История капитала от «Синдбада-морехода» до «Вишневого сада». Экономический путеводитель по мировой литературе

Чиркова Елена

Дискуссия переходит в плоскость философствования о судьбах мелких акционеров в принципе. Мой бывший коллега, известный российский инвестиционный банкир и управляющий фондом прямых инвестиций Олег Царьков, острый на язык, любил говорить, что «миноритарный акционер – это судьба». Эптон Синклер думает примерно так же и вкладывает в уста своих героев следующие суждения:

Я помню, еще во времена моей юности люди, накопив немного денег, помещали их в какое-нибудь предприятие и получали свою долю, какова бы ни была его прибыль. А теперь крупные дельцы взяли все под свой контроль и стали еще более алчными, чем раньше. Ничто их не задевает больше, чем сознание, что мелкий акционер получит свою долю прибыли. Они пускаются на разные махинации, лишь бы лишить их такой возможности. <…>

Скажем, вы производите мыло. Но выясняется, что таких фабрикантов, как вы, очень много и рынок затоварен. Вы решаетесь на слияние, вытесняете конкурентов и монополизируете

рынок. На балансе компании вы оцениваете свои активы в два раза выше той суммы, за которую их купили, – поскольку вы оптимистичны от природы и поскольку вы рассчитываете, что они в действительности столько заработают. Теперь вы размещаете новую эмиссию акций по цене, втрое превышающей эту и так завышенную оценку. Вы пускаете слухи о чудесах, которые произойдут благодаря объединению мыловаров, о преимуществах, которые дает монополизация рынка, и сбываете свои акции публике... Даже если вы продали все акции, контроль над корпорацией останется за вами. Акционеры беспомощны и неорганизованны, а у вас всюду свои люди. Затем на Уолл-стрит начинают ходить тревожные слухи о делах мыльного треста. Его совет директоров собирается на заседание и заявляет, что трест не в состоянии выплачивать дивиденды. Среди акционеров растет недовольство, они пытаются организовать оппозицию. Но вы переводите часы на час вперед и избираете первым лицом себя, пока другие еще не подошли на собрание. Возможно даже, что паника вызовет такое падение цен на акции корпорации, что вы скупите контрольный пакет. Тогда акционеры узнают, что трест по производству мыла перешел в другие руки и решено избрать новое, честное руководство, и снова есть надежда. Вы покупаете еще несколько фабрик и опять выпускаете акции и облигации, цена на акции снова повышается, и вы опять продаете свои бумаги. Подобные махинации можно проделывать систематически каждые два или три года. И каждый раз вы находите новый выводок инвесторов, и никто, кроме некоторых фигур с Уолл-стрит, не способен уследить за вашими действиями.

Синклер верно подметил, что у рынков короткая память. Если работать на репутацию и грамотно пиарить, то можно превратиться в «белого и пушистого» довольно скоро, не думаю, что за два-три года, но за пять-семь точно.

И вот прогноз «знатока» о судьбе железной дороги:

– А не стоит ли случайно за спиной вашей железнодорожной компании какой-нибудь трест?

– Несомненно, – ответил Монтегю.

Майор пожал плечами.

– Тогда ждите, что ваши хозяева вскоре найдут, что первый выпуск облигаций не покрывает стоимости предполагаемой реконструкции. Смету, составленную инженерами, сочтут заниженной, выпустят новую партию облигаций, и компания вашего президента получит новый подряд. Затем вы узнаете, что ваш президент организует промышленное предприятие неподалеку от дороги, а дорога предоставит ему негласную скидку и будет перевозить его грузы практически бесплатно. Он может также закупить вагоны и заставить дорогу заплатить ему за привилегию эксплуатировать вагоны в его частной собственности. <…>

Майор умолк. Он видел, что Монтегю смотрит на него растерянно.

– Что случилось? – спросил Винейбл.

– Боже правый! – воскликнул Аллан. – А разве вы знаете, о какой дороге я говорю?

Майор откинулся в кресло и расхохотался. И хохотал так, что лицо его раскраснелось, он задохнулся и не мог произнести ни слова.

– Я уверен, что вы знаете, – настаивал Монтегю. – Вы обрисовали абсолютно точную картину.

Что касается миноритарных акционеров, то оказывается, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Как выражается одна из героинь романа, «так пусть они и расплачиваются за то, что имеют дело с такими людьми». И она в чем-то права.

Как я уже говорила, вторая «экономическая сюжетная линия» – банковская паника, искусственно сконструированная с целью поставить под контроль независимые банки. В романе так объясняются мотивы крупных дельцов с Уолл-стрит:

…крупные банки обязаны отчислять в резервный фонд двадцать пять процентов своего капитала, в то время как независимые трасты – только пять, благодаря этому оборот средств у последних быстрее, они выплачивают четыре процента по вкладам, широко себя рекламируют и вытесняют монополистов. Их около пятидесяти в одном Нью-Йорке, а на депозитах у них около миллиарда долларов.

Атака начинается так:

Генерал Прентис, как член правления Готтамского треста, голосовал за то, чтобы не закрывать банк. Но как президент Федерального банка он забрал из Готтамского треста миллион долларов. Ни одна газета ничего не сообщила об этом, но слухи передавались из уст в уста, и вскоре это обсуждал весь город. Рассказывали, что эта измена Прентиса так подействовала на членов правления Готтамского треста, что привела к его закрытию. Так началась паника…

А дальше – дело техники:

Все было разыграно как по нотам. Фондовая биржа была совершенно потрясена; некоторые из ведущих акций падали на несколько пунктов между двумя сделками,

а Уайман, Хиган и заправилы Нефтяного и Стального трестов работали вовсю, чтобы добиться полного краха на бирже и сорвать на этом огромный куш. В то же время уполномоченные Уотермана в Вашингтоне беседовали с президентом и представили ему отчаянное положение “Миссисипской стальной компании”. Финансовое состояние страны и так было шатким, а тут замаячила угроза еще одного крупного банкротства. Учитывая сложившуюся критическую ситуацию, Стальной трест соглашался сделать все от него зависящее для спасения экономики страны. Он решил присоединить к себе “Миссисипскую стальную компанию”, если только правительство не станет этому препятствовать. Такие заверения были получены, и, таким образом, Уотерман достиг своей цели.

Уотерман достиг своей цели, но просчитался вот в чем. Оказалось, что панику легко инициировать, но трудно остановить. Она разрастается как снежный ком и перестает быть управляемой.

Но остался еще один фактор, который не всеми учитывался. Это – публика, которая поставляла все эти деньги для игры, люди, которым доллары были необходимы для удовлетворения жизненных нужд... Это – мелкие собственники, нуждавшиеся в долларах для уплаты своим служащим по субботам; рабочие, которым деньги были необходимы для уплаты за квартиру, за хлеб насущный; беззащитные вдовы и сироты, для которых они означали спасение от голодной смерти. <…> Услышав о пошатнувшемся положении банков и начавшейся панике, эти люди поняли, как велика опасность. Стало ясно, давно предсказываемый крах угрожает именно им. Толпами бросились они на Уолл-стрит. Весь финансовый район заполнили перепуганные массы людей. Сюда были брошены конные отряды полисменов для наведения порядка.

Интриганы поняли, что спустили с цепи такое чудовище, с которым можно не справиться: «Крах грозил и тем банкам, в которых они сами были заинтересованы. При подобной безумной панике национальным банкам не могло хватить даже двадцати пяти процентов резервных средств, чтобы удовлетворить требования потерявших голову вкладчиков. <…> Теперь не было никакой возможности где бы то ни было добыть средства для выплаты вкладов. Куда ни обращались дельцы, всюду они сталкивались с недостатком денег: ничего нельзя было продать, нигде нельзя было получить займа».

Пришлось ситуацию разворачивать в обратном направлении – «укрощать выпущенного на волю зверя». «Тревожные телеграммы пошли в Вашингтон. В результате министерством финансов было внесено шесть миллионов долларов в национальные банки столицы, а затем и сам министр прибыл в Нью-Йорк на совещание». Уотерман гениально оборачивает дело в свою пользу:

Обратились к Дану Уотерману, всеми признанному главе банкирского мира. Ввиду грозящей всем опасности соперничество различных компаний прекратилось, и Уотерман внезапно превратился в самодержца с неограниченной властью над всеми банками в городе. Даже правительство отдало себя в его руки. Министр финансов превратился в одного из его подручных, а управляющие банками и финансисты, подобно перепуганным детям, бросились в его контору. Даже самые самоуверенные и смелые люди, подобные Уайману и Хигану, исполняли все его приказания и почтительно выслушивали его. <…>

Уотерман привел к панике… <…> Но теперь газетные репортеры присутствовали на всех конференциях и следовали за Уотерманом повсюду, где бы он ни появлялся, и усердно рекламировали этого “испытанного в боях ветерана, вступившего в последнюю отчаянную битву за спасение чести и финансов”.

Битва шла за спасение Федерального банка:

Было признано, что если падет бастион Прентиса, то это приведет к общему поражению. Все длиннее и длиннее становились ряды ожидающих выплаты вкладчиков; сейфы банков опустели. Кассиры стремились выплачивать деньги как можно медленнее. Полчаса требовалось только для проверки одного чека. Так они действовали в ожидании поступления новых денег. Городские ссудные кассы приняли решение закрыть свои двери, опираясь на законное право возвращать депозиты в течение 60 дней после истребования их клиентами. Национальные банки выплачивали свои долги векселями. Газеты взывали к доверию... Даже мальчикам, выкрикивающим новости, приказано было молчать, чтобы их крики не приводили к еще большей панике. Отряд конных полисменов патрулировал улицы, не давая людям собираться в толпу.

Вторая «линия фронта» – биржа:

Правительство пока отказывало в денежной поддержке бирже. Считалось, что оно не должно помогать биржевым игрокам. Казалось, вот наступит час, когда биржа вынуждена будет закрыться. Тогда разорятся тысячи фирм и бизнес в стране будет парализован. Пришло известие, что в Питсбурге биржа уже закрылась. Перепуганные магнаты вновь собрались у Уотермана. Опять потекли правительственные суммы в банки, а из банков к Уотерману. В самый острый момент кризиса стало известно, что Уотерман дает ссуду в двадцать пять миллионов долларов под десять процентов.

Таким образом, гибель была предотвращена. Биржевые маклеры не знали, куда деваться от радости, по всей Уолл-стрит раздавались крики “ура!”.