История города Рима в Средние века

Грегоровиус Фердинанд

В следующие дни повелись переговоры. Папа согласился на разломание мильвийского моста посередине и на сделание его через это негодным к употреблению. Затем, 6 августа, отправились 14 влиятельных депутатов народа к нему в Ватикан. Граждане эти держали речь надменно и запальчиво; они порицали папу за бездействие относительно улажения схизмы. Переговоры оказались бесплодны. Депутаты сели на коней для возвращения в город; но у С.-Спирито напал на них племянник папы. Пылкий этот человек ожесточен был нескончаемыми терзаниями своего дяди и пришел в бешенство от долго сдерживаемой жажды мщения. Он захватил одиннадцать из этих посланцев, велел стащить их в госпиталь С.-Спирито, осыпал их глумлениями, убил их одного за другим и приказал вышвырнуть убитых из окна на улицу. В числе оных находились два губернатора римской республики, многие капитаны кварталов, все высокочтимые в народе, некоторые дознанно-умеренного образа мыслей. Беззаконие непота обливает ужасным светом варварское одичание в тогдашнем Риме; в продолжение долгого времени анналы города не являли ничего подобного.

Когда разнеслась весть об умерщвлении послов народа племянником папы, когда увидели окровавленные тела их лежащими на уличной мостовой, то с несказанными воплями ярости поднялся весь Рим. Сколько ни находилось куриалов в городе, все подверглись поруганиям и заключению в темницы; палаццо кардиналов преданы были пламени; били набат; возбуждение народа было неописуемое. Папа, невиновный в злодеянии племянника, чувствовал,

однако, тяготение оного над своей головой и обезумел от ужаса. Один лишь замок Ангела и гарнизон в Борго могли защитить его от моментальной гибели. Он не мог придумать, что делать; придворные его трепетали. Правда, замок устоял против народа, но комендант его, Антонио Томачелли, был ненадежен. Борго, правда, мог в течение некоторого времени продержаться, но леонинские стены кое-где по местам развалились, жизненные припасы были скудны, и ежеминутно могли явиться перед Римом неаполитанцы и Колонны. Советовали бежать. Под ночь 6 августа папа двинулся в путь со своим виновным племянником, со своим двором и кардиналами. Замечалось сходство с отступлением после проигранной битвы; впереди рейтарство, затем обоз, потом папа с духовными, рейтарство же замыкало поезд. Бегство было весьма поспешное. Привал сделан был в Чезано, за 20 миль от Рима, на via Cassia, затем двинулись на Сутри, имея позади себя разъяренных, по пятам преследующих римлян. Страх, жара и напряжение убили 30 душ из свиты папы, брошенных на дороге. Пред глазами его заколот был один придворный и убит аббат монастыря Св. Петра Перуджийского. После беспредельных мук достигли спасшиеся надежного Витербо. Едва успел уехать папа, как обрушился народ на Борго и Ватикан. Пощаженное им разграбил на другой день Иоанн Колонна. Папский архив был опустошен; многие исторические грамоты нашли свою гибель. В самом городе истреблены были гербы папы. Толковали о низвержении его и смеясь называли Иоанна Колонну, бывшего теперь повелителем в Ватикане, Иоанном XXIII. Колонны встретили, однако, оппозицию в демократах и поспешили призвать короля неаполитанского, которому и без того одна партия намеревалась дать синьорию города. 20 августа вступил в Борго во главе 3000 рейтаров граф де Тройа с Ричардом де Сангвинеис, Джентиле де Монтерано и двумя губернаторами. Изменнический план магнатов разрушен был патриотическим гражданством, хотевшим свободы, но не деспотии Владислава. Граф отброшен был с моста Ангела в Борго и встретил мужественный отпор. Баррикады преграждали неаполитанцам доступ в город, и хотя замок и объявил себя за Владислава и обстреливал город, тем не менее граждане держались с достохвальной храбростью. Они осадили неаполитанофильствующих губернаторов на Капитолии, сдавшемся 23 августа. Народ разнес тамошнюю крепость и поставил регентами трех «добрых мужей». Отпущены были на волю многие заключенные прелаты. Это показало, что существовало убеждение в невиновности папы. Настроение повернулось в его пользу; делегаты от народа поехали в Витербо и требовали помощи против Владислава и баронов. 26 августа прибыли с папским войском Павел Орсини и Мустарда. Между тем как граф де Тройа отвлечен был в Кампанью, тщетно старался Иоанн Колонна удержать Борго. На лугах Нерона был он разбит и обращен в бегство, и Павел Орсини вступил именем папы в Ватикан. Итак, замыслы честолюбивого Владислава неожиданно вернули Иннокентию VII владычество в Риме. Двое кардиналов, по рождению римляне, Оддо Колонна и Петр Стефанески, воздали ему теперь за свое собственное возведение наиревностнейшими услугами; они явились посредниками мира. Римляне изъявили готовность снова принять Иннокентия. 30 октября назначил он сенатором Иоанна Франциска де Панциатицис Пистойского, и тот 11 ноября спокойно воссел на Капитолии. В январе 1406 г. пришел парламент к единогласному решению предоставить полное dominium папе. Среди бурных радостных кликов приведен был викарий его на Капитолий. Девятнадцать граждан поднесли в Витербо печать и ключи от города Иннокентию, и с радостным изумлением папа признал беспримерность в истории пап столь великой угодливости со стороны римлян. «Никогда не стремился я к этим мирским делам, – так сказал он, – но готов принять бремя господства, папское право, ныне же добровольный и почетный дар римлян». Поворот обстоятельств поистине был изумителен; злодеяние и его возмездие, постыдное изгнание всей курии имели последствием владычество в наиполнейшем объеме папы над Римом. Капитолий, все крепости, ворота и мосты в городе и области сданы были папскому викарию. 13 марта совершился въезд Иннокентия в Ватикан через Porta Portese по Трастевере, ибо другой вход в Борго вследствие враждебного замка Ангела был невозможен. Куриалы его содрогались при мысли о поездке к оскорбившим их столь сильно римлянам. Но непот, кровавое преступление которого произвело революцию, спокойно вернулся с дядей. Никакой судья его не наказывал, папа лишь подверг его духовному покаянию, а затем возвел в маркграфы анконские и в синьора де Фермо. Людовик Мильорати не опускал даже взоров перед римлянами, но надменно и уверенно въехал на коне в Ватикан. Как будто ничего не произошло, был он как до, так и после предметом уважения и страха. Напрасно станем мы искать в историях всех времен пример, который равно омерзительно и отталкивающе изображал бы низкую степень морали, до которой способно опуститься человеческое общество. С этого времени повел осаду замка Ангела, наряду с Павлом Орсини, непот, вместе с тем повелась война против неаполитанской партии внутри области; взяты были штурмом Кастель Джубилео и Кастель Арчионе под Тиволи. Колонны, Савелли, Анибальди, Поли, Иаков Орсини, Конрадин Антиохийский, которого гогенштауфский род еще существовал, и все почти бароны страны держали сторону Владислава, от которого ждали реставрации в Риме и ленов. Храбро держались они в своих замках, не заботясь об объявлениях вне закона со стороны папы, низложившего самого могущественного Владислава. Король, отнюдь не бесчувственный к громам отлучения, могшим подвергнуть опасности его не вполне еще окрепшую корону, поспешил примириться с папой. Заключено было перемирие. Павел Орсини и Людовик Милиорати поехали в Неаполь и 6 августа привезли мирный договор обратно в Рим. Владислав, водворенный вновь во всех своих правах, принял на себя защиту церкви, как ее defensor, conservator и знаменосец. С отвращением лишь можно читать льстивые титулы, которыми осыпал папа государя, которого перед тем сам проклинал, как сына тьмы. Могли ли иметь религиозную силу анафемы и власть папы вязать и решать, коль скоро торжественное церковное проклятие в одно мгновение ока превращалось в столь же торжественное благословение? Руководила ли карающим приговором папы строгая христианская мораль? Или не была ли то одна политика, вращавшая решения эти туда и сюда по ветру, как флюгер?

9 августа, согласно договору, сдан был замок Ангела папе, и так Иннокентий VII мог мирно именовать себя государем римским. Сенатором сделал он Пьера Франческо де Бранкалеоне де Кастель Дуранте. Покорность римлян наградил он возобновлением упадшего их университета. Вскоре за тем, 6 ноября 1406 г., он скончался. Человек без разума и без энергии, прославляемый современниками за миролюбие и бескорыстность, вполне беспечный относительно схизмы и духовного своего долга. Немногие папы умирали столь спокойной смертью.

Глава V

1. Григорий XII, папа, 1406 г. – Переговоры об унии. – Испорченность церкви. – Решение о конгрессе в Савоне. – Николай де Клеманж. – Препятствия к унии. – Колонны вторгаются в Рим. – Павел Орсини выгоняет их. – Он становится могуществен в городе. –

Отъезд Григория XII в Сиену. – Владислав идет на Рим. – Тамошнее состояние дел. – Вступление Владислава в Рим, 1408 г. – Он покоряет провинции церкви и правит как государь в Риме

Смерть папы во время схизмы являлась наиблагоприятнейшим поводом к ее улажению, ибо весь вопрос заключался в том, чтобы воздержаться от новых выборов и тем засвидетельствовать о серьезном желании мира, по крайней мере в одном лагере.

14 римских кардиналов действительно находились в сомнении, давать или нет преемника Иннокентию VII. Но эгоизм и боязнь революции привели их 18 ноября на конклав, дабы не оставлять римскую церковь без видимого главы. При этом подписали они торжественную декларацию о готовности каждого из них в бытность его папой вести переговоры об унии и в видах достижения оной сложить с себя тиару; они объявили вообще, что избирают нового папу в тех лишь видах, дабы он являлся прокуратором унии. Равно должен был избранник обязаться не назначать никаких новых кардиналов.

Выбор пал 30 ноября на кардинала Св. Марко, венецианца Анджело Коррера, 6 декабря 1406 г. вступившего на Святой престол. Григорий XII немедленно утвердил этот декрет, объявил на первой же консистории о намерении добросовестно придерживаться своей присяги и выказал готовность к унии. «Я полечу навстречу унии, – так свидетельствовал он, – коли морем, то в рыбачьем челне даже, коли на суше, то даже со странническим посохом». Так говорил 80-летний старец, избранный по всем вероятиям кардиналами в тех лишь видах, что, по человеческим соображениям, честолюбие способно в виду могилы преображаться в самоотречение. Они заблуждались; одна минута дрожащей власти имеет в глазах пурпуроносных старцев столько еще драгоценностей, что усталое их самообожание обретает юношескую силу. Григорий XII отправил к противнику своему Леонарда Аретинуса с письмом, которым приглашал его к совместному отречению, и испанец Петр де Луна отвечал в том же духе. Гонцы летали взад и вперед для устройства свидания. Христианство требовало все с большей настойчивостью собора. С авиньонской эпохи с каждым годом впадала церковь в большее и большее развращение. Аннаты, десятины, резервации, индульгенции и дисиенсации истощили систематическим грабежом весь Запад. Духовные должности составляли повсюду предмет торговли; прелаты массами набирали приходы, не заглядывая в духовные свои резиденции. Властелином церкви был Симон Волхв, а апостолическая камера подобна Харибде. При схизме зло это разрослось до чудовищности. Во всех странах ратовали благородные люди против мерзостного этого состояния и требовали реформы. Нигде не нашли эти жалобы лучшего выражения, как в сочинении Николая де Клеманж, ректора Парижской академии и долголетнего секретаря при авиньонском дворе. Около 1393 г. написал он свой трактат «О разорении церкви или о поврежденном ее состоянии». В нем пересчитывал он все разъедавшие ее язвы и возводил их к их первоисточнику – мирской алчности пап и клира. Настаивая на реформе, изрек он знаменательные слова: «Сперва предстоит церкви быть униженной, затем воспрянуть». Само папство поколеблено было во всех коренных его устоях; оно поплатилось иерархическим своим могуществом, престижем всесветной своей юрисдикции, повелевающим народами положением. Оно расплавилось, как империя, и распалось даже на две половины, из которых каждая обязана была раздельным существованием своим лишь покровительству сильных монархов. Великое папство Гильдебранда и Иннокентия сделалось теперь по всему свету предметом критических изысканий. Короли, парламенты, синоды, университеты, народное мнение воздвиглись теперь в равное число трибуналов, подвергающих расследованию в лице враждующих пап сам сан папы, а в лице враждующих кардиналов – права самой священной коллегии. Декреталии, основные законы пап, подверглись уничтожению, и из критического этого процесса выдвинулось снова то мощное гибеллинское или монархическое право, которое присвоило высшей светской власти – императору – компетенцию судить собором и низлагать папу.

Под давлением воли Франции заключили оба папы, Бенедикт XIII и Григорий VII, марсельский договор, по которому обязались устроить в сентябре 1408 г. в Савоне, под Генуей, конгресс; но оба мистифицировали намерениями, которых вовсе не имели. Григорий, старый и слабый, доминируем был своими непотами, с которыми в детском обжорстве проводил дни и расточал вымогаемые им под покровом унии десятины. Помимо сего, ставил препоны и Владислав; все выгоды короля неаполитанского зиждились на продолжении схизмы; тогда как уния и, что было весьма возможно, французский папа могли лишить его не только протектората Рима, но и короны, ибо Людовик Анжуйский сохранял еще на нее свои притязания под покровительством могущественного своего родственника, короля французского. И вот когда стало походить на то, что состоится конгресс об унии, Владислав начертал план его расстроить путем завладения одним ударом Римом. Здесь народ признал суверенитет нового папы и получил в сенаторы от него Иоанна де Цимис из Чинголи. Он не был поэтому расположен в пользу короля, но многие бароны желали его.

По наущению Владислава оба Колонны с прочими аристократами и неаполитанскими войсками ворвались ночью 17 июня 1407 г. в город через пролом стены в воротах С.-Лоренцо. Григорий XII тотчас бежал в замок Ангела. Однако замысел заговорщиков не удался, ибо Павел Орсини, кондотьер папы, подоспел на следующее утро от Кастель-Вальха, вступил в Ватикан, соединился с Коррерами, непотами папы, и поспешил встретить врагов у Porto S. Lorenzo. Иоанн и Николай Колонны, Антонио Савелли, Иаков Орсини, Конрадин Антиохийский попали в руки победителя. Рим осветился в знак радости огнями. Колонны откупились от Орсини, но менее привилегированные бароны на Капитолии подверглись смертной казни. В числе казненных были Галеотт Норманни, «кавалер свободы», Ричард Сангвиньи и Конрадин Антиохийский, отрасль Гогенштауфенов и носитель имени, оказавшегося роковым и для него самого.

Теодорих Ним утверждал, будто Григорий VII посвящен был в план Владислава и преднамеренно бежал в замок Ангела, чтобы для вида явиться там осажденным и тем воздержаться от путешествия на конгресс унии. Буде Григорий действительно имел лицемерный этот замысел, то таковой был разрушен поведением римлян и самостоятельной волей Павла Орсини. Возникшая между папой и храбрым этим воином, его избавителем, разладица могла бы подтверждать справедливость мнения Теодориха, но объясняется другими причинами. Со времени своей победы Павел Орсини был могущественнейшим лицом в Риме. Григорий нанял его в качестве военного капитана церковной области и предоставил ему доходы с Романьи и прочих провинций. В награду отдал он ему викариатство Нарни, но деньгами не дал ничего. Он сам был вынужден заложить у флорентийских менял драгоценную папскую свою корону, постыдный акт, могущий вообще служить символом унижения тогдашнего папства. Павел Орсини страшил Григория своими требованиями, а еще более возрастающим своим влиянием. Богатый военачальник из знатнейшего гвельфского дома в городе был теперь вторым Рицимером в Риме. Это побудило Григория покинуть город. Папа уступил предводителю банды. Генеральным викарием своим назначил он уважаемого кардинала Петра Стефанески де С.-Анжело и отправился 9 августа 1407 г. со своими в Витербо, с тем чтобы проследовать оттуда далее (как он, по крайней мере, делал вид) на конгресс в Савону.

Отъезд Григория состоялся прямо наперекор воле римлян, боявшихся тирании могущественного Орсини или же предвидевших неминуемые смуты, в которые должно было их вовлечь честолюбие короля Владислава. Павел оставлен был, впрочем, с несколькими тысячами рейтаров в качестве верховного главнокомандующего церкви и защитника города, между тем как магистраты Капитолия повиновались кардиналу Петру; в руки последнего сложил сенатор Иоанн де Цимис свой должностной жезл, а три консерватора правили сенатом.