История города Рима в Средние века

Грегоровиус Фердинанд

Абсолютной папской власти противопоставлялась одинаково же безграничная в светских вопросах императорская власть и с одинаковым же увлечением. На самом деле Данте был нисколько не меньший абсолютист цезаризма, чем Юстиниановы законоведы Гогенштауфенов. С серьезностью философа утверждал он, что все государи, народы и страны, что земля и море по праву состоят под властью одного единого цезаря, мало того, что даже всякий живой человек есть подданный римского императора. Настолько далеко раскинулась гибеллинская доктрина через противодействие вызывающим принципам Бонифация VIII, претендовавшего на таковую же безграничную полновластность для папы, как на божественное его право. Тем не менее Дантова идея империи отнюдь не была программой деспотизма. Вселенский император не должен был быть тираном света, убивающим законную свободу и беспощадно истребляющим многообразность сословий, общин и народов с их учреждениями, но, напротив того, должен был быть, как обладатель всего, властвующим над всякими деспотическими стремлениями и, как стоящий превыше всех партийных страстей миротворец, верховным первоначальником или президентом всеобщей человеческой республики, короче, воплощенной идеей добра. Можно сказать, что высокий этот идеал всесовершенного, всесильного монарха являлся, собственно говоря, лишь отражением идеала папы в сфере земных дел. Слишком возвышенный как для того, так и для нашего времени, предобуславливает он через поэта золотой век всемирной республики, в которой народы составляют таковое же число семей и наслаждаются вечным миром под любвеобильным руководством свободно избранного отца, резидирующего, по мысли Данте, в Вечном Риме. Гибеллинская философия далеко отстояла от позднейшего понятия абсолютной монархии, развившегося из сурового протестантизма. При всем том в совершенном идеале мироуправляющего и миротворящего императора все же могли быть сокрыты зародыши для новых Неронов, Домицианов и Каракалл и в практических отношениях реального света – дать всходы деспотизма. Философы и государственные люди древности не поняли бы возвышенных утопий Данте, а Константин или Юстиниан с изумлением стали бы взирать на просветленный религиозным сиянием образ, в который в христианской фантазии средневековых мыслителей обратилась идея империи. Знаменитый апофеоз, в котором Данте представил Священную империю в образе парящего в раю звездного орла, в действительности выдвигает культ политического идеала столь религиозной страстности, каковую могли лишь испытывать к идеалу церкви отцы церкви, как блаж. Августин, св. Иероним и Киприан. Прогресс мышления лежал, таким Разом, невзирая на все абстракции, в начале XIV века на стороне гибеллинов, а вскоре они же распространили философско-правовые принципы, послужившие к происхождению реформации церкви и государства.

2. Генрих VII объявляет свой римский поход. – Собрание в Лозанне. – Климент V, Роберт и Генрих. – Папа объявляет о римском походе короля. – Выступление. – Первое появление Генриха в Ломбардии. – Посольство от римлян. – Людовик Савойский, сенатор. – Коронация в Милане. – Падение Торри. – Отпадение ломбардских городов. – Бретин. – Генрих в Генуе. – Положение дел в Риме. – Орсини и Колонна. – Иоанн Ахайский. – Лига гвельфов. – Плохое положение Людовика Савойского в Риме

Можно

ли удивляться согласию Генриха принять на себя в качестве героя великой идеи славную задачу и спуститься во образе гения мира и законодателя в классическую страну, не попиравшуюся со времен великих Гогенштауфенов ни одним королем германским? Перед ним предстали многие итальянцам, многие ломбардцы, даже изгнанные гибеллины ободряли его, когда он 30 августа 1310 г. держал гофтиг в Шпейере. Сами имперские князья склонились и пользу римской экспедиции, которую обещали энергично поддерживать; сам папа желал похода Генриха в Италию, равно требовали его и римляне. Герольды короля полетели через Альпы и возвестили городам и синьорам, что он идет «даровать снова вселенной мир». Ожидания многих итальянцев, вызнанные вооружениями Генриха, были запечатлены Данте около этого же времени в письме к государям и народам Италии. Римский король пожаловал юному сыну своему Иоанну корону Богемии, затем покинул отечество свое, принося, подобно многим из своих предшественников, в жертву имперскому идеалу ближайшие свои обязанности властителя Германии. Осенью 1310 г. прибыл он в Лозанну, ибо отсюда, согласно уговору, должен был начаться поход римский. Депутации почти ото всех итальянских городов явились там к нему на поклон с богатыми дарами, не явились одни лишь флорентинцы; могущественная их республика с таким же постоянством оставалась верна знамени гвельфов, как Пиза – знамени гибеллинов. В Лозанне Генрих перед легатом паны принес клятву быть патроном-покровителем церкви, признал все привилегии императоров и клялся в поддержке церковной области, в которой дал обет не отправлять никакой юрисдикции; Климент V находился теперь в противоречивом положении между склонностью и отвращением, между надеждой и страхом. В видах освобождения от клещей Филиппа, неустанно терзавшего его процессом против Бонифация VIII и требовавшего осуждения этого умершего паны, поспешил он признать на императорском троне Генриха; должен ли был он теперь допустить римского короля достигнуть могущества в Италии, оставаясь в то же время вдали и бессильным по Франции? Должен ли был он кинуться в объятия германского императора, объявить себя в пользу гибеллинов и пожертвовать всей партией гвельфов, в том числе и королем Робертом? Монарха этого посадил он на трон Неаполя, чтобы и. меть наготове противника императору германскому. Вокруг Роберта стягивались шельфы, и сулимый римской экспедицией гибеллинам перевес становился, вследствие угрожающего могущества Неаполя, сомнительным. И вот, когда Генрих снарядился в поход, папа поспешил сделать того же Роберта ректором церкви в Романьи под влиянием сильных опасений, что император присвоит себе власть в этих беспокойных провинциях, недавно еще бывших имперскими областями. Прежде, однако, чем Генрих успел поклясться на Ливанской грамоте, обнародовал и Климент энциклику к синьорам и городам Италии, которой увещевал их доброжелательно принять короля римского. Чрезмерные выражения радости, в которых он возвещал народам прибытие вожделенного восстановителя мира, могли бы возбудить в гибеллинах сомнение в их искренности, если бы они всецело не предались глубокому экстазу и были способны к здравому размышлению. Язык Данте не был проникнут большим энтузиазмом, чем язык папы, который писал: «Да ликуют подвластные Римской империи народы, ибо, о зрите ваш мироносный король, избранник Божией милостью, к лицезрению которого стремится вся земля, с кротостью притекает к вам, дабы, восседая на престоле величия своего, единым мановением своим рассеивать всякое зло и созидать для подданных своих идеи мира». Никогда раньше ни один германский король не был принимаем при римской своей экспедиции со столь воодушевленными приветствиями со стороны церкви; манифест папы провозвещал в нем, подобно манифестам гибеллинов, мессию мира; церковь и Италия окружали его идеалистическим престижем возвышенных теорий, а приведенный в экстаз Запад, даже сами греки на Востоке, с напряженным вниманием взирали на шествие Генриха, от которого ожидали великих событий. Когда король измерил вооруженные свои силы в Лозанне, то они не могли вселить в него большую уверенность. Войско его составляли всего 5000 человек, из которых большая часть были наемники и всякий сброд. В рядах оного не блистали, как при прежних римских походах, могучие имперские князья. Братья его, Балдуин, архиепископ трирский, и Вальрам, граф люцельбургский, дофины Гуго и Гвидо Виннские, епископ Теобальд Люттихский, Гергард, епископ базельский, Лупольт, герцог австрийский, герцог брабантский составляли самую знатную часть его свиты, самых же сильных друзей нашел он в свояках своих, графах Савойских. Вообще он не ранее рассчитывал на усиление воинских сил, как по прибытии в Италию. 23 октября 1310 г. переправился король после тяжелого перехода через Мон-Сенис и на другой день прибыл в Сузу, первый итальянский город у подножия этой горы. 30 октября вступил он в Турин. Шестьдесят долгих лет, полных усобиц и бурь, интересных по своим обширным переворотам в империи, в папстве и в самой Италии, прошли с тех пор, как Ломбардия видела последний римский поход. Одни лишь старики смутно помнили это время. И вот, когда теперь снова на По появился римский король для возобновления исконных связей Италии с Германией, вся страна поверглась в глубокую тревогу. Не с сильным войском, как предместники его, но почти безоружным явился этот немецкий король для освобождения народов и городов от их тиранов. Повсюду блуждавшие изгнанники надеялись теперь на возвращение гибеллинов, на восстановление своего могущества, и одни лишь гвельфы, колеблющиеся и несогласные, полны были страха. Но настолько глубока была потребность Ломбардии в покое, настолько силен престиж появления императора и столь велика надежда на его беспристрастие, что и гвельфы не посмели задержать его шествие, но явились с покорностью к нему, как ко всеобщему решающему судье. Гвидо делла Торре, могущественнейший из всех гвельфов, тиран миланский, которого гибеллинский соперник Матфей Висконти жил в изгнании, с полной подозрительностью держался еще позади, но прочие главы гвельфов – Филиппоне де Лангуско, владетель Павии, Антоний де Фиксирага, тиран Лода, Симон де Адвокатис де Верчели, маркграфы Салуццо и Монферрата, многие синьоры и епископы ломбардских городов спешили к Генриху в Турин и поставили воинскую свою рать под его знамена. В несколько дней собрал он 12 000 рейтаров.

1 ноября явилось с поклоном к нему посольство от римлян. Колонна, Орсини, Анибальди, предводители римских партий явились депутатами из своего города с 300 рейтаров и блестящей свитой. Они были командированы Капитолием, на сколько к Генриху приглашать его на императорскую коронацию, настолько же и к папе, убеждать его вернуться в Рим, где, как надеялись, он лично будет короновать нового императора. Равно и Генрих отправил к папе послами брата своего Балдуина и епископа Николая; послы эти должны были в случае, если бы Климент не мог сам приехать в Рим, вести переговоры об уполномочии заступающих его место кардиналов. Римские послы изъявили на это свое согласие. Во время пребывания их в Турине было решено, что Людовик Савойский отправится в Рим сенатором, ибо этот граф был к этому преднамечен еще ранее, чем Генрих приступил к римской экспедиции. Для короля являлось делом особой важности посадить сенатором в Капитолии одного из своих вернейших и даже состоящих в родстве с ним приверженцев. В конце 1310 г. поехал Людовик Савойский в Рим, где народ принял его на год сенатором, и папа его утвердил.

Все города Ломбардии покорились королю римскому, выслушивавшему кротки и доброжелательно всякую жалобу, не доброхотствовавшему ни гвельфам, ни гибеллинам, но повелевавшему мир. По велению его примирялись партии. Он приказал повсюду принять снова изгнанников, что и было исполнено. Как будто следуя голосу Данте, города вложили свое вольное правительство в руки Генриха и получили императорских наместников. Генрих VII обладал личными качествами, производившими благоприятное впечатление на великих и малых: человек во цвете сил, 49 лет, приятной наружности, искусный оратор, великодушный и храбрый, справедливый, умеренный, благочестивый и величайшей правосудности. С одинаковым уважением принимали его гвельфы и гибеллины; но это уважение скоро умалилось благодаря промахам или ошибкам, а наиболее же всего благодаря недостойной императора бедности. В Асти явился глава гибеллинов, изгнанный Торри Матфей Висконти, – человек, по слонам Дино, более умный и хитрый, чем справедливый; в бедной одежде, с одним лишь спутником, – и бросился к ногам короля. 23 декабря повел Генрих его и других изгнанников обратно в Милан. Въезд его в большой этот город, при виде которого содрогнулся он сам, был первым истинным триумфом воскресающей императорский власти; ибо со времен гвельфа Оттона IV Милан не принимал в стенах своих никакого императора. Между тем как толпы знати, без оружия, как он повелел, вышли навстречу к королю и лобызали стопы монарха-миротворца, Гвидо делла Торре, полный недоверия, выехал навстречу к нему лишь до форштадта; однако германцы тотчас же сломили его гордыню. В последний раз зрел мир зрелище благоговения повелевающего императорского величества в средневековых формах.

Враждебные дома Торри и Висконти Генрих заманил примириться. Он потребовал синьории, и могучий Милан дал ему ее. Кремона. Комо, Бергамо, Парма, Брешия, Павия, подобно тому как уже это сделано было Вероной, Мантуей и Моденой, выслали к нему на поклон своих синдиков. Генрих тогда стоял превыше всех партий. Он не хотел даже слышать названия гвельфов и гибеллинов, так что первые говорили: он видит одних гибеллинов, а вторые: он принимает одних гвельфов. Время проводил он не в пышности, по в беспрестанной заботе о благе Италии. Успехи его в Милане, подчинение всей Ломбардии навели страх и ужас па гвельфов; флорентинцы спешили укрепить свой город, соединить в лигу Болонью, Лукку, Сиену и Перуджию и потребовать помощи от короля Роберта.

6 января 1311 г. Генрих принял железную корону ломбардскую у Св. Амвросия из рук Гастона делла Торре, возвращенного им архиепископа миланского. Присутствовали при этом депутации почти от всех городов Ломбардии и Италии, равно я Рима, за исключением Венеции, Генуи и Флоренции. Так было возобновлено Генрихом Люксембургским старое королевство Италии, подобно тому, как он же, казалось, восстановлял все традиции империи. Но блистающий горизонт его надежд был уже заволакиваем грозными тучами. В своей бедности потребовал он крупные суммы с Милана как в виде субсидий для своей императорской коронации, так равно и на содержание имперского наместника. Возник ропот на правление бесполезных императорских наместников. Из подозрительности или в залог мира Генрих потребовал 50 сыновей знатных домов обеих партий в виде заложников под предлогом, что они долженствовали сопутствовать ему в Рим. Торри, загнанные Висконти в западню, подняли 12 января восстание. Немцы и ломбардцы, распаленные яростью, сражались на улицах Милана, и кровь впервые омрачила безоблачное величие благородного Генриха. Разбитые Торри бежали из города; дворцы их были сожжены; многие миланцы отведены в изгнание в Пизу, Геную или в Савойю. Чересчур высокий для практических житейских отношений идеал монарха-миротворца тотчас же рушился, и Генрих VII увидел себя в скором времени в таком же нераспутываемом лабиринте, в каком были и предшествующие ему императоры. Быстрое падение могущественного гвельфского дома взволновало страну и уничтожило очарование первого дебюта Генриха. Лоди, Кремона, Крема и Брешия отпали от него. Это заставило короля, по примеру своих предшественников, подчинять себе города силой, через что пропадали время и силы и изменился весь его план. Кремона, правда, покорилась опять, так же как Лоди и Крема. Граждане этого города явились перед Генрихом с мольбой о пощаде, босоногие и с веревками вокруг шеи, но разгневанный король впервые не выказал жалости; суровым тюремным заключением наказал он даже невинных и приказал срыть стены разграбленной Кремоны. Неожиданная строгость эта, поколебавшая веру в его мягкосердие и правосудность, привела Брешию к сопротивлению до последней крайности. Если бы Генрих после покорения Кремоны без промедлений проследовал бы на Рим, то ему сдались бы Болонья, Флоренция, Сиена, Рим и сам Неаполь; так думали современники. Флорентийские изгнанники, и именно Данте, лично уже посетивший короля, с нетерпением убеждали его быстро двинуться на Флоренцию, но он решил сперва во что бы то ни стало овладеть Брешией, ибо город этот мог легко сделаться оплотом гвельфской лиги и вошел уже в сношения с противниками его в Тоскане. Тяжелая осада стоила Генриху целых четырех месяцев несоответственной затраты денежных средств, потери брата его Вальрама и более половины войска. Она представляет страшную картину всех ужасов войны из-за обладания городом, страшнее коих едва ли пережиты были даже во времена Барбароссы. Брешия, отбившая некогда с геройским мужеством штурмы Фридриха II, была одним из блистательнейших городов Ломбардии; вольные ее граждане «подобны королям, и военные ее силы подобны королевским». Один изгнанный гвельф, Теобальд де Бруксатис, изменивший Генриху, осыпавшему некогда его благодеяниями, сделавшему его рыцарем и вернувшему в родной город, с дикой энергией вел оборону, пока, смертельно раненный, не попал в руки немцев, на коровьей коже влачим был вокруг стен Брешии и четвертован в лагере. Ожесточение брешианцев было теперь бесконечно, но отчаянное их сопротивление сломлено было голодом и чумой, так что они поддались, наконец, представлениям командированных папой на коронацию кардиналов и сдались на капитуляцию.

18 сентября сдался город; подобно теням, явились злополучные граждане, босоногие, с веревками вокруг шеи, повергнуться к стопам повелителя, подобно тому как столетия назад ползали на коленях пред императорами побежденные ломбардцы. Он подарил им жизнь; он пощадил и город; по сравненным с землей могилам и по мусору снесенных стен совершил он 24 сентября мрачный свой въезд. Ворота Брешии повелел он в виде победных трофеев отвезти в Рим. Так кроткий Генрих по силе гнетущих его самого обстоятельств стал в глазах гвельфов таким же завоевателем-деспотом, как Барбаросса и Фридрих II. Теперь у него не было другого, более живейшего желания, как спешить в Рим для императорского коронования, назначенного папой, по собственному желанию короля, на 15 августа, но не могшего состояться в этот срок вследствие задержки перед Брешией. От личного совершения коронации Климент V удержан был запутанными отношениями своими к Франции, предстоящим собором во Виенне, хроническим своим недугом и еще более раздумьем; но своими заместителями на оной назначил он нескольких кардиналов, в сопутствии которых проследовал теперь Генрих с остатками своих войск через Кремону, Пиаченцу, Павию в Геную, куда совершил въезд 21 октября 1311 г. и где примирил враждовавшие партии Дориа и Спинола и вскоре затем принял на себя синьорию республики. Генуя назначена была сборным пунктом для римского похода, но депутации, принятые им там из Средней Италии и из самого Рима, осведомили его о нагромоздившихся препятствиях к достижению его цели в течение осады Брешии. В Риме сенатор Людовик употреблял старания утишить раздоры партий и справедливым управлением расположить на сторону Генриха город. К несчастью, был он отозван королем в Брешию. Субституторам своим в Риме Ричарду Орсини и Иоанну Анибальди отдал он башню Милиции для их резиденции и Капитолий с обязательством оберегать обе крепости для Генриха и по прибытии его выдать их ему. Но едва Людовик удалился из Рима, как поднялась распря между Орсини и Колонна, первыми как врагами Генриха, которого императорской коронации они рассчитывали воспрепятствовать при помощи Роберта Неаполитанского, и последними как гибеллинами. Главой Колонн был

знаменитый Счиарра, смертельный враг Бонифация VIII, а Стефан сопровождал короля Генриха в походах его в Ломбардии. Орсини тогда же призывали Роберта прибыть в Рим или, по крайней мере, прислать туда военную силу. Король неаполитанский страшился римского похода Генриха, казавшегося ему продолжением реставрационных попыток Манфреда и Конрадина. Он предвидел, что император возобновит притязания на Неаполь и произведет попытки к низвержению Анжу с узурпированного трона. Это являлось неизбежным, хотя Генрих не возымел еще этого плана, а напротив, желал договора с Робертом. Король этот провел его маской дружбы. Ведя с ним переговоры о фамильном сватовстве, он в то же время устраивал лигу между Болоньей и городами Тосканы. Уже весной 1311 г. послал он каталанских наемников под предводительством Диего делла Ратта во Флоренцию и в Романью, которой он был папским вице-королем. Здесь из многих местечек изгнал он гибеллинов. Воинская его рать соединилась с флорентинцами и с луккцами с целью замкнутая для Генриха проходов Луниджианы. Действуя золотом при дворе папы, чтобы держать в отдалении Генриха, и подкупом соблазняя к отпадению ломбардские города, флорентинцы неотступно приставали к Роберту, чтобы он занял Рим, как обещал. И вот, когда они теперь осведомились о переговорах его о сватовстве с Генрихом, то написали ему в сильном возбуждении, напоминая о его обещании никогда не соглашаться на семейные союзы с германским королем и угрожая даже в таковом случае отозвать войска свои из Рима; ибо туда было ими выслано уже свыше двух тысяч человек. Еще в Генуе дал Генрих обмануть себя вероломным посольством Роберта. Он изумился, когда представший перед ним Счиарра Колонна оповестил его о происходящем в Риме, настоятельно просил войск и настаивал на ускорении римской экспедиции, ибо Роберт последовал приглашениям флорентинцев и отправил брата своего Иоанна, принца ахайского, с 400 рейтарами в Рим, где он принят был Орсини, занял Ватикан, замок Ангела и Трастевере и пытался подкупом или силой завладеть и прочими крепостями. Город разделился вследствие этого на враждебные воинские станы гвельфов и гибеллинов, имперцев и неаполитанцев, окопавшихся по квартирам и ожесточенно друг с другом сражавшихся. Вести эти побудили Генриха вернуть сенатора Людовика в сопровождении Колонн обратно в Рим; но он дал ему с собой всего 50 немецких рыцарей. Не имея верных сведений об истинном значении событий в Риме, вообразил он, будто там все могло быть улажено путем энергичного воздействия чиновников и, по-видимому, придал даже веру уверениям Роберта, будто принц Иоанн затем лишь предпринял маршрут на Рим, чтобы торжественно присутствовать при императорской коронации. И вот, когда теперь Людовик Савойский, которого флорентинцы не пропустили через свою территорию, вступил под защитой графов Санта Фиора и Колонн в ноябре 1311 г. в Рим, то нашел Орсини и принца в обладании большей частью крепостей, собственных же наместников неповинующимися. Они отказывались сложить свое звание и хотели сдать башню Милиции и Капитолий не иначе как за деньги. Сенатор поселился на житье в Лютеране; безуспешно пытался он ослабить Орсини и склонить Иоанна вернуться в Неаполь. Судя по этому, мирный въезд государя его на коронацию не казался более вероятным.

3. Генрих в Пизе. – Он шлет послов к принцу Иоанну и к королю Роберту. – Поход на Рим. – Гибеллинские его союзники. – Въезд в Рим. – Состояние города. – Шанцы гвельфов и гибеллинов. – Генрих захватывает много аристократов. – Сдача их замков. – Падение Капитолия. – Уличная война. – Желание Генриха короноваться в Латеране. – Народные постановления. – Кардиналы-легаты коронуют императора в Латеране

16 февраля 1312 г. отплыл Генрих с малыми воинскими силами в сопровождении коронационных кардиналов из Генуи в море. Бури заставили его целых тринадцать дней простоять на якоре при Порто Венере, и не ранее 6 марта высадился он в гибеллинской Пизе. Эта непоколебимо верная союзница германских императоров, постоянная пристань, сборный пункт и опора римских экспедиций встретила его с такими же ликованиями, как и Конрадина. Она поднесла ему синьорию и доставила изобильные денежные средства; гибеллины Тосканы и Романьи стекались под его знамена. Будучи чересчур слаб, чтобы воевать с лигой тосканских гвельфов, Генрих удовольствовался подведением под имперскую опалу главных центров их в то самое время, как позади его отпавшие города в Ломбардии прогоняли уже его вице-королей и вызывающе стояли во всеоружии. Гонцы доносили из Рима, что императорские сторонники теснимы, единственный свободный вход Понте-Молле находится в опасности и что прибывают свежие боевые силы гвельфской лиги. Поэтому Генрих отпустил Стефана Колонну в Рим и отправил послов к Роберту для устроения брака дочери своей Беатрисы с сыном этого короля. Вместе с тем повелел он епископу Николаю и нотариусу Пандульфу Савелли спешить в Рим и пригласить принца Иоанна не противиться мирному въезду его в Рим ввиду уверений короля Роберта, что брат его затем лишь прибыл в Рим, чтобы присутствовать при торжестве коронации. Послы достигли Рима 30 апреля. Принц дал им ответ, что новые письма царственного его брата повелевали ему всеми силами противиться как въезду, так и коронации Генриха, что он будет продолжать воевать с гибеллинами, объявляет королю войну, но по стратегическим соображениям отведет войска свои от Понте-Молле. Пораженные послы под охранительным эскортом Гентиле Орсини покинули город и поспешили навстречу приближавшемуся королю. 23 апреля двинулся из Пизы Генрих с 2000 рейтаров, помимо пехоты, жалкой воинской силой в сравнении с полчищами, во главе которых вступали прежние императоры. В свите его находились три полномочных кардинала-легата, Арнольд Пелагрю Сабинский, племянник папы, Николай Остийский, тосканец из Прата, по тенденциям гибеллин, бывший легат Бенедикт XI во Флоренции, куда он намеревался вернуть Белых, и Лука Фиэски де Санта-Мария в Via Lata, тот самый кардинал, который освободил некогда Бонифация VIII в Ананьи. В качестве советников или генералов окружали короля брат его Балдуин Трирский, двоюродный брат Теобальд Люттихский, Рудольф, герцог баварский, Амадей Савойский, Гвидо, дофин Виеннский, маршал Генрих Фландрский и сын его Роберт, Готфрид, граф лейнингенский, ландфогт в Эльзасе, Дитер, граф Катценэлленбоген, Генрих, аббат фульдский. Беспечно проследовало войско вдоль берега моря через Мареммы, переправилось затем, не наткнувшись на гвельфов, под Гроссето через Омброне и достигло 1 мая Витербо. Над областью между этим городом, озером Браччиано и Сутри властвовали префектский дом Вико и графы Орсини-Ангвиллара; они с почестями приняли короля, ибо Манфред де Вико, тогдашний префект города, сын знаменитого во времена короля Манфреда Петра, был завзятым гибеллином, а граф Ангвиллара был в свойстве со Стефаном Колонна. Все эти магнаты, равно как и Санта-Фиора, под Радикофани, и Гогенштауфен Конрад Антиохийский, стали со своими вассалами под знамена Генриха, а также выслали воинскую рать Тоди, Амелия, Нарни и Сполето. Через Сутри по Via Claudia, через Бакканелло проследовали далее без опасений, как по дружественной стране, и почти без оружия, пока поблизости Кастель-Изола на развалинах Вейи прискакавшие из Рима гонцы не сообщили о намерении принца Иоанна помешать коронации. Изумленный король приказал тогда сделать привал войску, расположиться в поле лагерем и быть готовым к битве. Наутро, 6 мая, в боевом порядке двинулись на Рим. Враг не показывался нигде. Совершив этот переход, имперцы очутились в виду Понте-Молле. Мост этот за год уже перед тем занят был Колоннами; переход был свободен, ибо Иоанн отвел свои войска и оборонял стрелками из лука лишь соседнюю башню Трипицон. Приближающееся к реке императорское войско могло видеть неаполитанское рыцарство надвигающимся от Ватикана, но до схватки дело не дошло. Бесстрашно переехал король через мост, и лишь в нескольких лошадей арьергарда попали стрелы. На ночь расположился он станом между Понте-Молле и городом на арене забытых геройских полей битв Велизария. На следующее утро состоялся его въезд через ворота del Popolo, причем его встретили гибеллинское дворянство, многолюдная толпа народа и духовенство. Гвельфские кварталы были избегаемы; проследовали через колонесское Марсово поле и через S.Maria Maggiore в Латеран. На этом пути среди пустынного Рима, по которому не ступал еще ни один из королей римских, зрел повсюду Генрих торчащие баррикады, шанцами окопанные башни, в руинах лежащие – последствие раздоров партий, – дома и угрожающий вооруженный народ. Зрелище еще полуразоренной базилики Св. Иоанна и вокруг постройки пустынной площади должно было производить самое грустное впечатление. Обломки окружали короля, среди обломков же произнес он, облаченный в одежды соборного каноника, первые свои молитвы. Из латеранского дворца, где он поселился, с изумлением обозревал Генрих ужас наводящий лабиринт города. Не являлись ли горькой насмешкой надо всеми высокими его грезами его же собственные слова, сказанные им себе здесь, что ему предстояло пробивать себе путь к Св. Петру от руины до руины, от баррикады к баррикаде, от башни к башне, чтобы возложить императорскую корону на голову? Церковь, оспаривавшая корону эту у большинства его предшественников, охотно ее ему предоставляла; кардиналы-легаты папы сопутствовали ему, но ему запрещали короноваться несколько римских магнатов и безызвестный, завладевший Ватиканом, принц. Был ли это тот осиротелый от отсутствия императоров Рим, который со столь пламенным вожделением к нему взывал: «Почто, о цезарь мой, ты не со мною?» Весь город распадался на две враждебные, шанцами окопанные территории; средоточием гибеллинов был Латеран, средоточием гвельфов – Ватикан. Квартал этот с замком Ангела, Трастевере со всеми мостами, Монте-Джордано, Campo di Fiore, Минерва, другие многие монументы и башни, короче, свыше половины наилучше населенных частей Рима находились во власти принца ахайского и Орсини, под начальством вождей их Гентиле и Понцелло. Гибеллины под предводительством Счиарры и Стефана Колонна владели кварталами Монти, Латеран, S.-Maria Maggitire, Пантеоном, Мавзолеем Августа, Porta del Popolo и Ponte-Molle. Капитолий наравне с башней Милиции находился еще в обладании бывших наместников Людовика, Ричарда Орсини и Иоанна Анибальди, занимавших, подобно прочим магнатам, нерешительное положение между партиями. Конти держали за собой башню Гигантов, Анибальди – Колоссеум, Авентини – башню С.-Марко, Франджипани – Палатин, Савелли – театр Марцелла. Баррикады, деревянные и каменные, частью крепко нагроможденные по стенам, примкнутые к башням, и шанцированные дома образовывали в обоих лагерях столько же крепостей, занятых гарнизонами от 30 до 100 человек и состоявших по кварталам под наблюдением капитанов. Первый взгляд на Рим заставил Генриха сомневаться в скором достижении Св. Петра. Поэтому он уже 10 мая просил кардиналов устроить ему свободный пропуск в собор или, в случае невозможности сего, короновать его в Латеране. Когда он оказался вынужденным завоевывать оружием то, что не поддавалось мирным переговорам, то решился шаг за шагом покорять себе Рим. Кровавая уличная война за императорскую корону Люксембурга в точности изображена была современниками, но представляет скорее местный, нежели исторический интерес. Мы постараемся поэтому быстро провести читателя через этот лабиринт. Уже 13 мая пала башня Трипицон и отдалась во власть Балдуина Трирского и Роберта Фландрского, и первая эта победа оживила приходившийся на следующий день праздник Троицы, проведенный Генрихом с кардиналами и рыцарями в Латеране. Несколько дней спустя вернувшиеся из Неаполя гонцы привезли ответ короля Роберта, заключавший столь заносчивые требования, что Генрих принужден был их отвергнуть. Теперь вопрос шел о взятии Капитолия. Городской этот форт был вскоре по прибытии короля продан за деньги наместниками Людовика принцу Иоанну, и он занял гарнизонами монастырь Арацели и большую башню Канцлера города у подошвы Капитолия. Для завладения теперь Капитолием должны были находиться в обладании Генриха башня С.-Марко – с одной и башня Милиции – с другой стороны. Король, для самого себя неведомо как сделавшийся главой гибеллинов, подобно как некогда Дон Арриго Кастильский, принужден был прибегнуть к хитрости и посредством ее завладел важнейшими дворянскими замками. Приглашенные на банкет в Латеран явились явные друзья и скрытые враги, Колонна, Савелли, Конти, Анибальди и Тибальдески. По окончании пира поднялся король и сказал: «Мое дело и мое право заставляют меня в настоящем кризисе обратиться к вам с речью, но почти что цепенеет язык мой от изумления, когда я взираю на то, что привело меня из пресветлого моего королевского города в эту Италию. Было ли это что другое, как не мечта восстановить погасшую уже империю, как не то, чтобы под сенью императорского величества возвратить вновь всемирное владычество едва лишь уже ведомым варварам римлянам? О чем молили меня столь многие письма, столь многие спешные гонцы? О том, чтобы я посетил дорогой мой сенат и народ римский, чтобы среди их кликов ликования проследовать в Капитолий. Разве я явился в виде насильственно вторгающегося проходимца, что меня отталкивают от порога апостола Петра? Нет, здесь три кардинала-легата милостивейшего папы, мои сопутники, послы, исполнители канонического и императорского регламентов, могут свидетельствовать противное; поэтому еще раз обращаюсь к вам, о римляне, и вопрошаю: для того ли вы меня призывали, чтобы я предстал бесплодно и как бы на посмешище свету? Пользуясь благопоспешествованием сего пира, хочу я узнать, каковы открытые ваши решения, каковы тайные ваши помыслы, короче – кто из вас желает быть моим пособником; и что кто себе изберет, то пусть тут же свободно и объявит». Ответ магнатов, по приказанию Генриха занесенный в протокол, по отношению к их поддержке был утвердительный, но местами связан с двусмысленными условиями. Стефан Колонна прямодушно предоставил себя и свои замки в распоряжение короля, дал заложников и дружелюбно был отпущен. Николай Конти объявил, что почтение запрещает ему сражаться против Роберта, от которого он получил рыцарский пояс. Анибальдо Анибальди, Иоанн Савелли и Тибальд Кампо ди Фиоре дали обет повиновения, но с некоторыми оговорками. Разгневанный король потребовал поручительства, удержал этих синьоров в заключении и под страхом смерти заставил их выдать ему городские их замки. Анибальдо, брат наместника Иоанна (последний и сам находился еще в Капитолии), угрожаемый топором палача, выдал башню Милиции, которую король распорядился немедля устроить под собственное свое жилье. Так досталась в руки его сильнейшая городская крепость, равно как и башня С.-Марко, Графская башня, Авентин и Колоссеум. Капитолий был теперь охвачен теснее. Для воспрепятствования тому, чтобы его мог выручить Орсини, король заставил Иоанна Савелли отгородить собственные дома и улицы. С этого времени капитанами в отдельных городских кварталах, на баррикадах, башнях, мостах или воротах со стороны Генриха стали служить, помимо Счиарры, Стефана и Иоанна Колонны, также Петр и Иоанн Савелли, Тибальдо де С.-Евстафио, Ричард и Петр Анибальди и Стефан Норманн де Альбертески.

Внушительные подкрепления подавали принцу Иоанну надежду спасти теснимый Капитолий, ибо 21 мая направились на Ватикан тосканские гвельфы из Флоренции, Лукки, Сиены и Перуджии под начальством союзного капитана Иоанна де Бизерна, у которого было несколько тысяч человек, так что они состав лжи превосходно вооруженную рать. Это заставило спешить Генриха. 21 и 22 мая произошли схватки у Капитолия около башни канцлера Малабранка и около жилища Ричарда Анибальди. Гвельфы вторглись в квартал Колонн вплоть до Минервы, чтобы отсюда выручить Капитолий. Имперцы их отбили. Баварцы взяли в плен племянника канцлера, Петра Малабранку, а равно попал в плен и граф де Бизерно. Завоеванные башни и дома были сожжены дотла; квартал Минервы частью сделался жертвой пламени. Вслед за тем пал 25 мая Капитолий. Имперцы, покровительствуемые францисканскими монахами, завладели прежде всего монастырем Арачели, после чего гарнизон Капитолия сдался Людовику Савойскому. Генрих утвердил его сенатором, а Людовик сделал наместником своим Николая Бонсиньоре Сиенского.

На другой день приступлено было к штурмованию шанцев на Марсовом поле и в кварталах Понте и Парионе для расчищения пути к Св. Петру. Как в самые глубокие Средние века, сражались из-за уличных шанцев с мечом в деснице закованные в панцири епископы и духовные. Великая баррикада Лаврентия Стации де Кампо ди Фиоре взята была штурмом. Имперцы гнали пред собой Орсини. Разграбленные дворцы их пылали пламенем. В диком неистовстве по обломкам и телам проникли они уже до самого моста Ангела, где по ту сторону реки, в гробнице Адриана, находился принц Иоанн с предводителями гвельфов. Сильная вылазка из этого замка оттеснила имперцев назад; с большим уроном отступили они в квартал Колонна, и теперь уже гвельфы победоносно стали наступать. Колокола на Капитолии били в набат; наместник призывал народ к оружию; к вечеру водворилась тишина, и как гвельфы, так и гибеллины заняли вновь свои позиции. Таким образом, умысел имперцев пробиться к Св. Петру не удался.