История груди

Ялом Мэрилин

33. Ханс Балдунг Грин. «Старик и молодая женщина». 1507. Старик с гордостью кладет руку на грудь молодой женщины, а она тем временем запускает руку в его кошелек.

Если говорить о публичных проявлениях, то существовали немногие избранные женщины, умевшие извлекать выгоду из магнетической силы, которая исходила от их тел. Они становились центром придворной жизни и действовали за кулисами политической жизни. Их груди были символом власти, как и в наши дни во многих западных странах. Парадокс, но, если мы готовы верить поэтам, женщины, особенно англичанки, должны были вдохновлять мужчин красотой своего тела, при этом убедив их в том, что по-настоящему имеет значение только их душа. Судя по всему, совсем не просто было увлекать и отталкивать в нужных дозах или, говоря языком

груди, открывать и прикрывать ровно столько, сколько нужно ^[136] . Определенно Джоан Келли Гэдол права, когда утверждает, что эпоха Возрождения была разной для женщин и для мужчин. И вполне возможно, что женщины утратили ту власть, которую давала им средневековая рыцарская любовь. Но у нас нет никаких оснований считать, что они были беспомощны перед мужским желанием: могли решать, будут они заниматься любовью или нет и с кем.

136

Alan Macfarlane, Marriage and Love in England: Modes of Reproduction, 1300–1840,c. 298.

С конца эпохи Средневековья культ эротической груди не покидал западную цивилизацию. Серьезные изменения касались лишь идеальных объема, формы или функции. Средневековые художники и поэты отдавали предпочтение маленьким грудям, высоко расположенным над округлым животом, предполагающим беременность его обладательницы. Французы сохранили интерес к маленькой груди и стройному удлиненному телу до конца XVI века. Итальянцы, когда эпоха Возрождения была в самом расцвете, предпочитали более широкую грудь и более полные бедра и ягодицы. Мужчины Елизаветинской эпохи как будто меньше интересовались размером груди. Их более прельщали вкусовые удовольствия. Груди сравнивали с яблоками, сливками, молоком и плодоносящими садами.

В целом в эпоху Возрождения мужчины отдавали предпочтение более пышной груди. Маленькие «подростковые» грудки позднего Средневековья спустя пятьсот лет уступили место грудям Джейн Рассел в 50-х, Кэрол Дода в 70-х и Синди Кроуфорд в 90-х годах. Женщины, стремящиеся эксплуатировать этот мужской идеал, увеличивали грудь с помощью специальных бюстгальтеров и силиконовых имплантатов. Из-за последних грудь часто переставала быть эрогенной зоной, а именно это всегда определяло ее сексуальную ценность.

История убеждает, что эротизация груди была преимущественно мужским делом. Однако если бы история основывалась на письменных свидетельствах самих женщин, выглядела бы она совершенно иначе. Но подобные записи практически не существовали до относительно недавнего времени. В эпоху Возрождения сложились некоторые обычаи, которые не исчезли из западной цивилизации. В графическом искусстве и в литературе груди должны были доставлять удовольствие мужчине — зрителю или читателю, и возбуждать его, а не женщину. Когда груди стали слишком эротизированными, их сексуальное значение стало заслонять их материнские функции. Борьба за восстановление «кормящего» статуса груди велась через регулярные промежутки времени на протяжении всех следующих веков. Вели ее отдельные личности или группы людей, противостоящие абсолютной власти сексуализированной груди.

Глава третья

ДОМАШНЯЯ ГРУДЬ: ГОЛЛАНДСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Нидерланды в XVII веке отличались, по удачному выражению Саймона Шэмы (Simon Schama),«слишком богатым выбором» ^[137] . Освободившись наконец от ярма испанского владычества и образовав в 1581 году республику, новая нация быстро достигла такого уровня процветания, который удивил даже самих голландцев. Юная страна — демократическое исключение среди соперничающих монархий, таких как Франция, Англия и Испания — очень скоро прославилась успешной торговлей, прогрессом в области медицины, политической свободой, религиозной терпимостью, расцветом культуры и тем, чем хвалились сами голландцы: чистотой и бережливостью. Это было золотое время Голландии, что не могло не сказаться на процветавшей в это время культуре груди.

137

Эта глава обязана своим появлением работе Simon Schama, The Embarrassment of Riches: An Interpretation of Dutch Culture in the Golden Age,особенно стр. 536–544.

Чтобы понять культуру груди в Голландии, мы должны представить совершенно другую обстановку, чем та, которую мы уже видели. Придется забыть обо всех языческих святилищах и католических церквях, аллегорических садах и эротизированных будуарах. Давайте перенесемся в подчиненное строгому порядку пространство буржуазной семьи. Нашим глазам надо будет

привыкнуть к неяркому свету, льющемуся через окно с мелкими стеклами и свинцовым переплетом, и тогда мы увидим немногочисленные предметы повседневного обихода: металлический кувшин, крепкое кресло, корзину или прялку. Возле камина сидит мать с ребенком на руках, удовлетворенно сосущим ее грудь. Перед нами сцена простого домашнего счастья.

Картина Питера де Хоха «Женщина с ребенком, кормящая младенца грудью» помогает нам представить эту сценку (илл. 34). В свете, падающем сверху из окна, мы видим мать-бюргершу, которая с любовью смотрит на сосущего ее грудь младенца. Акцент в картине сделан не на грудь, которую едва видно, а на атмосферу покоя и нежности, окружающую кормление грудью. Все выглядит так, как должно быть в этом идеализированном изображении семейной гармонии.

34. Питер де Хох. «Женщина с ребенком, кормящая младенца грудью». 1658–1660. Голландская мать кормит грудью младенца в чепчике. Рядом с ней старший ребенок и собака, символ верности.

Невозможно сказать наверняка, насколько точно такого рода картины отражают реальную домашнюю жизнь той эпохи. По мнению историка искусства Уэйна Франитса (Wayne Franits),культура того периода была направлена на воспитание добродетелей ^[138] . Тогда детей считали даром Божьим, и воспитывать их следовало в атмосфере религиозного благополучия и социальной стабильности. Дом был идеальным местом для «отливки» детей по определенному стандарту, который затем поддерживали церковь и школа. Дома именно матери следовало дать ребенку все необходимое: от первой капли молока до первой молитвы.

138

Wayne E. Franits, Paragons of Virtue: Women and Domesticity in Seventeenth-Century Dutch Art,c. 111–119.

Голландские медицинские, религиозные и моральные авторитеты были горячими сторонниками материнского грудного вскармливания. Как и в Англии, строгие протестанты выступали чаще всех, так как верили, что кормящая мать угождает Богу, а женщина, отказывающаяся кормить грудью, это мерзость в глазах Господа. Ожидалось, что мать будет кормить грудью рожденного ею ребенка в согласии с древним постулатом: природа кормит тех, кого порождает. Один из афоризмов плодовитого писателя и магистрата Якоба Катса (1577–1660) так выражает это отношение:

Та, кто носит ребенка, мать лишь отчасти. Но мать, кормящая грудью своих детей, это мать в глубине души ^[139] .

Грудное вскармливание матерью своих детей считалось главным свидетельством благочестия женщины (een mrrckteecken van een vrome Vrouwe) ^[140] .

Медицинские трактаты внесли свой весомый вклад в дебаты. Медики не отступали от распространенного в то время мнения, будто молоко образуется из материнской крови, которая питала дитя в утробе. Поэтому оно считалось полезным для ребенка, так как он продолжал питаться той же субстанцией, но превращенной в молоко. Существовало немало страхов, связанных с диадой «кровь — молоко» чужой женщины. И не последним среди них было опасение, что ребенок вместе с молоком приобретет черты характера своей кормилицы. Якоб Катс выразил широко распространенное мнение в своих виршах: «Сколь много из своего хорошего характера милое дитя, здоровое и красивое, / Потеряло из-за испорченной кормилицы» ^[141] . Боязнь негативного влияния кормилицы определенно была стандартной темой в Голландии XVII века, как это было в Англии и Франции.

139

Цитируется по: Mary Frances Durantini, The Child in Seventeenth-Century Dutch Painting,c. 18, а поэтические изменения в английском варианте добавлены Брэмом Дижкстрой (Bram Dijkstra).

140

Teellinck, 1639, том 2, с. 85, цитируется по: Franks, с. 227.

141

Jacob Cats, Houwelijck (Middleburg, 1625), глава 5, с. 56, цитируется по: Franks, с. 115.