История и сага

Гуревич Арон Яковлевич

Какие силы движут людьми? Чем определяются их поступки? Саги дают ответ и на эти вопросы. Деяния и самая жизнь людей управляются судьбой. Судьба — всеобщая детерминированность социальной жизни, настолько недифференцированная, что она распространяется равно и на природу, от которой жизнь людей не отделена достаточно четко, которой она, во всяком случае, еще не противопоставлена. Но судьба в представлении скандинава не безличная сила, стоящая над миром, не слепой рок, до какой-то степени она — внутреннее предназначение человека. Термины, употребляемые в сагах в этой связи, — «hamingja», «gaefa», «heill», «au?na», выражающие разные оттенки понятия «судьба»: «счастье», «удача», «участь», «доля», — обозначают качества отдельного человека или его семьи, рода (у каждого индивида или рода своя судьба, своя удача). «Hamingja» — в этом отношении термин наиболее показательный: это и личная удача, везение, и дух-охранитель

отдельного человека, покидающий его в момент смерти и переходящий к потомку или близкому сородичу умершего либо умирающий вместе с ним.

Удача выявляется в поступках человека, поэтому активное, решительное действие — императив его поведения. Нерешительность и излишняя рефлективность расцениваются как признаки отсутствия счастья и осуждаются. Кроме того, и это очень существенно для понимания категории «счастья», «удачи» у скандинавов, такие качества не являются столь неотъемлемыми и постоянно сопутствующими индивиду, что он мог бы позволить себе не подкреплять их систематически своими поступками, не испытывать их в действии. От степени, характера счастья, везения человека зависит благоприятный исход его поступков, но лишь при постоянном напряжении всех моральных и физических сил он может добиться обнаружения своей удачи. В этом смысле представления скандинавов о судьбе далеки от фатализма; здесь нет и следа пассивной покорности и смирения перед высшей силой. Напротив, знание своей судьбы из предсказаний, гадания, вещего сна побуждает человека с наибольшей энергией и честью выполнить положенное, не страшиться даже неблагоприятной участи, не пытаться от нее уклониться, но гордо и мужественно ее принять.

Один из героев «Саги о Гисли Сурссоне», возвращаясь домой, узнает о грозящей ему опасности, но не сворачивает с пути: «Отсюда реки текут к югу в Дюра-фьорд, и я тоже туда поеду». Нельзя обратить вспять водный поток, и так же неуклонно действует судьба. Поэтому нужно смело идти ей навстречу. В сагах не слепой детерминизм, от которого не уйти, стоит в центре повествования, а именно отношение к судьбе героев саги, их решимость встретить достойно то, что предназначено им судьбой.

Разумеется, перед нами не суверенные личности, напоминающие людей эпохи Возрождения. Они коренным образом от них отличаются. Человек в средневековой Скандинавии, по-видимому, вообще слабо осознавал свою индивидуальность. Его личность не создана им самим, она принадлежит роду, семье, воплощая определенные коллективные качества. Поэтому, как явствует из саг об исландцах и из «Хеймскринглы», от благородного и рожденного в браке человека ожидают такого поведения и образа мыслей, какого нелепо было бы ожидать от низкорожденного или внебрачного сына. Личные склонности отступали на задний план перед требованиями родовой морали, и привязанность к кровным родственникам обязательнее и сильнее, чем любовь к жене или мужу. В человеке действует некая сила, судьба, но она индивидуализирована столь же мало, как и его собственное «я», — это судьба рода, коллектива.

В представлениях скандинавов о судьбе и удаче отражается их отношение к человеческой личности и, следовательно, их самосознание: сознавая необходимость активного действия, человек вместе с тем видит в его результатах проявление некой силы, с ним связанной, но все же не идентичной его личности; эта сила поэтому нередко представляется персонализованной в облике хранительницы удачи; такие девы — fylgja, hamingja фигурируют в скандинавской мифологии и в сагах об исландцах. Для древних скандинавов вообще характерна форма самосознания, при которой источником их собственных поступков, мыслей, речей оказывается не сама человеческая личность, а качества, существующие отчасти как бы помимо нее; так, человек не думает, но «ему думается», не он говорит, а «ему говорится» («и говорилось ему хорошо»), не он завоевывает свое счастье или достигает победы, но «ему посчастливилось», «ему выпала удача», «ему досталась победа» и т. д. Разумеется, было бы неосторожно буквально толковать соответствующие обороты древнескандинавского языка как непосредственное отражение человеческой мысли и психологии, достаточно вспомнить подобные же обороты и в современном языке. Тем не менее частота и постоянство, с которыми в древненорвежских текстах встречаются указанные обороты, заставляют предположить, что они в эпоху саг еще не превратились окончательно в простые формы выражения, лишенные специфического смысла. В этом убеждает анализ понятия «судьба»: судьба именно происходит, «случается» с человеком, а не свободно им творится.

В «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» рассказано о том, как дочь знатного человека Торстейна, который перед ее рождением велел матери «вынести» ее, т. е. обречь на смерть (потому что он видел вещий сон, предрекавший большие несчастья из-за девочки, когда она вырастет), была спасена. Впоследствии

это стало известно Торстейну. Тот сказал жене, что не винит ее в нарушении его приказа: «Видно, чему быть, того не миновать» (буквально: «По большей части катится туда, куда хочет»). Далее в той же саге повествуется о ссоре между двумя молодыми людьми из-за этой девушки, ссора грозила перерасти в смертельный поединок между ними (который и был возвещен сном, предшествовавшим ее рождению). Родичи обоих молодых людей считали столкновение большим несчастьем, но «что суждено, то должно было случиться» (буквально: «Так должно было произойти, как складывалось»). Люди не могут уклониться от судьбы, события, в которые они вовлечены, «катятся», «складываются», свершаются.

Однако не всякое событие в жизни человека предопределено, и для его свободной воли остается достаточный простор, судьба обнаруживается в критические, решающие моменты жизни, и тогда требуется предельное напряжение всех его сил. Но саги рисуют людей преимущественно как раз в подобные поворотные моменты.

В королевских сагах удача, счастье — качества, присущие прежде всего конунгу, вождю. Вообще, чем знатнее и благороднее человек, тем большей удачей он обладает, тем легче ему достаются победы и богатства, ему везет на верных друзей и дружинников. Каждый конунг обладает своей личной «удачей», «долей», но вместе с тем он наследник «удачи» всех своих предков. Интерес к генеалогиям, столь живой у скандинавов, помимо других причин вызывался стремлением выяснить, от каких славных и «богатых удачей» предков они происходят, и тем самым понять размеры их собственной «удачи».

В «Хеймскрингле» многократно повторяется мотив бессилия простонародья, бондов, в столкновении с конунгом: они еще могут держаться против него, пока у них есть удачливый вождь, но достаточно ему погибнуть, как войско бондов, даже обладающее значительным численным перевесом, немедленно рассыпается, совершенно деморализованное. Поэтому мысль об удаче конунга является существенным фактором, влияющим на ход событий и на принятие тех или иных решений.

Когда Олаф Харальдссон обратился к конунгам Уппланда с просьбой о помощи в борьбе за освобождение Норвегии от чужеземного господства, один из них сказал:

— Что касается этого человека, Олафа, то его судьба и удача должны решить, добьется ли он власти… — Впоследствии, встревоженные христианизаторской политикой Олафа и усилением его власти, эти же конунги обсуждают вопрос о возможности оказания ему сопротивления. Один из них советует не рисковать и «не тягаться в удаче с Олафом» (Ol. helga, 36, 74).

Низкорослый и горбатый конунг Инги Харальдссон едва мог самостоятельно передвигаться из-за того, что одна нога у него была сухая. Эти физические недостатки, как передают, он приобрел в двухлетнем возрасте, когда один из предводителей взял Инги в битву и держал его на руках; стоя в разгар боя близ знамени, этот предводитель подвергался большой опасности. Сага сообщает, что противники Инги обладали численным превосходством и тем не менее потерпели поражение. Участие в бою малютки-конунга могло иметь один смысл: оно должно было дать победу его сторонникам, ибо в особе конунга заключена «удача», необходимая для достижения успеха.

При избрании на престол Магнуса Эрлингссона его сторонники высказались за то, чтобы советником конунга стал его отец Эрлинг Кривой, обладавший для этого необходимыми достоинствами: «И ему не будет недоставать успеха, если с ним будет hamingja» (Magn. Erl., 1).

Счастье, благополучие, везение — принадлежность вождя, тем не менее, по убеждению скандинавов, к ним можно приобщиться, если вступить в контакт с конунгом: служить ему, получать от него подарки, ибо и в вещах удачливого вождя воплощается его везение. Поэтому дружинниками, домогавшимися у конунгов даров, владели более сложные чувства, нежели простая жадность: они стремились при посредстве его подарков разделить с ним его удачу. Но удачу можно получить и не через вещи, а непосредственно, в силу выраженного конунгом благого пожелания, как своего рода благословение.

Удача Олафа Харальдссона в течение долгого времени была столь велика и очевидна для всех, что он сумел заручиться поддержкой бондов, и люди верили в его способность сообщать частицу своего счастья другим. Приближенный Олафа, говоря о предстоящей миссии в Швецию, сопряженной с большой опасностью, подчеркивает:

— Но удача конунга велика.

Он просил у конунга его удачи для этой поездки, ибо очень в ней нуждается («чтобы ты вложил свою hamingja в эту поездку»). Конунг ответил, что удача посланца во время его миссии может подвергнуться большим испытаниям, и поскольку он близко к сердцу принимает это дело, то посылает вместе с ним и его людьми свою hamingja. Посланец выражает надежду, что удача конунга поможет и в данном случае, поскольку до этого удавались все его начинания (Ol. helga, 68, 69).