История и сага
Шрифт:
Но удача может и покидать вождя. Конунг Харальд Сигурдарсон был, несомненно, в высшей степени удачливым в своих военных походах и в захвате добычи. Большой популярностью пользовались рассказы о его подвигах в викингских экспедициях и на службе при византийском дворе. Воинская удача этого конунга вознаграждалась огромными богатствами, а обладание драгоценностями служило залогом верности вождю его дружинников. И тем не менее во время похода на Англию счастье изменило Харальду. Снорри пишет, что перед битвой при Стэмфордбридже, в которой решился исход этого предприятия, под Харальдом неожиданно упал конь. Конунг, вставая на ноги, сказал:
— Падение — знак удачи в поездке!
Но английский король Харальд (Гарольд), которому в этот
— Рослый и статный человек, но, видно, удача его покинула (Har. Sig, 90).
Олафу — самозванному конунгу, который стал во главе повстанцев, выступивших против ярла Эрлинга и его сына конунга Магнуса, «как говорят», не было удачи в битве, и они упустили Эрлинга, едва не попавшего к ним в руки. Из-за этого «величайшего невезения» Олафа с тех пор прозвали неудачником (ogaefr), а его отряд — Колпаками (Hettusveina) (Magn. Erl., 33).
Датский конунг Свейн, потерпев поражение в битве с норвежцами, явился под чужим именем (он назвал себя Vandra?r — «Находящийся в беде») к ярлу Хакону и просил помочь ему спастись. Ярл послал его к своему другу, бонду Карлу, и тот хорошо его принял. Карл узнал конунга, но не подал вида, жена же его, не ведая, кого она принимает, стала распространяться о том, что у них, дескать, несчастливый конунг, хромой и трус к тому же. Vandra?r возразил ей: если конунг невезучий в битвах, это не значит, что он трус. Трусость — личное качество, тогда как везение, счастье не зависят от одного человека и могут ему изменить, несмотря на его волю и мужество. Трус достоин лишь презрения, а человек, от которого отвернулась судьба, заслуживает сочувствия и может рассчитывать на помощь, ибо утрата удачи ставит его в трудное положение (на что и указывает принятое Свейном имя Vandra?r). Счастье может еще и вернуться. Когда жена Карла отняла у гостя полотенце, серединою которого он вытирал руки, обвинив его в грубых манерах, Vandra?r воскликнул:
— Я еще вернусь туда, где смогу вытирать руки серединою полотенца! (Har. Sig., 64).
Когда это действительно произошло и Свейн вновь утвердился на датском престоле, он наградил Карла и сделал его «большим человеком», но отказал ему в просьбе оставить при нем его прежнюю жену, сказав, что даст ему лучшую и более умную. Если ситуация, в которой оказался конунг Свейн, оценивается как отсутствие удачи, то о ярле Хаконе, спасшем его от смерти, говорили, что на его долю выпала величайшая удача.
Везение достойного человека никого не удивляет, но иногда оно выпадает на долю недостойного. Так, во всяком случае, рассуждает Олаф Харальдссон в сцене крещения его сына. Ребенок родился у его служанки, но приближенные конунга знали, кто мог быть его отцом. Так как новорожденный был слаб, с крещением не следовало медлить, однако никто не решался разбудить почивавшего конунга, и скальд Сигхват сам дал ему имя Магнус. Утром конунг упрекал Сигхвата, что он окрестил ребенка без его ведома, выбрав имя, не принадлежавшее к числу родовых имен королевской семьи. (Именам скандинавы придавали величайшее значение!) Сигхват возразил, что он назвал так мальчика по Карлу Великому (eptir Karla-Magnusi), которого считает величайшим в мире человеком. Конунг:
— Ты удачливый человек и не удивительно, когда удаче сопутствует мудрость. Странно, однако, что иногда удача сопутствует глупцам и неумные советы оборачиваются удачными.
После этого конунг был очень доволен (ибо имя, которое носил такой человек, как Карл Великий, сулило ребенку удачу), и Сигхват остался в милости (Ol. helga, 122).
Одного и того же человека могут попеременно постигать удача и неудача. Так было с ярлом Хаковом, который правил Норвегией до приезда в нее Олафа Трюггвасона. Снорри пишет, что ярл был настоящим предводителем, удачливым в достижении победы и уничтожении своих врагов. Когда ему удалось разгромить викингов из Йомсборга, один из них, спрятавшись на корабле,
— Значит, моя удача меньше, чем я желал.
Его убили со словами:
— Достаточно большое несчастье, и большего тебе уже не причинить (Ol. Tr., 42).
Посланная в ярла стрела не попала в него, такова была его удача.
Снорри добавляет, что, как «рассказывают» (тем самым он не ручается за достоверность сообщения), для достижения победы над считавшимися непобедимыми викингами из Йомсборга ярл Хакон принес в жертву своего сына. Видимо, существовали средства воздействия на судьбу или, лучше сказать, средства, способствовавшие ее выявлению. Но впоследствии ярлу перестало везти: о жалкой смерти его от руки собственного раба рассказано выше. «Жестокая судьба [„не-удача“, „не-судьба“], что подобный вождь так умер», — замечает Снорри (Ol. Tr., 50).
Ярл Хакон вызвал ненависть бондов и утратил всякую популярность вследствие развращенности, толкавшей его на захват чужих жен и дочерей. Однако главную причину «не-счастья» Хакона Снорри усматривает в том, что «наступило время, когда язычество и идолопоклонство были осуждены и на их место шли святая вера и правильные обычаи» (Ol. Tr., 50).
Очевидно, судьба, всесильная, по мнению Снорри, в эпоху язычества, утрачивает свое могущество перед лицом христианства. Как видим, ему известны и «субъективные», и «объективные» условия действия судьбы, но, признавая превосходство христианского божественного провидения над языческой судьбой, он по-прежнему придает ей самое серьезное значение.
Новые оттенки в понимании судьбы мы встречаем в «Саге об Олафе Святом». Удачи этого конунга в первый период его правления контрастируют с неудачами последних лет жизни. Как пишет Снорри, во время пребывания в изгнании Олафу приходило в голову, что в течение первых десяти лет правления все ему удавалось и шло хорошо, а потом все стало трудно и пошло плохо и испытания судьбы стали неблагоприятными. Поэтому он сомневался в том, мудро ли будет поверить своей hamingja настолько, чтобы с небольшим войском пойти против своих врагов, т. е. попытаться вернуть себе власть над Норвегией. С этими сомнениями пребывавший в нерешительности конунг часто обращался к богу. Здесь дана некоторая обобщенная характеристика отношений Олафа с судьбой и, как это часто встречается в «Саге об Олафе Святом», идея судьбы упомянута в связи с именем бога, тем самым ей придается до известной степени христианское истолкование. Рефлективное отношение к собственной судьбе (Олаф колеблется: довериться ей полностью или нет) совершенно не свойственно язычнику. Ее всесилие поставлено под сомнение. Hamingja отчасти утрачивает свое самостоятельное значение, превращается в божье благословение, в функцию провиде?ния.
Но подобная интерпретация удачи не так уж характерна для этой саги, как и для «Хеймскринглы» в целом. Сам Снорри не очень-то четко различает удачу в языческом понимании и удачу, ниспосылаемую богом христиан. О «счастье» Олафа Харальдссона идет речь и тогда, когда ни о каком христианстве он еще не помышлял. Так, во время нападения молодого Олафа-викинга на Финляндию местные жители, пользовавшиеся репутацией колдунов и магов, наслали шторм, чтобы погубить его флот. Но, «как часто бывало, счастье конунга одолело колдовство финнов» (Ol. helga, 9). Удача сопутствует конунгу Олафу и после того, как он принял христианство. Когда он приблизился к берегам Норвегии, возвращаясь из завоевательных походов, его корабли застиг шторм, подвергший их большой опасности, но благодаря хорошей команде и «счастью» конунга все кончилось удачно. Причалив в Норвегии у острова Saela, Олаф расценил это как доброе предзнаменование, ибо «saela» — «удача», «везение». Сходя на берег, Олаф поскользнулся и упал на одно колено, сказав: