История города Рима в Средние века

Грегоровиус Фердинанд

Ее двойником была еще более величественная по своему высокому положению башня Милиций (Torre delle Milizie). Путешественник в Риме может еще и теперь любоваться ею с Монте Пинчио или из монастыря Арачели, откуда она всего лучше видна и откуда она представляется как самая величественная средневековая развалина, господствующая над городом и как самое выразительное воспоминание о временах гвельфов и гибеллинов в Риме. Народное предание или фантазия паломников видели в ней дворец Октавиана, и уже гораздо позже сочинено было, что с ее зубчатой вершины Нерон, играя на цитре, смотрел на пожар Рима. В Риме припоминали, что сады Мецената и дом поэта и чародея Вергилия находились в этой местности. Башня эта стоит на склоне Квиринала, над форумом Траяна, где находится известное помещение Balnea Neapolis (Magna napoli). Этот квартал в Средние века назывался Бибератика; он простирался от Квиринала через Магнанаполи до Траянова форума и церкви Санти-Апостоли. Сама башня дала название улице Contrata Miliciarum. Время ее постройки неизвестно; ее архитектурный стиль и способ постройки ее стен, сходный с графской башней, указывают на время Иннокентия III или Григория IX, и, вероятно, на ее месте раньше стояла гораздо более древняя башня. Она возвышалась на своем широком и высоком основании в виде четырехугольного

с зубцами колосса. На нижнем этаже стояла вторая, менее широкая надстройка, тоже четырехугольная и расчлененная мощными пилястрами. Наконец, на ее зубчатой платформе возвышалась еще меньшего размера, сверху плоская четырехугольная башня. Вся башня была соединена с зубчатым укреплением и таким образом вместе с ним составляла целый замок. Так как на Квиринале, где эта башня теперь стоит, в границах владения женского монастыря Св. Екатерины Сиенской, уже в XII веке была местность, называвшаяся Miliciae Tiberianae, то из этого следует, что она была воздвигнута на месте античного здания, может быть, имевшего значение военного поста во времена империи. В последней половине XIII века она принадлежала Анибальди, от которых перешла к Гаэтани. Обладание ею почиталось столь важным, что ее владельцы получали от нее свой титул, как от баронии: Петр, непот Бонифация VIII, назывался с 1301 г., когда он приобрел ее от Рихарда Анибальди, Dominus Miliciarum Urbus – господин городских милиции – и, вероятно, вместе с тем получил право содержать войско в этой большой городской крепости.

Обе эти башни суть монументы римского Средневековья, подобно тому как колонны императоров Траяна и Антонина суть монументы Римской империи, замечательные образцы, находящиеся в городе, которые явственнее, чем история, выражают собой неукротимую силу того века. Когда они стояли в законченном виде в недалеком расстоянии одна от другой, то должны были производить сильное впечатление. Они возвышались над всем Римом и были видны уже за несколько миль от него, как теперь купол Св. Петра Эти башни-колоссы дают самое ясное понятие о сущности римского характера, который остался и в Средние века таким же, каким он был в древности. Здесь не видно ни понимания формы, ни чувства, оживляющего массы, как у тосканцев, но одна лишь мрачная и величественная сила. Римляне брали свои образцы из развалин творения предков; они хотели создать колоссы, которые могли бы соперничать с древними, и две башни с крутыми и голыми стенами поднялись над Римом, как циклопические постройки.

Ряд названных фамильных замков закликает в себе имена всех высших римских родов того времени; в нем нет только младшего из родов XIII века: Гаэтани имели дворцы на острове I пора и в квартале С.-Марии Маджиоре, но у них не было родового замка в Риме; когда же они сделались владетелями «Милиций», то основали против ворот Себастьяна на Аппиевой дороге замечательный замок Капо ди Бове. Эта крепость получила свое название от памятника Цецилии Мегеллы. составлявшего его ядро и центральный пункт; так как этот великолепный мавзолей дочери Метелла Критского и жены Красса уже в самом древнем Средневековье назывался по бычачьим головам на его карнизе – Капо ди Бове. Подобно надгробным памятникам Августа и Адриана и памятнику Плавтиев на Луканском мосту через Анио, он был, вероятно, уже давно переделан в баронскую башню. Запустение Аппиевой дороги заставило забыть о нем до тех пор, пока война с Колонна не послужила поводом к передаче его Бонифацием VIII своему племяннику. Граф Петр основал там крепость, чтобы оттуда наблюдать за движением Колонна, если бы они вышли из своих кампаньских замков на Латинскую или на Аппиеву дорогу. Остатки этой крепости, вскоре после того расширенной Савелли, которой придавала силу близость ее к. развалинам цирка Максенция, сохранились и до сих пор, также как и остатки старинного баронского дворца и возникшего там в XIV веке, обнесенного стенами посада рядом с церковью готического стиля. На них видны гербы дома Гаэтани. Материал этих построек – альбанский туф. Его черный цвети мелочный характер архитектуры стоят в резком противоречии с величием античного памятника из желтых травертиновых плит, над карнизом которого вделаны туфовые камни, чтобы превратить мавзолей в башню с зубцами. Впрочем, внутренность памятника не была повреждена, так как саркофаг Цецилии Метеллы сохранился нем в целости, хотя над ним прошла сотня осади штурмов, и только Павел III велел перенести оттуда ее урну во дворец Фарнезе, где она находится и теперь. Можно легко себе представить, какие опустошения были произведены строителями этого гаэтанского замка в цирке Максенция и в монументах па Via Appia, чтобы воспользоваться их. материалами. Древняя, уже в течение многих столетий подвергавшаяся ограблению дорога, шедшая между надгробными памятниками, претерпела в это время одно из самых жестоких опустошений. В античных гробницах Кампаньи жили пастухи и поселяне, и на всем пространстве ager romanus, составлявшем городской округ, возвышались бесчисленные башни, отчасти переделанные из древних надгробных монументов, храмов и остатков вилл, отчасти вновь выстроенные для защиты скудного сельского хозяйства. Еще и теперь в римском округе существуют многие аренды или имения, получившие свое название от средневековых башен.

Под угрозой от ближайших дворянских замков стояло на Капитолии здание сената, бывшее местом пребывания правительства республики. Здесь жили сенаторы, хотя в середине XIII века в качестве их места жительства упоминается иногда монастырский дворец четырех венценосцев. Но если в нем имели свою резиденцию Карл Анжуйский и инфант Кастильский, то заменявшие их просенаторы все же гнили в Капитолии, и то же было и при других сенаторах некняжеского рода. Тот факт, что торжественные государственные акты совершились при Карле Анжуйском в монастыре Арачели, доказывает, что тогдашнее здание сената не было для этого достаточно вместительным, тогда как этот укрепленный монастырь имел обширные размеры и служил также для собраний коллегии городских судей. Это был легендарный дворец Октавиана и с 1250 г. служил также местом пребывания генерала францисканцев; еще и теперь это здание над крутыми туфовыми стенами Капитолия является одним из значительнейших памятников римского Средневековья.

Первоначальный вид сенатского дворца в XII и XIII веках представляется нам неясным. На городском плане времен Иннокентия III он имеет вид четырехугольника с зубцами и боковой башней; фасад представляет лишь два полукруглых окна и входную дверь без лестницы; но этот рисунок очень груб и неточен. Около 1299 г., вероятно по случаю юбилея, дворец этот был вновь выстроен при сенаторах

Пиетро ди Стефано и Андреа де Норманни. Эти правители выстроили в нем поддерживаемую колоннами открытую залу, предназначенную для заседаний суда; ей дали вошедшее в употребление с лангобардских времен название Ловиум, которое обозначало porticus (откуда Laube). Подпись этих сенаторов сохранилась в списках. С постройкой этой залы, придавшей всему дворцу новый вид, соединены были и другие постройки. Надпись 1300 г. говорит об opus marmoreum, которое присоединили к нему сенаторы Риккардо Анибальди и Джентиле Урсини. Без сомнения, была пристроена наружная лестница, которая вела во дворец. Эта лестница изображена в золотой булле Людвига Баварского от 1328 г., где сенаторский дворец – и это характерно для его значения и для понятий того времени – занимает середину панорамы города в виде здания с двумя боковыми башнями, двухэтажного и уже без зубцов, а покрытого крышей. Нижний этаж имеет только два полукруглых окна, верхний – четыре таких же, так близко расположенных одно возле Другого, что они представляют вид скорее идущего вдоль фасада портика. С 1299-1300 гг. сенатский дворец мог считаться за новую постройку, и в сенатском акте 1303 г. он так и обозначен – palatium novum. Эта перестройка, наверное, дала повод к варварскому грабежу развалин Капитолия.

Римляне явно соперничали с республиками Умбрии и Тосканы, где Перуджия и Сиена, Флоренция и Орвието воздвигли и соборы, и величественные городские дворцы. Постройка самых знаменитых городских ратуш в Италии происходила в конце XIII и в начале XIV века; так, Палаццо Веккио во Флоренции был выстроен в 1298 г., и к концу же XIII века относится также постройка соборов в Орвието, Флоренции, Болонье и Перуджии. Сохранившиеся еще итальянские городские дворцы, в архитектуре которых романская готика получила свое прекраснейшее выражение, принадлежат к роскошнейшим памятникам Средних веков и указывают могущество и благосостояние свободных городов. Рим не мог с ними сравниться. Даже многие дворянские замки в городе были величественнее, чем общинный дворец с его странными трофеями, состоявшими из цепей, ворот и колоколов мелких завоеванных городков или остатков миланской знаменосной колесницы. Римский сенатский дворец был удивительным зданием, наполовину античным, наполовину варварским, и лучшим его украшением было то, что он стоял на памятниках древних римлян и был окружен развалинами величия Капитолия, когда-то господствовавшего над миром. Эмблемой римской республики считался в то время лев, и в Капитолии держали в клетке живого льва. Над одной из дверей дворца изображен был лев, кротко смотрящий на своего львенка. Каждый сенатор при своем вступлении в должность подводился к этой картине, чтобы проникнуться смыслом написанного там двустишия, призывавшего к великодушию.

Большое значение для уяснения топографии Рима в XIII веке имеет, наконец, тот факт, что этой эпохе принадлежит первый дошедший до нас план города. Изображение грубое, но очень ценное, так как оно пытается воспроизвести город, каким он был при Иннокентии III. Главнейшие черты Рима, как античного, так и христианского, изображены на нем, и в основании как рисунка, так и названий приняты очевидно, Мирабилии. В заметке на полях плана находится следующая жалоба: «Рим был обращен в пепел при герцоге Бренне, затем он оплакивал свой пожар при Аларихе и младшем сыне короля Галаона Британского. Он печалился о ежедневном уничтожении своих развалин. Как обессиленный старец, он едва может держаться прямо, опираясь на чужой посох. Старость его ни за что не заслуживает почтения, кроме мусорных куч античных камней и покрытых развалинами следов прошлого. Святой Бенедикт, епископ Канузии, сказал, когда Рим был разрушен Тотилой: «Рим не будет уничтожен народами, но будет потрясен бурями, молниями, ураганами и землетрясениями и истлеет сам собой».

Том VI

Книга одиннадцатая

Глава I

1. XIV век. – Упадок папства. – Гвельфы и гибеллины. – Новоклассическая культура. – Флоренция и Рим. – Положение дел в Риме с 1305 г. – Народный совет Тринадцати. – Климент V получает городскую власть. – Авиньон. – Пожар Латеранской базилики. – Анархия и изолированность Рима. – Папа предоставляет народу избрание его правителей. – Умерщвление Альбрехта. – Генрих Люксембургский, король римский. – Италия требует римской экспедиции. – Роберт Неаполитанский. – Данте и империя. – Трактат «de Моnarchia». – Гибеллинский идеал императора

История XIV века являет собою упадок Средних веков в их феодальных и иерархических институтах. Обе мировые реформы, церковь и империя, порождения латинской идеи о человеческом обществе как универсальной монархии, являются в совершенно изменившихся уже отношениях слившимися и угрожаемыми гибелью. Старая германско-римская империя вместе с Гогенштауфенами пришла уже в XIII веке в упадок, подпала под вассальную зависимость к церкви и вытеснена была из Италии. Едва это совершилось, как потерпела подобную же участь и старая иерархическая церковь, ибо папство и императорство суть близнецы. Папы также покинули Италию в начале XVI века. В качестве французов очутились они вассалами Франции и лишились своей универсальности, своего могущества и тайны прежней чарующей своей силы – религии. За авиньонским изгнанием последовали схизма, авторитетность народных сборищ, реформация.

Когда исполинская средневековая борьба между папской и светской властями исчерпана была до конца, то для пап не осталось более никакой сколько-либо всесторонне значительной политической задачи в европейском мире. Абсолютную власть, достигнутую ими в XIII веке, саморазрушающе направили они против себя и церкви. Они изуродовали и погубили ее бесчисленными тираническими злоупотреблениями. По-прежнему все снова порывались они назад, к борьбе с империей, истинной задаче всемирно-властительного папства; ибо лишь чрез антагонизм к империи достигли они своего великого мирового положения. И под сенью французской политики, среди самого бессилия своего в Авиньоне вызывали они снова старую борьбу с империей. Этой вызывательности их вторил реформаторский дух Запада. Дерзкие мыслители побороли теперь не только, подобно Гогенштауфенам, светскую, но также и духовную юрисдикцию папы. Ересь появилась уже в евангелических образах Виклефа и Гусса. Вера оторвана была от знания. Народы, созревшие в безустанной работе мысли, грозили выпасть из истлевших рамок католической церкви, подобно тому как они же разорвали узы католической империи. Доктрина гибеллинов воскресила философским своим мировоззрением идею империи и императорской монархии. Германия изрекла независимость своей империи от римского папства, а германский дух возвестил наступающий разрыв свой в государстве и в церкви с Римом.