй на провокацию, преступник с лёгкостью пустил бы в ход оружие, но поскольку Серро всё время лежал молча и неподвижно, повода для убийства не возникло. Скорее всего, насильник был не готов убивать связанного человека, точно барана на бойне, какие-то остатки совести или, наоборот, гордыня, не позволяли Гиене лишать человека жизни безо всякого мотива…

Поэтому Клэй Серро остался жив, а мы получили своего рода загадку, которая на самом деле, по мнению автора, не очень-то и загадочна.

Надпись на нейлоновой куртке.

Наличие на синей куртке преступника жёлтой или золотистой надписи, содержавшей буквы «CORN» (что было зафиксировано в эпизоде №48, последнем из числа приписывавшихся Гиене на протяжении 1980-1990-х гг.), загадало правоохранителям серьёзную загадку. Отдали дань этой головоломке и многие американские самодеятельные исследователи истории Гиены, которые, прямо скажем, ничего дельного не предложили. Поскольку возможное значение этой надписи заинтересует и кого-то из русскоязычных читателей, имеет смысл высказать собственное суждение по данному поводу.

По мнению автора, прежде всего, следует принять во внимание результат работы детективов, бившихся над смыслом упомянутого буквосочетания. Точнее сказать, полное отсутствие результата. Если бы что-то значимое или осмысленное из этой надписи проистекало, то какие-то оперативно-розыскные мероприятия были бы проведены. Но — нет! — ничего такого не произошло.

Есть такое ощущение, что эта надпись — не более чем очередная мистификация со стороны Гиены, число которых мы, наверное, даже не сможем определить. Те, кто внимательно читал предыдущие книги, наверняка помнят и окурки, и пустые пивные банки, и банки из-под «Пепски-колы» и многое-многое другое, что оказывалось либо на местах совершения преступлений, либо в непосредственной близости от них и могло быть связано с насильником из восточного Сакраменто. Даже замшевая куртка фигурировала, приобретенная в магазине, где закупались гомосексуалисты. Из той же серии дезориентирующих признаков можно упомянуть и обувь несуразно большого для человека ростом 175—177 см. размера, заикание, мексиканский акцент, акцент выходца из Юго-Восточной Азии и пр.

Гиена, безусловно, очень много думал над тем, чтобы оставлять ложные улики, и результат этих размышлений налицо — он совершал нападения с очень высокой степенью самоконтроля и действовал очень продуманно. Его преступления почти идеальны, причём, планку он держал на протяжении 3 лет, не допуская грубых ошибок.

И вдруг преступник надевает тёмно-синюю куртку с контрастной надписью, сделанной золотым или жёлтым цветом. Это ни в какие ворота не лезет, это против всех правил! Гиена всегда был очень внимателен при подборе цветовой гаммы одежды — все её детали (штаны, куртка, перчатки, лыжная маска) всегда тёмных цветов. Всего один раз (!) из 48 эпизодов он использовал белую лыжную маску. Иногда свидетели и потерпевшие сообщали о белой спортивной обуви, но надо понимать, что белый цвет обуви — это ненадолго, особенно в том случае, когда человеку приходится много ходить по траве, открытому грунту, влезать на деревья и т. п. При подобной эксплуатации белая обувь станет не белой очень быстро, что преступник явно учитывал в своих расчётах.